Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева

Лимм скривился, как от кислого. М-да, стоило одному дураку припугнуть, как немного поубавилось в толпе радости и благодушия.

– Леррана больше нет, – сказал прямо, не заботясь о такте – не перед кем танцевать и юлить. – Я мог бы заявить, что перед вами новый властитель, но не буду этого делать. Вы поможете мне, и я уйду, чтобы больше не смущать ваши души и не тревожить ваши дома. Живите, как сможете. У вас есть всё, чтобы быть счастливыми.

Он почти не лукавил. Совсем не обязательно рассказывать, что счастье – величина нестойкая и недолгая. Пусть живут спокойно то время, что им отпущено.

– Чего ты хочешь, чужак? – напрямую спросил огромный мужик. Судя по кулакам и обожженным рукам – местный угар. Когда перестают верховодить бабы, стоит задуматься и напрячься. Зауважать, наверное, тех, кто смеет нарушать заведённый порядок. Но для Лимма Верхолётная Долина и её жители – почти кучка пепла.

– Мне нужны лошади и повозки. Хочу забрать кое-что, принадлежащее мне.

– Всего лишь? – съехидничала бойкая медана, не утерпела, не удержала свой язык и норов.

– Да. Выгодный обмен. Мне лошади и повозки, вам – свобода от очередного властителя.

Толпа переглядывалась и мысленно шушукалась. Лимм стоял спокойно и ждал. Уверен был: скоро всё разрешится в его пользу.

– Бери, что тебе надо, и проваливай, – резко махнул рукой угар. Лимм пошёл за ним, чувствуя, как движется вслед любопытная толпа.

Выбирал самых крепких тягловых коней, не церемонился. Брал крытые повозки, прикидывая, хватит или нет. Впрочем, всегда можно вернуться. Ни один трусливый гайдан не сунет нос к Кристальному озеру. Можно не беспокоиться.

Шестёрка мощных тягачей и три повозки. Править придётся самому, поэтому больше и не нужно.

Он справился сам. Руки помнили многое. Ни разу не запнулся, не усомнился под тяжёлыми взглядами жителей Верхолётной.

Повозки прикрепил одну за другой и, когда уверился в прочной сцепке, стегнул первую двойку лошадей.

– Не появляйся больше! – гудел угар. – Ноги переломаем, не посмотрим, что ты очередной якобы властитель!

Лимм не обернулся, но сделал зарубочку. «Ты умрёшь первым», – тянул про себя нараспев слова. Месть, даже крохотная, всегда сладка, как глоток воды в зной.

Через версту отвёл толпе глаза. Скалился, представляя, как трут очи меданы и их мужичьё. Пусть подумают о его силе. А лучше пусть не беспокоятся: чем они беззаботнее, тем ярче будет победа.

Он прибыл на пустынный берег. Пришлось немного повозиться, чтобы кони захотели спуститься. Упрямые зеосские твари. Но немного «лошадиного слова», натянутые на глаза уши – и пошли за ним покорно. Точно так ведут лошадей на смерть, а ему всего-то нужно, чтобы постояли смирно да дотянули повозки до Облачного Ущелья.

Солнечных камней на берегу много. Лимм собирал их и грузил в повозки. Не таскал руками, не гнул спину. Для этого ему дан мощный дар. Крутил руками, поднимал вверх блестящие воронки, любовался радугой на гранях и швырял небрежно каменья на возы.

Остановился, когда понял, что больше лошади вряд ли потянут. Теперь важно доехать, а остальное – потом. Того, что он набрал здесь, вполне хватит, чтобы завоевать если не весь Зеосс, то большую его часть.

* * *

Облачное Ущелье встретило его тишиной – затаившейся и тягостной, словно в доме тяжелобольного, где ждут не дождутся, когда дорогой родственник испустит наконец дух.

Лимм настороженно прислушивался и не мог разгадать гнетущей тиши. В Леррановом замке тенями скользила прислуга. Он чувствовал её полуобморочный испуг.

Кое-кто знал его как гостя, а большинство и не догадывалось о существовании Лимма, что провёл много месяцев в подземелье. Здесь не принято было расспрашивать и любопытствовать. Лерран вышколил слуг и тщательно подобрал молчунов и тех, кто не стремился лишний раз поднимать глаза на властителя.

