Капица. Воспоминания и письма - Анна Капица

На этот раз Анна Алексеевна и Петр Леонидович все же отправились в Россию и благополучно вернулись в Кембридж. На обратном пути они на неделю остановились в Брюсселе, где проходил Сольвеевский конгресс. Анна Алексеевна так описывает Ольге Иеронимовне свои впечатления:

«12 ноября 1930 г., Кембридж

Дорогая Ольга Иеронимовна, Петя просил Вам написать, он ужасно занят и боится, что будет все откладывать и откладывать письмо. В Брюсселе было очень хорошо, заставили физиков работать с 9 утра до 11 вечера. Все почти жили в одном отеле, встречались утром за кофе и тут же начинали физические разговоры. Шли толпой в «свободный университет» и там читали доклады, спорили и говорили до 6 вечера, шли домой и обедали опять вместе и опять с физическими разговорами. И так всю неделю. Им всем было приятно, что люди, которых они почти никогда не видят, все собраны вместе и не надо путешествовать по всей Европе, чтобы со всеми ими разговаривать.

Эйнштейн – существо очень симпатичное, у него страшно веселые глаза, зато Madame Curie ужасно свирепая, страшно сухой принципиальный вид. Я думаю, она не самая симпатичная старуха на всем свете. Остальные физики все очень милые, некоторые невыносимо смешные. Все были очень довольны, но рады, когда кончилась неделя, слишком много наговорили.

Я была в Брюгге, очень славный городишко, совсем как на старых пейзажах, и картины очень хороши.

Сережа говорит по-русски совсем хорошо, но ужасно смешно, некоторые слова определенно с английским акцентом, получается забавно. <…> Мы, кажется, решили заводить еще одну зверушку, которая родится в конце июня. Не могу ручаться за девочку, но постараюсь! Проводили сегодня маму в Париж. <…> Мы заняты сейчас посадкой и планировкой сада, вырастет он, конечно, через 25–50 лет, но все-таки надо посадить…»

В 1966 году, снова оказавшись после большого перерыва в Англии около своего дома, Анна Алексеевна напишет: «Жизнь человека – такой короткий срок. Больше всего меня поразили деревья, которые мы сажали у нашего дома. Вот они уже старые, а мы?..» (из письма В. М. Ходасевич).

Елизавета Дмитриевна – Анне Алексеевне

«14 февраля 1931 г., Париж

… Сегодня минуло три года дорогому нашему Сереженьке, поцелуй его крепко от бабы. Напиши, как прошел этот знаменательный день. <…> Пополнела ли ты, то есть заметно ли твое положение?..»

«25 февраля 1931 г., Париж

… Очень мне жаль, что Хирьякова такая нетерпимая и сама себе делает больно. (Анна Алексеевна рассказывала, что Хирьяковы, их ближайшие друзья-эмигранты, так и не смогли принять тот факт, что она стала советской гражданкой. – Е. К.). Ведь она так любила тебя, да еще вдобавок ты крестная мать…»

«1 июля 1931 г., Париж

…Напиши, как ты себя чувствуешь, и точно напиши мне, когда ожидаешь. Это для меня очень важно знать, я буду молиться о тебе. <…> Я могу приехать к вам, когда это будет удобнее, когда у вас не будет гостей…»

«6 июля 1931 г., Париж

…Письма наши разошлись. Мы получили твое с описанием вашего званого обеда. Разве тебе не трудно было хлопотать и всех принимать?..»

Анна Алексеевна писала Ольге Иеронимовне 25 июня 1931 года:

«Скоро приедут масса посетителей, делегаты из России на Educational congress, наверное, завернут в Кембридж. Френкель по дороге в Ленинград приезжает в начале июля! Только все они в очень неудобное для меня время приезжают…»

«9 июля 1931 г., Париж

Дорогие мои Петя и Анечка, поздравляю вас с новым малюткой сыном, товарищем Сереженьке…»

«12 июля 1931 г., Париж

Дорогая, милая моя Анюточка, как я обрадовалась твоему письму и как счастлива, что малютку вы назвали Андреем, это такое хорошее имя. Теперь я усиленно молюсь, чтобы твое сердце смягчилось и чтобы маленького Андрея окрестили. Не сердись на меня за эти строчки, но ведь крещение для меня Таинство, и я так люблю вас и малютку, что для меня отдаление от вас так тяжело. Но я терпеливо жду и надеюсь и надежду эту не потеряю. <…> Когда я получила телеграмму, то обрадовалась, но и грустно мне стало, что я не с вами, и грустно все это время…»

«18 июля 1931 г., Париж

…Сейчас получила твое письмо. Очень довольна им, ты все так хорошо и подробно описала. Конечно, я очень хочу видеть маленького Андрея и приеду, как ты говоришь, в первых числах августа. Как хорошо, что Сереженька любит братца своего, он и потом будет верно ему покровительствовать. <…> Ты устроила роды потихоньку, и Петя не проснулся, но меня бы ты так не провела…»

