Поступь хаоса - Патрик Несс

— До слез, — повторяет Манчи.

Ноль эмоций, только ее удаляющийся затылок впереди.

Дорога по-прежнему довольно широкая, кони легко по ней проедут, но местность вокруг становится более скалистой, и дорога начинает петлять между скал. Рев реки слышится откудато снизу, мы как бутто уходим от нее, углубляемся в странную, защищенную со всех сторон скалами местность — такое чувство, что идешь по дну коробки. Из всех расщелин торчат невысокие колючие ели, стволы которых обвиты желтыми шипастыми растениями. Со всех сторон на нас злобно шипят желтые ящерки-бритвы: Укушу! Укушу! Укушу!

В этом мире до чего ни дотронься — обязательно поранишься.

Минут через двадцать или тридцать дорога становится гораздо шире, по бокам от нее теперь растут нормальные деревья, и кажется, что вот-вот снова начнется лес. Трава и камни тут пониже, можно устроить привал. Что мы и делаем.

Я достаю из рюкзака вяленую баранину и ножом разрезаю на три полоски — себе, девчонке и Манчи. Она молча берет еду, минуту мы сидим и жуем.

Меня зовут Тодд Хьюитт, думаю я, закрывая глаза. Теперь я знаю, что девчонка слышит мой Шум и думает о нем, и мне за него стыдно.

К тому же думает она втихомолку.

Меня зовут Тодд Хьюитт.

Через двадцать девять дней я стану мужчиной.

А ведь это правда, доходит до меня. Время идет, даже если ты за ним не следишь.

Отрываю еще кусочек вяленой баранины.

— Никогда раньше не слышал такого имени — Виола, — говорю я вслух, глядя только на землю и на свой кусок мяса. Девчонка не отвечает, поэтому я невольно поднимаю голову.

Оказывается, она смотрит на меня.

— Что? — спрашиваю.

— Твое лицо.

Я хмурюсь.

— Что с ним?

Девчонка сжимает руки в кулаки и делает вид, что бьет себя по лицу.

Я краснею.

— А… ну да…

— И раньше тоже. После… — Она умолкает.

— После Аарона, да.

— Аарон! — тявкает Манчи, и девчонка едва заметно морщится.

— Так его звали, верно?

Я киваю, не переставая жевать.

— Ага, в точку.

— Он не назвал своего имени. Я сама откудато узнала.

— Добро пожаловать в Новый свет. — Я откусываю еще мяса — верней, отрываю зубами, потомушто кусок попался жесткий, — и случайно задеваю болячку. Одну из многих. — Ай! — Выплевываю непрожеванное мясо и целую кучу крови.

Девчонка смотрит на это дело и вдруг откладывает еду в сторону. Она берет свою сумку и достает оттуда синюю коробочку, чуть побольше той, для разведения костра. Нажимает кнопку, открывает и вытаскивает кусок белой материи и маленький железный скальпель. Подходит ко мне.

Я все еще сижу, но отшатываюсь, когда девчонка протягивает руки к моему лицу.

— Пластырь, — говорит она.

— У меня свой есть.

— Этот лучше.

Я отползаю еще дальше.

— Ты… — говорю я, выдувая воздух через нос и тряся головой, — ты очень добра…

— Тебе больно.

— Да.

— Знаю, — говорит девчонка. — Потерпи.

Осмотрев мой опухший глаз, она скальпелем отрезает от пластыря небольшой кусочек и уже хочет наклеить его мне на лицо, когда я отползаю назад. Девчонка молчит, но рук не убирает — ждет, типа. Я вздыхаю, закрываю глаза и подставляю ей лицо.

Пластырь касается ушибленного места, и я тут же чувствую приятную прохладу, боль отступает, как бутто ее выметают мягкими перышками. Девчонка залепляет вторую рану, у линии волос, и аккуратно приклеивает кусочек пластыря на разбитую губу. Все это так приятно, что я до сих пор сижу с закрытыми глазами.

— Для зубов ничего нет, — говорит девчонка.

— Ну и ладно, — почти шепчу я. — Обалдеть, твой пластырь в сто раз лучше моего.

— Он частично живой. Из искусственной биоткани. Когда рана заживет, ткань отомрет сама.

— А-а, — протягиваю я со знающим видом, хотя на самом деле ни черта не понял.

Наступает долгая тишина, я открываю глаза. Девчонка отошла и сидит на камне, разглядывая меня, мое лицо.

Мы ждем. Похоже, так надо.

Да, так надо, потомушто через минуту или две ожидания девчонка начинает рассказывать.

