Последняя осень. Буря - Дарья Пырх

старались реанимировать устаревшее чудо техники, незнакомые парни обещали починить зарядку или соорудить новую, но доброволец, готовый пожертвовать устройством для прототипа, не объявился.

— А если переставить симку? — предложила позеленевшая Ангелина.

— Точно, — обрадовалась Вика. — Почему мы раньше не додумались?

Игорь безропотно отдал сим-карту, однако та никуда не поместилась. Секундное воодушевление растворилось в пустоте.

— Я обрежу, — авторитетно заявил Игорь. — Пакуйте вещи, скоро за нами прикатят.

— Стой, мы еще не спросили у Марка, — вмешалась Яна.

Игорь отмахнулся, отыскал ножницы, повертел кусочек пластика. «У него трясутся ладони», — забеспокоилась Маша.

— Если ошибешься… — строго начала Динара.

— Не смотри под руку, — рявкнул Игорь. — Отвернись, ты меня нервируешь.

Та фыркнула, а через несколько минут обругала старосту на взрывной смеси русского и башкирского языков, не поскупившись на заковыристые выражения.

— Зачем так покромсал? — закончила поток брани Динара. — Кто тебя торопил?

Вопреки гневу окружающих, Игорь вновь подрезал единственное средство спасения, объявил с торжествующей улыбкой:

— Нано-сим.

— Идиот, слишком много оттяпал, — вскипела Динара.

— Сама дура, — со злостью произнес тот.

— Тише, — пролепетала Настя, помассировав виски.

Бледное заплаканное лицо блестело от пота.

— Тебе плохо? — заволновалась Ангелина.

Не дав сменить тему, Динара проговорила о том, как обидно сдохнуть в клоповнике. Все загудели. Одни проклинали администрацию университета, другие жаждали расправиться с безмозглым Игорем, третьи разрабатывали план эвакуации, четвертые призывали каяться в грехах и молиться. В коридоре показался Марк. Его беспечному виду можно было позавидовать.

Маша ошибалась, когда полагала, что чудовищное происшествие прогнало Бортникова из мыслей. Его появление вновь всколыхнуло что-то в сердце, память услужливо подкинула ночные желания. «Пьяный бред», — отмахнулась она, машинально положила ладонь чуть ниже ключицы. Прежде там висела крохотная серебряная подвеска в виде ромашки. Ничего не нащупав, она старательно изобразила, что увлечена рассказом подруги.

— Уже оклемались? — насмешливо спросил Марк, плюхнув на стол упаковку быстрозавариваемой лапши. — Вы какие-то странные.

Его быстро ввели в курс дела.

— Жесть, — протянул он, округлив глаза.

— Все из-за тебя, — со злостью прошипела Динара. — Если бы не соврал про строителей, Захар бы остался, Глеб уцелел.

— Еще скажи, что именно я устроил вписку и столкнул его, — ожесточился Марк. — Не психуйте, внизу лежат три лопаты, какой-нибудь качок вроде Кирилла расчистит дорогу.

Студенты притихли. Игорь вспомнил про следственную фотографию. Вместе с ним, вооружившись линейками, ушел Женя.

— Куда деть Волгина? — вмешалась Динара.

— Принесу клеенку и брезент, — ответил Марк. — Миша, поможешь?

Тот вздрогнул, заупрямился:

— Глеб был мне другом, почти братом. Не могу на него смотреть.

— Никто не вечен, — изрек философ, почесав бороду. — Я, кстати, Семен.

«Вовремя представился», — усмехнулась Маша. Парень процитировал Сенеку: «Смерть предстоит всему: она — закон, а не кара». На десятом афоризме Михаил сдался. Марк, вручив Кириллу ключ от двери, увел новоиспеченных санитаров. Леонид вместе с немногословным соседом по комнате отправились расчищать тропинку.

— Сегодня мы испытали сильный стресс, — мелодично проговорила девушка с психфака, поправив дреды. — Разумеется, немногие способны делиться переживаниями с практически незнакомыми людьми. Если вы хотите выговориться, не стесняйтесь.

