Уезжающие и остающиеся (сборник) - Евгения Басова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Катя, ты что?
А Катька Замятина, гордая, оглядывает всех:
– Никому больше не признаются в любви! Да ещё чтобы потратили столько краски!
– Что она сказала? – переспрашивает Настя Иванова у Насти Васильевой.
А Замятина уже на Марину Андреевну смотрит и улыбается:
– И вам никто на будке не писал!
– Откуда ты знаешь? – смущается Марина Андреевна. И тут же захлёбывается от возмущения:
– Как – не писали?.. Катя, выйди…
Ануфриева тоже вся в негодовании:
– Замятина пускай моет, если ей радость! Что это она будет решать за меня?
– Я, я за вас решила, – перебивает Марина Андреевна.
Нет, не успеют они сегодня поговорить о предстоящем бале!
– Тряпки возьмите у технички и можете прямо сейчас начинать, – командует классная.
Ануфриева поджимает губки:
– А что, мы одни Кати в классе, что ли?
– А кто ещё? – теряется Марина Андреевна.
И все глядят по сторонам.
– Полковникова тоже Катя! – объявляет Ануфриева.
И тут все видят Полковникову. Она сидит низко пригнувшись к парте, как будто её ругают и ей очень стыдно.
– Полковникову-то вы что не отправляете будку мыть? – спрашивает Ануфриева.
Несколько мальчишек смеются. И девочки тоже.
– Катя, ну как не стыдно, – начинает Марина Андреевна.
И тут Полковникова вскакивает на ноги:
– А что? Я Катя! За радость надо платить.
Три девочки водят тряпками по стене будки.
– Трите сильнее! – кричит, проходя мимо, Андрей Прокопьев.
Ира и Настя хихикают:
– Это надолго! Позвоните, чтобы вас дома не ждали!
А сами домой идут, значит, уже поговорили про школьный бал. И выбрали, кто будет показывать танец. А какие танцы без Кати Замятиной? На День учителя у седьмого «В» было выступление ни на что не похожее. Сначала все выстроились в ряд и ведущая объявила звонко, налегая на «р»:
– Танец ветррра сирррокко!
И шестерых девчонок точно ветром вдруг понесло! Какие коленца выделывали они под бой барабана! А на переднем плане Замятина высоко вскидывала тонкие ножки, взлетала и переворачивалась в воздухе. А потом приземляется – и обратно идёт по сцене колесом…
Кажется, Катя умеет складываться во все стороны. И сейчас она тоже ловко сложилась и стенку трёт у самой земли. Тряпочкой водит быстро, ловко. Намочит в ведре – и раз-раз. Вот-вот уже воскликнет: «Готово!» – и поднимется резко, прыжком. Оглянется: «Кому помогать?»
Ануфриева повыше трёт, чуть нагнувшись. Стала бы она приседать и наклоняться к земле, как эта Замятина! У Кати Ануфриевой все движения плавные. Руки грязные, но она то и дело ребром ладони отводит чёлку.
Ануфриева догадывается, кто мог написать на будке. С чего только Замятина решила, что это ей? Тоже ещё – «За радость надо платить»! У Кати Ануфриевой каждый день радость, достаточно портфель открыть или ящик в и-нете. Витька и Юрка уже надоели своими посланиями. «Катя, идём вечером в парк?» Или «в кино»…
И это ещё что, вторую неделю на неё один девятиклассник поглядывает. И вот – осмелел. «Ишь ты, как решил в любви объясниться, – возмущается Катя. – Мне такой радости не надо. Ещё захочу я с тобой дружить или не захочу, а уже будку мыть?» В Кате закипает обида. Она думает: «Ладно-ладно, завтра же до уроков тебе подадут записку: „А не слабо просто так подойти?“ И подпись: „От кого – знаешь“».
А Катя Полковникова стоит во весь рост. Тряпкой водит на уровне глаз, «Катю» стирает. Такая разве присядет на корточки? Брюки и без того вот-вот треснут.
Полковникова толстая, неповоротливая. Она уже давно выше всех в классе. Говорит басом, учится на пятёрки.
– Катя, – говорит ей Замятина, – ты иди домой. Мы с Катей сами, а то будет несправедливо…
– А чего это несправедливо? – протестует Ануфриева. – Мы с тобой, значит, работай…
– Должна быть справедливость! – заявляет и Катя Полковникова. Наклоняется к ведру с водой – прополоскать тряпку. Пиджак ей тесен и короток, он ползёт вверх. Рубашка выползает из брюк и открывает голую спину. Над краем брюк видны синие трусики.
– Вы, Марина Андреевна, извините меня, но вы ничего умнее не придумали? – спрашивает Анна Михайловна.
Классная и директор стоят в раздевалке возле окна.
– Я думала… вы же сказали – срочно стереть, – оправдывается классная. – А кто призна́ется?
– Хм, – говорит директриса. – Ну, а Полковникова-то здесь зачем?
Классная разводит руками:
– Полковникова тоже Катя… Кому-то из Кать написали…
– Но не Полковниковой же! – отвечает Анна Михайловна. – Вы что, хотите снова беседовать с её папой? Катя, мол, умница у него, только об учёбе думает. Я лично уже устала от него…
– Как, – спрашивает Марина Андреевна, – он и к вам приходил? Он мне всё грозит, что жаловаться к вам пойдёт!
