Вурдалак - Майкл Слэйд

Его партнер замирает за столом с картами в одной руке и бутылкой текилы — в другой. Он сидит очень неподвижно и, щурясь, пристально смотрит в глаза противнику, пытаясь смутить. Наконец Косоглазый кладет карты на стол, не спеша протягивает руку и упирается ладонью в трухлявый пень гваяканы. Он подносит бутыль к губам, выливает обжигающую жидкость себе в глотку и лишь тогда тоже берется за мачете.

Косоглазый, видит Чандлер, намного крепче большинства местных мужчин. В лице его есть что-то от предков-ацтеков — выступающие скулы, тонкогубый рот, длинные черные волосы и темные, близко посаженные глаза. Его торс облегает насквозь пропотевшая гуаябера, лоб повязан полоской змеиной кожи.

Чандлер берет бинокль, чтобы подробнее рассмотреть этих двоих. Он скользит внимательным взглядом по контурам их тел в поисках предательских выпуклостей там, где под одеждой спрятано оружие. С удовлетворением заключив, что мексиканцы вооружены только мачете, он наводит бинокль на точку, расположенную двадцатью пятью футами правее.

Там к стволу большого дерева сапоте лениво привалился третий, он дремлет в обнимку с автоматической винтовкой. У него сиеста. Даже гневный вопль Сомбреро не вырвал его из объятий сна. Он не похож: на индейца, скорее это испанец: кожа у него почти совсем светлая, густо усеянная веснушками. Подбородок зарос колючей ярко-рыжей щетиной. К дереву сапоте, не дающему рыжему упасть, прислонены еще две винтовки.

Цинк Чандлер оценивает расстановку сил.

Он знает, следует очень осторожно относиться ко всему, что видишь в джунглях, — искусству видеть в джунглях нужно учиться. Ведь солнце здесь просачивается сквозь плотныйполог густой листвы, рассыпая в глубокой тени островки ослепительно-яркого света. Это раздробленное сияние, в свою очередь, растворяет очертания предметов в беспорядочном чередовании светлых и темных пятен, словно военная маскировка, и в итоге можно увидеть то, чего в действительности нет, или, хуже того, что-нибудь не заметить.

Цинк должен удостовериться, что убийц Эда всего трое.

Краски джунглей — серое и коричневое древесных стволов, красное и желтое гниющих листьев, прохладная зелень подлеска и лиан и блеклая высокого свода ветвей — столь насыщенны и ярки, что кажутся ненастоящими. Однако самое поразительное, думает Цинк, это зловещая, странная тишина.

Он внимательно изучает подлесок, выискивая затаившегося четвертого. Никого не обнаружив, он, довольный, вновь сосредоточивается на троих наркокурьерах. Распластанный на земле, он чуть-чуть поворачивается и тянет из-за пояса свой сорок пятый. Сняв пистолет с предохранителя, он осторожно помещает его прямо перед глазами и целится в сердце человеку с винтовкой.

Звяк! Металлический лязг тревожит течение его мыслей: Косоглазый и Сомбреро все-таки сцепились. Мачете сердито сверкают на солнце.

Услышав звон оружия, Рыжая Борода встрепенулся. Он резко опускает винтовку к поясу.

Цинк держит пистолет двумя руками, упираясь локтями в землю.

Он нажимает на курок — и начинается безумие.

Рыжая Борода из светлокожего мексиканца вдруг превращается в напарника Цинка, Эда, с пробитой в шести местах головой. Пуля, выпущенная Цинком, попадает Эду в лицо, и оно разлетается вдребезги, остается только багровый зев, и оттуда несется пронзительное: «Чандлер, сукин сын, ты убил меня!»

«Нет», — шепчет Цинк.

«Да», — отвечает рассудок.

К Чандлеру мчатся Косоглазый и Сомбреро, размахивая мачете, словно пираты.

Выстрел, другой. Гром, грохот. Мексиканцы спотыкаются, опрокидываются, падают.

И тут Косоглазый перекатывается на живот и смеется, потому что…

… потому что полоска змеиной кожи, обвязанная вокруг его лба, оживает.

Чандлер цепенеет, не веря своим глазам. Он обливается потом, сердце начинает стучать тяжело, часто. Где-то в густых высоких кронах пронзительно звенит цикада. Воздух тоненько поет голосами тысяч москитов. Журчит, впитываясь в землю, кровь Косоглазого и Сомбреро, шипит змея-повязка, и в этом «ш-ш-ш-ш-ш» Цинк слышит сиплый обвиняющий голос Дженни Копп: «Чандлер, сукин ты сын. Ты и меня убил!»

«Нет», — шепчет Цинк.

«Да», — отвечает рассудок.

Змея медленно, очень медленно соскальзывает с головы Косоглазого. Цинк, парализованный, смотрит, как она подползает. Он понимает, нужно стрелять, но не может поднять руку — пистолет, кажется, весит добрую сотню фунтов.

Змея — это рабо де уэско, костехвост — поднимает ржаво-бурую голову, показывая брюхо, грязно-белое с легкой желтизной. Вдоль спины у нее идут черные галочки, а хвост сужен в тонкий костяной шип.

Цинк чувствует укус и закрывает глаза.

«Да, — шепчет он, сдаваясь. — Ваши смерти на мне».

Стрелы боли, зародившейся в укушенной ноге, пронзают все тело Цинка, все печенки и селезенки. Сердце бешено колотится, выпрыгивает из груди, кожа становится влажной, холодной. Цинк понимает, тело предало его — кровь, сметая все барьеры, затопляет рот и тонкими струйками сочится из ноздрей, а потом весь он покрывается кровавой испариной, словно…

— О Боже! — охнул Чандлер, садясь в постели.

Несколько мгновений — коротких, тревожных, когда сердце продолжало отчаянно трепыхаться в груди, а по лицу текли струйки пота, — он не мог понять, где он. Потом страшный сон развеялся. Цинк выпростал ноги из-под одеяла и неуверенно поднялся, пытаясь сориентироваться.

Он находился на восьмом этаже отеля «Прибрежный».

Взглянув на часы, Цинк подумал: он проспал тринадцать часов.

Потом как был, в одних пижамных штанах, подошел к окну, раздернул занавески и открыл балконную дверь.

Его слух незамедлительно атаковали звуки просыпающегося Ванкувера: невнятный рев гидросамолета, взлетающего из Внутренней Гавани, в котором тонуло мерное пыхтение лениво шлепающих по воде буксиров; шорох шин автомобилей, проносящихся по дамбе через парк; пронзительные крики чаек и сквозь них — хруст гравия под кроссовками утреннего бегуна восемью этажами ниже.

Чандлер подхватил с постели одеяло, набросил его на плечи и набрал номер гостиничного бюро обслуживания.