От ее тона веяло спокойствием и уютом. Маша села в круг, с удивлением подметила, что студентка, еще не получившая диплом, повела себя профессиональнее, чем специалист из клиники. Женщина, к которой ей прежде не посчастливилось обратиться, говорила очень медленно, будто нарочно тянула время, болтала по телефону, не вникала в суть проблемы, отмахивалась клишированными фразами, советовала записаться на повторный сеанс вместе с мамой. Тот прием завершился на двадцать минут раньше и произвел настолько неприятное впечатление, что больше не хотелось приходить к мозгоправам. Однако сейчас поддержка и чуткость были ей необходимы.

Злата — почему-то имя ускользало из памяти — соответствовала роли хорошего слушателя. Принеся из спальни коричневого плюшевого медвежонка, будущая психолог без нудных терминов и пространных размышлений рассказала, как испугалась при виде обездвиженного Глеба, отрешилась от происходящего, словно наблюдая за происходящим со стороны. В конце она посочувствовала парню, с которым с момента приезда не перекинулась и парой фраз. Ангелина взяла игрушку, поведала, что с детства избегала танатологических мотивов, поэтому предпочла бы скучную поездку адреналиновым горкам. Эмилия пожаловалась на привычку замалчивать переживания, отдаляться от близких и самостоятельно справляться с потрясением. После зализывания ран ей приходилось подолгу налаживать почти утраченное общение, что давалось совсем не просто.

— Я всегда была… — начала Динара, отказавшись от пушистика. — Нет, плохая идея.

— Ощущаешь дискомфорт? — участливо спросила Злата.

— Разве у нас нет других дел, чтобы сидеть тут и ныть?

— Почему ты считаешь нашу беседу бесполезной?

— Облегчение пройдет, проблема останется. Допустим, я скажу, что бешусь из-за бесполезных разговоров и тупой ситуации, что изменится? Ничего. Мы продолжим мерзнуть в разрухе, надеяться на деревенщину с замашками маньяка и неумех, которые никогда не держали лопату. Не понимаю, почему все вечно идет наперекосяк?

Она откинулась на спинку стула, часто задышала и с удивлением добавила:

— Вау, мне полегчало.

Маша взглянула в блестящие бусинки-глазки ненастоящего гризли. Тепло от обогревателя, опасная ситуация, чуткость девушек подначивали выложить правду об Артеме. На мгновение ей представилась церквушка, куда однажды она пришла поставить свечку для успешной сдачи ЕГЭ. Родители уверяли, что святые помогут и тогда на экзамене попадется легкий вариант. Раньше они втроем заглядывали в храм на Пасху, клали яйца и куличи, жмурились, когда священник щедро окроплял яства прихожан святой водой, а капли попадали в глаза. Придя без мамы и папы, она впала в ступор. Фитиль не зажигался, чернила, которыми на листе была выведена молитва, расплывались, от запаха ладана щипало в носу. С иконы недовольно взирал старец, будто укорял лентяйку, не способную зазубрить пару строчек на церковнославянском. В те минуты Маша ощущала себя сошкой под высоким сводом и одухотворенными ликами, жаждала покаяться в грехах и совершенных злодеяниях.

Холл лагеря едва ли внушал страх и благоговение, однако располагал к честности, что казалось куда более коварным. «Одногруппник Артем пытался меня изнасиловать, я толкнула его, чтобы убежать. Он грохнулся на арматуру и умер. Пожалуйста, не докладывайте в полицию. Тюрьма — жуткое место, — представила речь Маша. — Меня точно назовут психопаткой, приплетут смерть Глеба и сдадут властям».

Злата тактично кашлянула, намекнув, что молчание затянулось.

— Когда в моей жизни начался тяжелый период, я мечтала, чтобы все поскорее наладилось. Вряд ли бы выдержала без помощи друзей и моего парня. Беды закончились, но где-то в подсознании зудела мысль: «Не расслабляйся, это ловушка». Я почти успокоилась, а недавно рассталась с молодым человеком и сегодня снова почувствовала, что земля уходит из-под ног, — она прикусила губу. — Не представляю, как с этим справиться.

Она нервно сглотнула, передала эстафету Насте.

— Глеб особенный. Без