– Ходит он, ходит, – кивает Анна Михайловна, – и регулярно жалуется на вас. Класс, говорит, недружный, Катя обижается на детей, плачет. Все её пытаются поддеть. И учителя к ней несправедливы, физкультурник упёрся, чтобы сдавала прыжки в длину… А вы будто не видите – нет чтобы договориться, помочь девочке. Папа требует сменить классную…
– А как же я… – не понимает Марина Андреевна. – Какие я могу ей делать поблажки? Её и так в классе не любят… А папа не хочет этого понимать.
Анна Михайловна кивает:
– И не захочет! Идёмте скорее! – И выбегает во двор.
Классная – следом за ней.
– Послушай, Катя! – говорит директриса, и все три Кати поворачиваются к ней. – Ты, ты, Катя Полковникова.
– Да, – вскидывается Полковникова.
– Иди домой! – тоном, не допускающим возражений, говорит Анна Михайловна. – Мы с Мариной Андреевной отпускаем тебя. И Кати. – Она смотрит на девочек. – И Кати отпускают. Ведь правда, Кати?
– А я ей сразу сказала: «Иди домой», – кивает Катя Замятина.
А Катя Ануфриева только стоит-улыбается – и ни словечка о том, что Полковникова тоже Катя.
– Вам уже немного осталось, – утешает Ануфриеву и Замятину директриса. – Завтра у нас в школе гости, приходится наводить порядок.
И напоследок спрашивает у Замятиной:
– Ты как, готовишься к осеннему балу?
Замятина расцветает. Она-то думала – неужто не позовут её танцевать в этот раз?
Может быть, классная в отместку уже всех назначила, кто выступает, – пока они здесь работали? Катя пристально смотрит на Марину Андреевну. А та улыбается как ни в чём не бывало. Видать, и не пожаловалась, что Катя сказала: «Вам никто не пишет на стене!»
– Мы все удивлялись, что это за танец такой – сирокко, – говорит Анна Михайловна. – Где танцуют его?
– Это… Я забыла… – теряется Катя Замятина.
Кто бы знал, есть танец с таким названием или нет? На географии Кате понравилось слово – лёгкое, прыгающее, как если переворачиваешься через голову: «Си-рок-ко!» Она и подумала: «Если все сначала пойдут вот так, а потом так, а я в это время – колесом, сначала туда, а потом вот сюда…» Может, так делают в какой-то стране?
Кто-то смотрит с высоты на смущённую Катю.
Мишу Сергеева техничка уже выгнала из кабинета биологии. Сказала: «Кончились уроки – значит марш домой!» Он ткнулся в соседний кабинет, а там заперто. Наконец нашёл открытый пустой класс, юркнул туда – и дальше глядеть, как девчонки работают.
И Полковникова почему-то здесь… Да, она тоже Катя, вспоминает Мишка.
Полковникову кто не знает – её фотография висит на школьной доске почёта! И третья, вон та воображала, которая ходит плавно, как будто хочет, чтобы успели её разглядеть, – выходит, она тоже Катя. Уж ей-то Мишка ничего бы писать не стал…
Вот директриса вышла и Полковникову отослала домой. Поверила, видать, что не ей написали на стенке – и, значит, Полковникову наказали неправильно. Может, их классной теперь влетит: все знают, папа Полковниковой чуть что ходит жаловаться.
Мишке с высоты не видно лиц, он видит только, что Замятина крутнулась на каблуках, присела как-то хитро и тут же вскочила на ноги, нагнулась тряпку помыть в ведре – и снова из травы только коленки торчат…
Какой длины у Замятиной ноги? В художественной школе скоро выставка. Миша хотел нарисовать ночной город и салют над крышами. Но после того концерта на День учителя взял и нарисовал танец девчонок из седьмого «В». Впереди всех – Катя Замятина, похожая на кузнечика или на тонкий прутик, но только живой. Такой прутик может согнуться во все стороны, как будто переломиться в любом месте. Но нет, он не переломится! Катя, только что делавшая шпагат, уже подпрыгивает и идёт над сценой колесом.
– Миша, ты огорчаешь меня, – сказала в художественной школе Наталья Ивановна. – Ты совершенно забыл пропорции. Мы же ещё в прошлом году говорили о том, сколько раз длина головы укладывается в длине туловища.
Тогда Мишка попробовал нарисовать всё снова – так, чтобы правильно было, по пропорциям. И Катя получилась не настоящая – застывшая, как кукла в витрине… Он тогда снова начал рисовать, чтоб и пропорции были, и Катькин танец. Движение изобразил идущими во все стороны линиями – и вышла вообще мазня. Он взялся в четвёртый раз – и вконец измучился. Ему даже приснилось, что он опять нарисовал Катю и она в самом деле танцует, кружится на бумаге, разбрызгивая ещё не засохшие краски. А Наталья Ивановна смотрит и говорит: «Ты огорчаешь меня, Миша, разве это по правилам?»
