Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед - Жюль Верн

Друзья дошли до собора Святого Джона в конце Принс-стрит и, свернув налево по Лотиан-роуд, двинулись вдоль вокзала Каледонской железной дороги; они намеревались обогнуть скалу с прилепившимся к ее вершине, подобно орлиному гнезду, Эдинбургским замком. В прежние времена этот холм и составлял собственно город, именуемый в народе Старой коптильней, «Auld Reeky». От замка на вершине к дворцу Холируд[121] у подножия ведет прямой спуск. Это Хай-стрит и предместье Кэнонгейт[122]. Холм соединяется высокими мостами с двумя другими, на севере которых раскинулся новый город, а на юге — предместья. Рельеф Эдинбурга самой природой предназначен для устройства видовых площадок и возведения монументов. И город, удостоившийся титула Северных Афин, не испытывает недостатка ни в том, ни в другом. Гордый своим университетом, колледжами, школами философии, поэтами и ораторами, Эдинбург не только своим обликом, но еще более своей культурой заслужил это название.

Пересекая Грасс-Маркет[123], Жак обратил внимание своего спутника на круто возвышающиеся дикие, старые скалы из зеленого базальта, увенчанные, как короной, замком. Когда-то площадь служила местом казней, на нее Вальтер Скотт перенес действие одного из самых драматических эпизодов романа «Эдинбургская темница»: здесь повесили капитана Портеуса. Жонатан был удивлен начитанностью и осведомленностью друга, который до отъезда целиком отдавал себя книгам. Здесь, на этой площади «работал» lockman, палач, справедливо так прозванный за то, что имел право взять немного муки из каждого мешка на городском рынке. Рядом с площадью в узком переулке разыгрались кровавые драмы Бёрка-душителя.

Друзья вышли на Хай-стрит возле собора и дворца Парламента, однако не стали задерживать внимание на указанных зданиях. Собор Сент-Джайлс показался им слишком тяжелым образчиком саксонской готики;[124] Парламент-хаус, весьма незначительный в плане архитектуры, расположен на углу площади, в центре которой стоит неудачная конная статуя Карла Второго[125].

Читая «Эдинбургскую темницу», Жак проникся своего рода археологической любовью к старой тюрьме Толбут, где так страдала несчастная Эффи Динс! Он с особой тщательностью изучил эту часть романа и надеялся блеснуть познаниями. Согласно расчетам молодого поклонника Вальтера Скотта, туристы уже должны были подойти к этому мрачному памятнику старины, и юноша жадно искал его глазами, но не мог нигде обнаружить. В отчаянии он поделился своим горем с Жонатаном.

— Давай спросим, — предложил тот.

— У кого?

— В книжной лавке; войдем в этот магазин.

— Хорошо, но если и здесь ничего не знают, то больше мы нигде не получим ответа. На том самом месте, где мы стоим, находился вход в погреб старой миссис Мак-Люхар; здесь она беседовала с милейшим антикварием, бранившимся в ожидании дилижанса на Куинсферри, так называемой «Хоузской кареты»! Мне так и кажется, что я вижу лорда Монкбарнса, семенящего по Боу или Кэнонгейт в поисках древностей и редких книг, «этих маленьких эльзевиров»[126], как он их сам называл и которые он с триумфом приносил домой!

Во время этой тирады Жонатан вошел в книжную лавку, но вскоре появился вновь, к сожалению, так ничего и не узнав. Достойный книготорговец даже не слышал о романе с названием «Эдинбургская темница».

— Это уж слишком! — возмутился Жак.

— Тем не менее это так.

— Он тебя не понял.

— Прекрасно понял.

Впоследствии Жак узнал, чем объяснялось происшедшее недоразумение. Роман, о котором идет речь, никогда не публиковался в Англии под этим названием. Он был назван по имени, которое носила в те времена древняя тюрьма, — «Сердце Мидлотиана». Мидлотиан, или Срединные земли, — название графства, столицей которого является Эдинбург. Тюрьмы уже больше не существует. Ее снесли в 1817 году, и тогда же благодаря любезности своего старого друга Роберта Джонстона, эсквайра, а в то время главы городской гильдии[127], Вальтер Скотт получил разрешение забрать камни и огромные засовы от ворот мрачной твердыни, которыми украсил вход на хозяйственный двор своего имения Эбботсфорд[128].

