Стихотворения - Джакомо Леопарди

Рождаешь ты и кормишь, чтоб убить.- Автор развивает здесь мысль, высказанную им в дневнике: "Природа в силу закона разрушения и воспроизводства, дабы сохранить существующее положение на земле, постоянно преследует и выступает как смертельный враг всего живого и сущего, что ею на свет произведено" (Zibaldone, 11 апреля 1829 г.).

К портрету красавицы, изваянному на ее надгробии. Канцона из четырех разновеликих строф с консонансами и рифмами внутри и в клаузуле.

Как и предыдущая, написана в Неаполе после 1831 года. Считается, что на сей раз автора вдохновили эскизы Тенерани (см. прим. к с. 121) для надгробия Маргариты Кантон. Известно, как Леопарди почитал Тассо, поэтому не исключено, что при написании канцоны он исходил также из мадригала LXIX Тассо на смерть Маргариты Бентивольо Турки:

О Маргарита, то была не смерть,

И ты отныне вечность обрела

В иную жизнь вошла,

И пред тобой открылся новый путь,

А наш удел - рыданья.

Все страхи от незнанья,

И ты о них забудь.

Но ангельской душой

Нас, здесь живущих, поминай порой.

Палинодия. Сатирическое стихотворение в форме эпистолы, написанное одиннадцатисложным свободным стихом в Неаполе между весной и осенью 1835 года. Греческое слово палинодия (т. е. двойное отречение) здесь используется с иронией - Леопарди якобы отрешается от своих пессимистических воззрений на современный мир. Сатирические мотивы появились еще в "Диалоге Тристана и друга", написанном в 1832 году, и на страницах дневника. Но прямая полемика поэта с прекраснодушным оптимизмом "тосканских друзей", которые уверовали в прогресс и которым ранее было посвящено издание "Песен" 1831 года, ярко выражена в письме Леопарди к другу Джордани от 24 июля 1828 года: "Для меня тошнотворны как высокомерие, так и пренебрежительное отношение ко всему прекрасному и к литературе. У меня никак не укладывается в голове, что политика и статистика являются якобы верхом проявлений человеческих знаний... Как смехотворна вся эта политическая возня и выкрутасы со статистикой и юриспруденцией".

Среди "тосканских друзей" и маркиз Джино Капони, тот "добрый Джино", которому направлено послание. Историк и публицист умеренно-либерального толка, он был одним из основателей журналов "Новая антология" и "Итальянский исторический архив", в которых печатался Леопарди. Этот "досточтимый Джино" в одном из писем называет Леопарди "проклятым горбуном", досаждающим ему рассуждениями о "нашем веке".

Ни Вольта... ни Дэви.- Александра Вольта - итальянский физиолог и физик. Гемфри Дэви - английский физик и химик, описавший явление дугового разряда.

А под широким ложем Темзы...- Речь идет о лондонском тоннеле, проект которого был разработан еще в 1790 году, но осуществлен позднее, о чем уже не мог знать Леопарди.

Маэстро опытный стихосложенья.- Известный поэт Никколо Томмазео, питавший неприязнь сальериевского толка к Леопарди.

...В тени твоих бород.- В ту пору ношение бороды являлось непременным признаком прогрессивности, в том числе и среди членов тайных обществ карбонариев.

Закат луны. Канцона, состоящая из четырех разновеликих строф с множеством смежных и перекрестных рифм и консонансов.

Сочинена весной 1836 года в окрестностях Неаполя, где поэт был вынужден обосноваться, опасаясь надвигающейся эпидемии холеры. В рукописи последние шесть строк написаны рукой друга Раньери, что дало повод считать канцону незавершенной или дописанной после смерти автора тем же Раньери, Известно, однако, что из-за болезни глаз, обострившейся в последние годы, Леопарди был вынужден диктовать, прибегая к помощи друга. Стихотворение опубликовано посмертно.

Это последнее произведение поэта, в котором отражены его раздумья перед концом. Незадолго до смерти в письме к отцу 27 мая 1837 года он пишет: "Если не схвачу холеру и позволит здоровье, сделаю все возможное, чтобы вновь свидеться с вами, какая бы ни была погода. Я тороплюсь еще и пмому, что многое окончательно убедило меня в том, что конец моей жизни, предписанный Богом, уже близок". Почти одновременно он делает такую запись; "Смерть - это не зло, поскольку освобождает человека от бед и гасит в нем желания. Наибольшее зло есть старость. Лишая человека удовольствий, она оставляет в нем желания испытывать их и приносит с собой боль" ("Мысли", VI).

Дрок, или Цветок пустыни. Канцона из семи разновеликих строф с множеством смежных и перекрестных рифм.