– Леррана больше нет, – заявил он и здесь, собрав немногочисленную прислугу замка. Под его немигающим тяжёлым взглядом никто не дёрнулся, не выказал удивления или растерянности. Известие восприняли довольно равнодушно, как будто людям абсолютно всё равно, кто их властитель.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Если в Верхолётном Лимм мог бы понять подобную реакцию, то здесь, в месте, где Лерран властвовал безраздельно и долго, покорность и безразличие показались ему неестественными.

– Вопросы? – спросил он, внутренне напрягаясь и подбираясь. Женщины стояли, не поднимая глаз.

– Мы… догадывались, динн, – осмелилась подать голос самая старшая, всё так же полируя взглядом каменную кладку под ногами.

– Подними глаза, – приказал Лимм, чувствуя, как начинает клокотать в горле то ли рык, то ли ярость.

Старуха посмотрела на него без страха. Слишком ясно и спокойно. Некрасивая и древняя, исполосованная морщинами, пухлая, как мешок с овощами, с натруженными, покрученными болезнью пальцами, отчего руки казались двумя неловко прилаженными к телу брёвнами, она стояла, немного запрокинув голову. В глазах – ни насмешки, ни вызова.

– Я его кормилица, – пояснила ведьма. – Такая связь не проходит бесследно.

– Кормилица? – хмыкнул недоверчиво, оглядывая пристально расплывшуюся фигуру, демонстративно спотыкаясь на морщинах. Ведьма слишком стара, чтобы кормить грудью таких щенков, как Лерран.

Тонкая улыбка скользит на женских губах. В глазах – древняя мудрость и лёгкий привкус сожаления. Она жалеет его, Лимма, а он чувствует и почему-то хочется взбеситься, вбить жалость кулаком, чтобы не смела появляться. Но старый дракон стоит неподвижно, ожидая пояснений.

– Я отдала ему всё, – старуха выдохнула слова страстно, как молитву старбогу. – Ты знаешь, как это бывает. Некоторые из нас хранят красоту долго, пока не приходит момент: отдать или остаться молодой, но пожертвовать кем-то очень близким. Я потеряла собственного ребёнка и заменила мать Леррану, а когда он оказался на грани, отдала молодость и красоту, чтобы спасти. И сделала бы это ещё раз, если бы смогла. Поэтому твои слова не новость. Никто здесь не скажет тебе ни слова, странный пришелец, долго прикидывавшийся слабым. Поступай, как хочешь, только… помни: у любой силы есть обратная сторона.

Лимм расхохотался. Его голос гулко прошёлся по пустынному пространству замка, завис где-то очень высоко.

– Не тебе пугать, муйба! Да меня и не напугаешь – ты же можешь увидеть, хоть и износилась, как истёртая в пути обувь.

– Я давно не муйба, дракон, – она действительно была сильнее, чем показалась сначала. – Мы не те, кто тебя остановит. Только кровь способна убить. Кровь сильнее тебя, но ты слишком стар и недальновиден, чтобы понять это.

Старуха сделала знак рукой, и слуги растворились, исчезли, растёкшись ручейками в огромном замке. Остались только он и она.

– Ты можешь меня уничтожить, – сказала слова тихо, но без страха. – Просто так, от злости. Я не боюсь уйти на небо. Здесь почти не осталось ничего, что держит такую рухлядь, как я.

Лимм прикрыл тяжёлые веки и ухмыльнулся.

– Ну зачем же? Живи, пока не придёт твоё время. Я не боюсь никого из вас. Никто не сможет ударить в спину – я слишком для этого осторожен и силён. Да и не задержусь я здесь надолго. Может, ты удивишься, но мир не заканчивается в Облачном Ущелье. Мне везде будет слишком тесно.

Муйба пожала плечами, хотела что-то сказать, но передумала. Опустила глаза вниз, а голову – в полупоклоне, и ушла. Он смотрел, как она шаркает опухшими ногами, как тяжело даётся ей каждый шаг и думал: сколько бы силы им ни намеряли, они всё равно слабые, эти бабы.

Зря драконы дали им шанс верховодить. Рано или поздно каждая из них становится немощью, что склоняет голову перед особью мужского пола. Времена бабьего засилья заканчиваются. Лимм будет тем, кто заставит переписать историю заново.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

* * *

Лимм лежал в дальней пустынной комнате, где не было ничего, кроме стен и потолков. Лежал, раскинув в стороны руки и ноги, в тщательно прорисованном знаке гармонии: круг, волнистая линия, остроконечные пики двенадцатиконечной звезды, ещё один круг.