Кошкин дом - Илья Спрингсон

487 – Туберкулёзка, 489 – постоянно пустая, дорога идёт длинная от 490 на 488, постоянно рвётся и они вечно славливаются и орут. 472 и 455 – это так называемые «Реактивные». Там вязки и прелести жизни. Дороги с ними нет. Им там не до дорог. 484 и 450 – транзит. Дорога то есть через них, то нет.

На пятом этаже на окнах реснички, горизонтальную дорогу держать практически не реально, они и улицу не видят.

Мне кажется, что ночь

Никогда не уйдёт.

Что ад, цвета дня,

Будет жить вечно.

И стены мои – жёлтого цвета,

И мысли мои – непонятного звука.

И запах от снега – родного покоя.

И мечется память, блуждая во мне.

Память, она ядовитая штука.

Мне скоро 32.

Я встречу их в тюрьме.

И ждёт меня этап,

Затем дурдом.

Да и потом ещё чего-то.

Я такой же, как и был два года назад.

Грустный и жду.

11.01.11.

Совсем уезжает крыша, я смотрю на стену. На стене годы. В окне без изменений. То же небо и та же решётка, я смотрю на мента, что стоит на вышке и грустно сбивает автоматом сосульки, Миха говорит, что у нас идеальная позиция, чтобы его снять из пистолета.

Миха учит меня как правильно убить человека из за спины, сидящего в машине, идущего домой…

12.01.11.

Приходил «батюшка», брызгал водой. Подарил тетрадки с кошаками и по шоколадке «Алёнка». Из-за тетрадок мы с Михой чуть не в драку. У него, дурака, кот чёрный и стоит на лесенке – тупой кот. У меня кот рыжий и сидит у аквариума с умной мордой. Смотрит рыбку.

Миха говорит, дай мне этого кота, я говорю: – ага, это мой кот.

Миха говорит: – Я тебе витаминки дам ещё за этого кота.

Я говорю: – Ни фига, я у тебя витаминки и так возьму.

Миха говорит: – Ну и шоколадку ещё дам.

Я говорю: – Это почему я тебе вообще должен менять кошака?

Он говорит: – Ну, мне сидеть двадцать лет.

Я говорю: – Всё равно не дам, сиди хоть тридцать.

Ему из Австрии письма пришли, от жены. И дочки фотография. Он нюхает фотку и письмо.

Потом откусывает уголок и жуёт.

Вкусно, – говорю я?

Её вкус, – говорит Миха.

Я говорю: – А от Насти мятный запах в трубке остался.

Он говорит: – Я почувствовал.

13.01.11. Четверг.

Сигарет на общем нет. У меня три пачки Явы Золотой, соседям гоняю по три сигареты. Завтра только кто-то от нас на суд едет, жопа и покой, откуда-то вдруг нарисовавшийся. Я медитирую. Миха пишет малявы.

Мы давно уже сидим вдвоём и это офигенно. Нас оставили в покое.

Смотрю Симпсонов по телеку. Гомер жжёт.

508 тоже отжигает, пишут нам маляву, читаю: «Ночки доброй, братцы. Нет ли у вас свежих газет?».

Охренели совсем.

Я написал, что есть только вчерашний «Times» и тот на английском языке.

Они отвечают: – гоните нам, хлопцы, у нас бычков до хуя, мы их выпотрошили, а завернуть не во что, одна Библия в хате, её пока боимся трогать.

14.01.11.

Есть контакт! Занесли 12 блоков «Тройки» и 4 кг чая. Теперь вот жду, когда грузы пойдут. Всё в 452, оттуда до утра идти будут, но уже полегче, Господи. «Мерси за дачку, начальник». Тут ещё и Миху на суд заказали, сегодня в 6 утра заберут, может тоже с кем пересечётся, что поднимет. Я прошу его лечь спать, время уже первый час, только цинк пришёл о грузе. Я запишу всё в тетрадку. Потом должен успеть расфасовать чай и хоть в половине шестого, перед расходом, хоть как-то раскидать по корпусу. Хер с ним, дорогу до семи будем держать. Хоть это категорически нельзя, с опером была договорённость, что самогон у нас не ставят, на решках дураки не орут, в обмен на это мусора не рвут дороги и с 10 до 6 утра мы разгоняем общее.

Но коней на шмоне отнимают, если найдут, базару нет.

О, я придумал, напишу Сотису в 490, ему там делать не хер, вышлю ему пакеты для чая, пусть там у себя фасует по 50 граммов и мне кидает уже расфасованные, чтобы я не старался с этим чаем. Я запишу всё и обратно с сигаретами отправлять буду. 508 пусть махорку свою крутят. Я им выслал книжицу «Православие для всех», она махонькая, в решку пролезает, вернее в наш пропил, на который опер тоже закрывает глаза.

474 курят бамбук, туда опять заехал долбоёб Леший, пишет мне всякую херню, которая сводится к одному: «братцы, дайте циклодол». У Лешего есть сигареты, пачки две «Тройки». Их там 8 рыл, 6 курят, один некурящий, и ещё один чурбан, заехал с Пензенского централа. Я всё на КД знаю.

В голове глум и гонки. Когда меня увезут, бляха-муха?

Спать лёг в двенадцать наверное, сначала до пол восьмого дорога была, потом ждал завтрака, потом проверки. Менты приходят в девять, а я один. Смеются. Говорят, что вот какой я страшный преступник, от меня все сбежали. Потом опер дёргает, Рубен Георгиевич. Капитан УФСИН и такой-то матери. Говорит, что в 456 таджика вчера подрезали, не знаю ли я кто. Я говорю, что в 456 сидят два скинхеда, один негр, хохол, Салют, который идиот и таджик. И кто из них таджика режет не понятно. Но если вы и дальше будете сажать скинов с неграми и таджиками, то ничего хорошего от такой хаты и не ждите.

Рубен отвечает, что это политика свыше, он не сажает, он может только корректировать сидящих. Я говорю ему, что он врёт. Как так, опер на корпусе и не сам распределяет народ? Он говорит, что это распоряжение Телёнка. (Хозяина)

Всё равно врёт, думаю я. Да и нечего тут думать. Кто подрезал…

Да заточкой поцарапали немного этого таджика за то, что он скотина и крыса, вот и всё, а кто поцарапал – да это он наверное сам поцарапался, он же таджик.

Таджик, соглашается Рубен. Он и сам чурбан.

У тебя, продолжает, полоса в личном деле, да не одна, ты у нас склонен к побегу и к организации сопротивления, ещё к неподчинению и ещё к чему-то. Короче, хер, говорит, с этим таджиком, тебя повезут, когда – на конвой не выёбывайся, всё чтоб тихо-ровно, а то могут хорошо побить. Они не любят полосатых. Если в зону заедешь транзитную, то