Написана под Неаполем весной 1836 года, несколько ранее "Заката луны". Опубликована также посмертно.

По тону полемики с "веком шалым и надменным", уверовавшим в "светлое будущее и прогресс", канцона созвучна "Палинодии", но в концептуальном плане исходит из высказанного однажды автором кредо: "Моя философия не только не приводит к мизантропии, как это может показаться поверхностному наблюдателю и в чем многие ее обвиняют, но по самой своей природе она исключает мизантропию" (Zibaldone, 4428). Заметим, что описания окрестностей Везувия перекликаются с юношеским стихотворением Леопарди, сохранившимся в рукописи и представляющим собой вольную интерпретацию эпиграммы римского поэта Марциала (I в. н. э.):

Вот предо мной Везувий - злой проказник

Со склонами, увитыми лозой,

Где Вакх сзывает в честь богов на праздник,

И льется из мехов вино рекой.

Венера привечает здесь немногих,

Кого Амуры завлекают в сети.

Вот слышен хор Сатиров козлоногих,

Резвящихся в дубраве, словно дети.

Стряслось однажды лавы изверженье

Очнулась грозная вулкана сила,

Повсюду сея смерть и разрушенье.

Богов такая дерзость возмутила.

Стихотворение "Дрок" является основополагающим для понимания философско-эстетического кредо Леопарди. Приводим перевод, опубликованный в 1871 году А. Орловым, правнуком графа Орлова, который общался с итальянским поэтом.

Здесь, на хребте Везувия бесплодном,

В сухой степи, где взор не веселят

Ни блеск цветов, ни бархат трав зеленых,

Где песни птиц веселых не звучат,

Душистый дрок, один ты льнешь порою

К нагой земле невзрачною листвою...

О, верный друг покинутых полей,

Ты мне знаком: тобой я любовался

Среди равнин забытых и пустых,

Близ города, что некогда считался

Владыкою земли. О, сколько раз

Вид этих мест печальных в поздний час

В душе моей будил воспоминанья

О днях былых, о невозвратных днях

Погибшего могущества и славы.'

И вот опять в безжизненных песках,

Средь звонких плит окаменевшей лавы,

Где ползает в полдневный зной змея

И кролик от нее спасается пугливый,

Тебя я вижу вновь, и снова чую я

Твой аромат над степью молчаливой.

И будишь ты опять в душе моей

Забытую печаль минувших дней.

Увы, здесь был когда-то край счастливый:

Колосья сочные качались на полях,

Паслись стада на пастбищах привольных,

В тени садов, во мраморных дворцах

Богач имел приют гостеприимный;

Здесь на ковре невянущих лугов,

В венке из роз и гроздий винограда

Покоились жилища городов,

Что сожжены со всем живым созданьем

Везувия расплавленным дыханьем.

Приди сюда, взгляни на этот прах,

Величия людей певец неутомимый,

И на седых безжизненных камнях

Пропой свой гимн обычный и любимый.

Приди сюда,- здесь рок запечатлел

Величие и славу наших дел!

Да, пусть идет сюда, кто любит восхищаться

Тобой, о век кичливый и пустой!

Оставив путь великий и прямой,

Что мысль воскресшая тебе предначертала.

Ты воротился вспять, слепец, назад глядишь,

Но жалкой спеси полн, "вперед иду" кричишь!

О, пусть твои сыны, покорствуя судьбе

И над тобой смеясь, бесстыдно льстят тебе.

Но знаю я, что скорое забвенье

Удел того, кто, сердца не щадя,

Клеймит свой век заслуженным укором.

О, нет, я не мирюсь с тем, что зовут позором,

И прямо говорю: глубокое презренье

К тебе, мой век, в душе питаю я!

Что сделал ты? Мечтая о свободе,

Ты мысль поработил,- залог ее святой!

Ты цель сковал тому, что вопреки природе

Одно могло спасти мой край родной

Из мрака варварства и рабского косненья,

Одно могло поспорить с этой тьмой

И нам блеснуть зарею обновленья!

Суровой истины, что жребий твой убог,

Как жалкий трус, ты вынести не мог.

От веры ты бежал и трусом называешь

Того, кто служит ей, не слушая тебя,

И только одного великим почитаешь

Того, кто, не щадя ни близких, ни себя,

Всех остальных насмешливо поносит

И жалкий жребий свой до неба превозносит!

Больной бедняк, но с честною душой!

Себя ты не зовешь ни сильным, ни богатым.

Но нищий силою и доблестью святой

Открыто кажет нам убогий образ свой

И срама своего не только не стыдится,

Но даже им кичится...

Нет, не велик, а глуп в моих глазах,

Кто жизнь свою ходя на помочах,

Рожденный в немощи и вскормленный бедою,