Великий охотник - Сергей Марков

«За исключением Ладака, где с недавнего времени пребывает английский комиссар, в собственно Тибет из-за Гималаев не решаются проникнуть даже одинокие ученые, и калькуттские власти принуждены прибегнуть к тайной посылке пундитов, чтобы получить хотя бы кое-какие сведения о недоступном соседе...» – писал Пржевальский в одном из своих докладов.

Напрасно он так страдал в Кульдже и Зайсане, узнав о хвастливых уверениях английской печати насчет какой-то британской научной экспедиции в Тибет.

...Солнце отражалось в огромном медном тазу. Нянька Макарьевна подкладывала дров под таган. Густая розовая пенка вздувалась над клокочущей поверхностью. Засучив рукава, сосредоточенно поглядывая в таз, Пржевальский мешал горячее варенье и с улыбкой привычного сластены пробовал его.

Макарьевна приготовляла в Отрадном подарки для далай-ламы. Сласти, сигары и почему-то запас сушеной трески закупались в Смоленске.

Макарьевна разлила отличное земляничное варенье по банкам, пересмотрела сигары, попробовала наливки и вполне осталась довольна своими заготовками.

В феврале 1879 года Пржевальский выехал из Петербурга на Оренбург, Омск, Семипалатинск и Зайсан. Один вид Зайсана, где Пржевальский так долго лечился от проклятой чесотки и разгулявшихся нервов, приводил его в неистовство.

Он ворчал, что сборы слишком затянулись. На этот раз в поход вместе с ним шли из старых соратников Эклон и Дондок Иринчинов, новичками были ботаник Всеволод Роборовский, препаратор Коломейцев из Зайсана, казаки Никифор Егоров, Михаил Румянцев, Михей Урусов, проводник-уйгур из Кульджи Абдул Басид Юсупов. Всего их было четырнадцать человек.

Во время этого похода были открыты, для широкого мира дикая лошадь Пржевальского, по-киргизски зверь кертаг – животное, представляющее промежуточную форму между ослом и лошадью. Это был настоящий подарок дарвинистам. Дикая лошадь водилась только в серой глуши джунгарской пустыни.

Путешественники достигли берегов солоноватого озера Улюнгур, где водились пресноводные рыбы, описали его и реку Урунгу, впадавшую в озеро. За Улюнгуром начиналась безводная степь, бедная растениями и животными. Рогатый жаворонок, ворон, саксаульная сойка – вот почти все птицы Джунгарии. Только тринадцать видов крупных животных было встречено в этих бесплодных равнинах, поросших эфедрой и саксаулом. Верблюд и лошадь водились в диком состоянии так же, как и куланы.

Тучи песка и пыли часто закрывали солнце. В Джунгарской пустыне бури обычно начинались с утра или с полудня, а к вечеру облака песка, которые носились в воздухе, ложились на землю, и к закату солнца степные дали делались вновь голубыми. В апреле 1879 года Пржевальский прошел через десять слепящих бурь, в мае их было только семь.

Путь Великого Охотника лежал теперь к оазису Хами. Через него проходил путь из собственно Китая в Восточный Туркестан.

Пржевальский почти никогда не заходил в чужой город без приглашения. Так было и в Хами. Измученные люди положили усталых верблюдов, развели костры и пошли к прохладному ручью, бегущему по большому лугу. Хами – город знаменитых дынь – лежал в двух верстах от лагеря путешественников.

Хамийские дыни давно прельщали Пржевальского. Он еще из Зайсана посылал в подарок матери их семена. Но мать так и не получила этого подарка, как и золотого перстня Якуб-бека.

Цин Цай, командующий войсками и военный губернатор Хами, узнав о приходе русского каравана, выслал к Пржевальскому своих офицеров. Отдых в Хами скрасился посещением дачи Цин Цая, приемом, где было тридцать гостей и обед из шестидесяти блюд...

Хами очень не понравился Пржевальскому. Глина и песок, пыль и первая весенняя жара раздражали путешественника. Он ворчал и бранил жителей – зачем они вырубили все сады оазиса? Мелкие речки, бегущие с Тянь-Шаня, едва орошали сухую почву Хами. В сорока верстах от города лежал край пустыни. Она распростерлась от Тянь-Шаня к югу. На западе пустыня сливалась со степями Лобнора, а на востоке – со срединной частью Гоби. Пржевальский установил, что один из участков этой пустыни, названный им «областью вздутия» (сто двадцать верст в поперечнике), был поднят на высоту пяти тысяч футов над уровнем моря.

Но как ни скучен был город Хами, он привлекал внимание Пржевальского. Он считал Хами ключом к Восточному Туркестану и Притяньшанью. Это, очевидно, знали и дунгане, которые с особым упорством громили здесь китайцев. Хами состоял из нескольких городов – двух китайских и одного мусульманского. Лаочэн, Бейчэн и Хомульчэн – так звались они.