Глава XX

ГОРОД КОНТРАСТОВ

— Теперь для полноты ощущений, — заметил Жак, спускаясь по Хай-стрит, — мне хотелось бы найти таверну с гербом Уоллеса[129] — тремя журавлями или кольчугой Саутуорка[130] на вывеске, — местный колорит ничуть не повредит нашему завтраку.

— Не возражаю, но прежде всего давай позавтракаем, с гербом или без него.

В Эдинбурге трудно отыскать место, помимо гостиниц, где можно поесть. В городе нет ресторанов, как в Париже, а редкие таверны не имеют вывесок. Запасшись терпением, друзья разыскали в конце концов нечто типа кафе перед Трон-Черч, где за умеренную плату насладились холодным мясом и шотландским элем. Жонатан хотел заказать яйца, но не смог объясниться с хозяином — в его словаре не нашлось слова «всмятку».

После сытного завтрака Жак вернулся к высказанной утром идее, и Жонатану пришлось последовать за ним к горе, которую они созерцали из окна гостиницы. Парижане спустились к замку Холируд по Хай-стрит, оживленной улице, подробно описанной Вальтером Скоттом в романе «Аббат»[131], оставили позади Бридж-стрит, соединяющую гигантским мостом три холма, на которых раскинулся Эдинбург. В конце улицы виднелся университет, построенный на месте дома, который Босуэл[132] взорвал с трупом Дарнлея[133]. Надо сказать, что в Эдинбурге нельзя и шагу ступить, чтобы не натолкнуться на живое напоминание о Марии Стюарт[134], не оказаться среди таинственных руин романов великого шотландского писателя. Продолжением Хай-стрит является улица Незербау[135]. Здесь сохранился дом великого реформатора шотландской церкви Джона Нокса, единственного человека, устоявшего перед чарующей улыбкой шотландской королевы. Возможно, что именно поэтому он спокойно скончался в своей постели 24 ноября 1572 года. Незербау сменяется старинной улицей Кэнонгейт, служившей когда-то границей города.

Этот пригород, ведущий к королевскому дворцу, являет собой царство нищеты: голые дети, женщины и девушки, босые, в лохмотьях — они бродят, встречаются друг с другом и расходятся, снуют по улицам, скользят жалкими и голодными тенями вдоль высоких домов. И тем не менее среди этих бедняков, в смрадном воздухе, располагающем к эпидемиям, на грубой, грязной мостовой, в глубине отвратительных, темных, сырых улочек, известных под именем Клоуз[136], ведущих в мерзкие притоны и спускающихся к двум смежным оврагам, среди всего этого убожества чувствуется грозное дыхание поэзии старой Шотландии. Здесь Уэверли вошел в город, прибыв впервые в Эдинбург, здесь портной сшил ему знаменитый боевой наряд из тартана[137], которым так восхищалась вдова Флокхарт. Здесь на маленькой площади горцы стреляли из ружей после победы Претендента[138], и Флора Мак-Ивор[139] чуть было не попала под пули охваченных восторгом людей. Улица Кэнонгейт ни с чем не сравнима; ее вид sui generis[140] неповторим; хибары, лавочки с вывесками, поскрипывающими на железных цепях, широкие навесы, часы тюремного замка, посреди улицы выставляющие на обозрение свой роковой циферблат, сохранившиеся до сих пор столы старых харчевен для разделки туш — все это придает кварталу своеобразный колорит, который лишь кисть Делакруа[141] способна передать. На Кэнонгейт, как, впрочем, и в других районах города, женщин намного больше, чем мужчин, — оттого, что мужская прислуга — редкость в Эдинбурге. Служанки, горничные в старых шляпках своих хозяек, бегущие по их поручениям, в обилии встречаются на улице.