— Наш корабль упал. — Она опускает голову, кашляет и начинает заново: — Наш корабль упал. Начался пожар, мы летели уже низко и думали, что все обойдется, но аварийное шасси оказалось неисправно, и… — Она растопыривает пальцы, показывая, что следует за «и». — Корабль разбился.

— Это были твои ма и па? — спрашиваю я через какоето время.

Девчонка только поднимает взгляд на небо, синее и тощее: облака похожи на кости.

— А потом встало сонце, и явился человек.

— Аарон.

— Он был такой странный. Кричал, вопил, а потом ушел. И я попробовала сбежать. — Она складывает руки на груди. — Я пыталась несколько раз, но все время ходила по кругу, и, где бы я ни пряталась, он везде меня находил, понятия не имею как. А потом я наткнулась на эти хижины или как их там.

— Постройки спэков, — говорю я, но девчонка не слушает.

Она поднимает взгляд на меня.

— И пришел ты. — Переводит взгляд на Манчи. — Ты и говорящая собака.

— Манчи! — лает мой пес.

Девчонка бледнеет, на ее глазах выступают слезы.

— Что это за место такое? — спрашивает она дрожащим голосом. — Почему ваши животные разговаривают? Почему я слышу твой голос, даже когда твои губы не шевелятся? Почему твоих голосов много, и они наслаиваются друг на друга, как будто девять миллионов тебя разговаривают одновременно? Почему я вижу картинки, когда смотрю на тебя? Почему я видела мысли того человека…

Она замолкает, подтягивает коленки к груди и крепко обхватывает их руками. Я чувствую, что мне лучше ответить сразу, не то она опять начнет раскачиваться.

— Мы переселенцы, — говорю я. Она поднимает взгляд на меня и все еще стискивает колени, но хотя бы не раскачивается. — Верней, были переселенцами. Лет двадцать назад мы приземлились в Новом свете и хотели тут обосноваться. Но наткнулись на аборигенов. Спэков. И они… они погнали нас прочь.

Я рассказываю ей историю, которую все прентисстаунцы, даже самые тупые фермерские мальчишки, знают наизусть.

— Мы годами пытались с ними помириться, однако спэки и слышать ничего не желали. Так началась война.

На слове «война» она опускает голову.

— Спэки сражались не просто так: они атаковали нас всякими болезнями и микробами. Такое у них было оружие. Один микроб, например, должен был убить весь наш скот, но вместо этого животные заговорили. — Я смотрю на Манчи. — Это не так клево, как кажется. — Снова поднимаю взгляд на девчонку. — А из-за другого микроба мы заболели Шумом.

Я жду. Она молчит. Но мы оба знаем, что будет дальше, потомушто мы это уже проходили, так?

Я делаю глубокий вдох.

— Микроб убил половину мужчин и всех женщин на планете, включая мою ма, а мысли выживших мужчин перестали быть тайной для остального мира.

Девчонка прячет подбородок между коленей.

— Иногда я слышу очень четко, — говорит она. — Иногда я могу точно сказать, о чем ты думаешь. Но только иногда. Все остальное время это просто…

— Шум.

Она кивает.

— А что стало с аборигенами?

— Нет больше аборигенов.

Опять кивает. Минуту мы сидим молча, игнорируя очевидное, но потом игнорировать его уже нельзя.

— Я умру? — тихо спрашивает она. — Микроб убьет и меня?

Слова звучат по-другому из ее уст, с этим странным акцентом, хотя означают ровно то же самое, и в моем Шуме стучит одно слово — возможно, однако вслух я заставляю себя сказать «Не знаю».

Девчонка опять пристально смотрит на меня.

— Правда, не знаю, — говорю я вполне искренне. — Спроси ты неделю назад, я бы даже не сомневался, но теперь… — Я смотрю на свой рюкзак, в котором лежит книга. — Я не знаю. Надеюсь, что нет.

Возможно, говорит за меня Шум. Возможно, ты умрешь, и хотя я изо всех сил пытаюсь скрыть эту мысль другим Шумом, она такая грусная и обидная, что никуда ее не денешь.

— Прости, — говорю я.

Она молчит.

— А возможно, если мы доберемся до второго поселения… — Я не заканчиваю, потомушто сам не знаю, что будет тогда. — Ты еще не заразилась. Это уже коечто.

— Ты должен их предупредить, — бубнит она себе в коленки.

Я резко поднимаю глаза.

— Что?

— Ну, та надпись на карте… Ты пытался прочесть книгу.

— Я не пытался, — говорю я почему-то гораздо громче, чем хотел.

— Неважно. Я видела слова. Там написано: «Ты должен их предупредить».

— Я знаю! Я знаю, что там написано.

Ну разумеется, «Ты должен их предупредить». Бол-пан, идиот!

— Мне показалось, что… — начинает девчонка.