«20 ноября 1931 г., Париж

…Я всегда представляю себе Сереженьку и маленького Андрюшу с его толстыми щечками и очень их люблю и понимаю теперь, отчего бабушки так любят внуков…»

«4 марта 1932 г., Париж

…Очень рада, что ты занимаешься с Сережей русской грамотой, ему полезно сидеть смирно и немного сосредоточиться, хоть 10 минут. <…> Как хорошо, что Петя вовремя купил рядом землю и вам не помешает новый дом. Рада за Петины успехи по жидкому водороду и вообще. Виктор (Анри. – Е. К.) хочет приехать к нему и посоветоваться насчет устройства лаборатории жидкого водорода, он у себя в Льеже хочет устроить. <…> Твоя перестановка мебели мне не вполне ясна. Нарисуй, как все стоит…»

«4 апреля 1932 г., Париж

Дорогая Анюточка, 26 марта / 8 апреля день твоего рождения и именин. Хоть ты и считаешь по новому стилю, но по старому – Благовещение Пресвятой Богородицы 25 марта, а ты родилась на следующий день, вот отчего я и праздную день твоего рождения после праздника Благовещения. (Анна Алексеевна всю жизнь справляли свой день рождения 26 марта по новому стилю, сохранив дату, соответствующую старому стилю. – Е. К.). <…> Кризис во Франции еще продолжается, и много русских без работы, а фунт повысился. Как вы думаете, поднимется ли еще?..»

«9 мая 1932 г., Париж

…Получила твое письмо и наброски с Андрюши, очень мы обе были рады. Наброски очень понравились, особенно где он стоит в профиль, такой милашка. Но сейчас мы находимся в таком волнении от этого ужасного события: убийства русским французского президента43. Это дикое убийство мог совершить только сумасшедший. Но сумасшедший он или нет, он все же русский эмигрант, и это падает на всех нас, живущих во Франции и пользующихся такой широкой свободой здесь. За добро отплатил так ужасно. Всякий террористический акт вызывает во мне протест и угнетает, с какой бы стороны он ни шел, а такой лег на нас тяжелым гнетом. Как подумаю о русских, которые работают на заводах, об учащихся во французских школах, как им тяжело. Не думаю, что это только я чувствую так, нет, все одинаково так чувствуют. Конечно, это впечатление со временем сгладится, но пока очень тяжело. Ты, конечно, читаешь все подробности об этом событии и всякие предположения, но будем ждать судебного следствия, что оно откроет.

Что такое ты пишешь, что хотела бы поехать в Союз, т. е. в Россию? Почему ты пишешь, что ты хотела бы поехать. Как? Одна? Что это значит?

<…>Что же это Сереженька не делает успехов в русской грамоте, все же не оставляй с ним заниматься хоть 10 минут. <…>

Я очень рада, что Петина лаборатория вышла красивой, напиши, когда она откроется. <…> Мы раньше, чем ты написала, прочли про открытие Кокрофта. Мария Ивановна воскликнула: «Почему это не Петя открыл, ведь он работал над атомом». Я же хочу знать вот что. Кокрофт работал у Пети в лаборатории и пользовался его машиной, если это так, то тут и Петина часть есть. Так ли это?..»

«23 мая 1932 г., Париж

…Получила твое длинное письмо, где, как сказала Мария Ивановна, много рассуждений о французской политике и мало о детях. Но я все же рада этому письму и с твоим мнением о французской политике согласна. Что касается о военных слухах, связанных с Японией и СССР, то это очень страшно. Но я не представляю, чтобы опять загорелся мировой пожар. Уж очень все устали. <…> Ты спрашиваешь о моем приезде. Я свободна в конце июня, если это вам обоим удобно, я могу приехать. Конечно, останусь, сколько понадобится, если вы уедете в Россию. Понимаю Петю, что он хочет видеть маму, хоть и не перестаю бояться поездки туда для вас. <…> Очень рада за Петю, что скоро откроется его новая лаборатория…»

«14 июня 1932 г., Париж

Получила английскую визу, т. е. извещение, что могу ее взять на три месяца. Вчера, ввиду тревожных слухов о нансеновских паспортах, пошла в Префектуру узнать. Была спокойна, п.ч. у меня нансеновский паспорт до 13 августа 32 г. Но, увы, мне сказали, что если я хочу ехать сейчас и остаться после 13 августа, то мне надо не возобновить визу, как прежде, а взять новый нанс. паспорт и для этого потребуется 2 месяца. Эту репрессию сделали русским за убийство президента. Кончилось свободное передвижение, когда в два дня выправляли нансеновский паспорт. Теперь мое прошение пройдет два министерства, о моей благонадежности наведут справки…»