Достопримечательности города состояли из дворца князя-правителя и дерева Девяти Драконов. Его охотно показывали путешественникам. Дерево это было всего-навсего ива «джагалун» с причудливо выросшими из одного корня девятью узловатыми стволами.

Затем был город Сучжоу. Но каких трудов стоило добраться туда по пустыне, накаленной до пятидесяти градусов! Столбы соленой пыли качались над песками, воздух был по цвету похож на дым. Ветер не мог даже всколыхнуть этой недвижной жары. По белым костям верблюдов и мулов, этим высохшим вехам пустыни, четырнадцать странников добрели до садов Сучжоу. Там их ожидал короткий отдых.

Может быть, в оазисе Сучжоу, среди гостей шумного рынка. Пржевальский заметил человека в хитоне богомольца, следившего пристальным взором за пришельцем с севера.

Китайские мандарины в Сучжоу говорили, что к югу от оазиса не найти даже следов человека.

Новые открытия ждали Пржевальского. Проникнув в середину Нань-Шаня, он вдыхал полной грудью холодный воздух альпийских высот и отдыхал на берегах ключа Благодатного. Здесь исследователь набирался свежих сил, разглядывая облака, скользившие по снежным вершинам. Он поднимался на горы, определяя, как всегда, их абсолютную высоту. Что стоило ему подарить миру два сверкающих памятника – хребты Риттера и Гумбольдта?

Их именами он назвал два высочайших хребта Нань-Шаня. Эти хребты на карте образуют скобу. Как бы взявшись за эту скобу рукой, Пржевальский распахнул двери в Тибет.

Теперь он был вновь в самой толще каменной ограды Тибетского нагорья. К востоку хребты тянулись до самой Желтой реки, а к западу – уходили к Хотану и Памиру. Теперь нужно было пройти по глиняному уступу Цайдама и вновь подставить свою грудь бурям Тибета.

...Верный унтер-офицер Никифор Егоров пропал, отстав от отряда. Через пять дней Егорова нашли, онемевшего от того, что он не мог подобрать слов благодарности за чудесное спасение его в каменной пустыне. Этот простой человек кинулся на колени перед своими товарищами, умоляя простить его за то, что он причинил им столько горя своим исчезновением. Зачем они искали его, тратили силы в такое горячее время? Лучше бы бросили поиски и шли без него. Так бормотал, плача, бородатый солдат, и слезы струились по его потемневшему лицу. Пржевальский поднял Егорова с колен и обнял его.

Снова все четырнадцать путников пошли вперед и скоро достигли Южного Цайдама. Здесь были знакомые еще по 1873 году места, ставка князя Цзун Цзасака. От той ставки в Тибет вела дорога пилигримов из Монголии и Северного Китая.

25 сентября 1879 года Пржевальский двинулся из Цайдама. На высоте в пятнадцать тысяч футов над уровнем моря, дыша разреженным воздухом, попадая то под град, то в тучи пыли, смешанной со снегом, отряд продвигался по великому нагорью. Многие из спутников Пржевальского впервые видели такое обилие зверей. Непуганые косматые яки бродили по своей привычке у северных склонов гор, косяки куланов щипали жесткую траву, антилопы проносились легко и быстро, как рогатые стрелы. Куланы рысцой шли за караваном Пржевальского, а яки, отяжелев от обильного корма, лениво уступали дорогу пришельцам!

Не удивлялись ничему лишь Пржевальский и маленький Дондок Иринчинов.

Скоро снег, такой мягкий и рыхлый вначале, отвердел, покрылся блистающей от солнечных лучей коркой. От снежного света болели глаза. Они слезились, слезы застывали на ресницах, и в яркий солнечный день ресницы были похожи на пучки маленьких радуг. Блистающие снега слепили не только людей, но и животных. Верблюды шли, неуверенно ставя косматые ноги. Кто-то из спутников придумал промывать верблюдам глаза чайным настоем. Это спасло их от слепоты. Зато один из баранов, которых гнали перед собой казаки, ослеп окончательно.

Проводник умолял вернуться назад. Вьючные животные падали от усталости. Люди закрывали ладонями то один, то другой глаз – настолько страшны были сверкающие снега.

Проводник растерянно разводил окоченевшими руками и метался вместе с отрядом от одного ущелья к другому, с перевала на перевал, но дорога была потеряна. Люди кружили на дне горных котловин и, куда бы ни шли, встречали только занесенную снегом стену гранитного хребта. Глубокий снег закрывал все тропы и приметные знаки.

Пржевальский решил искать выход из ловушки. Всадники отряда стали обшаривать одну за другой окрестные долины в поисках выхода из снежных стен. Седина трудной жизни или ледяные крупицы блестели в те дни на висках Пржевальского? Но он нашел тесный проход в горах и вывел своих товарищей из снежного плена. Они одолели еще три хребта и с одышкой, головной болью, хватаясь за сердца, спустились в долину Мару-Усы – верховья Голубой реки. Он снова на земле тангутов, снова видит их черные шатры на берегах Маруй-Усы. Но впереди лежала заветная область гор Тангла!