Флакон императора - Александрова Наталья Николаевна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня большие связи…
– Никакие связи вам не помогут! И потом, вы что, думаете, Валерия Львовна станет вас защищать? Когда она узнает, что вы устраиваете за ее спиной, она сдаст вас со всеми потрохами! Она не захочет марать свою репутацию! Это может стать резонансным делом, а вы знаете, что бывает в таких случаях!
Викентий Павлович побледнел как полотно. Вскочил из-за стола, подбежал к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, снова плотно закрыл дверь и вернулся за стол. Затем понизил голос и спросил Надежду:
– Чего вы хотите? Скажите прямо – сколько?
– Это что – вы мне взятку предлагаете?! – возмущенно воскликнула Надежда. – Да вы знаете, как с этим сейчас строго?! За это вам грозит уже серьезный срок!
– Да что вы… – залепетал Викентий Павлович. – Вы меня не так поняли… я вовсе не то имел в виду…
– Знаю я, что вы имели в виду! Жулик! Ворюга! Аферист! По тебе плачет тюремная камера! Она гораздо больше подойдет тебе, чем этот кабинет!
– Не надо! – Заместитель директора, кажется, готов был зарыдать. – Я не вынесу заключения!
– Раньше надо было думать!
– Дайте мне еще один шанс…
– Шанс? – Надежда взглянула на заместителя директора задумчиво. – Еще один шанс? Последний?
– Самый последний! – воскликнул тот, и в его глазах затеплилась надежда.
– Ладно, так и быть, я дам вам последний шанс. Только вы должны сделать выводы из нашего разговора…
– Я сделаю, сделаю!
– Больше никакого воровства!
– Я клянусь!
– Все это, – Надежда обвела взглядом экспонаты на столе, – все это немедленно вернуть на место!
– Обязательно, сегодня же!
– И имейте в виду – если вы снова возьметесь за старое, я об этом тут же узнаю. У меня всюду есть свои люди! И еще одно… – Надежда перегнулась через стол и проговорила, снова перейдя на «ты» и прибавив в голос металла: – Признавайся, старый прохиндей, куда дел ларчик, инвентарный номер двадцать четыре – шестьдесят семь?
– Какой номер? – удивленно переспросил Викентий Павлович, вжавшись в спинку кресла и глядя на Надежду, как кролик глядит на голодного удава.
– Ты прекрасно слышал, какой! – рявкнула Надежда. – Но так и быть, могу повторить! Серебряный ларчик номер двадцать четыре – шестьдесят семь, который стоял в шкафу с коллекцией раритетов!
– Почему… почему вас интересует именно этот ларец? – удивленно переспросил Викентий Павлович.
– А вот это тебя не касается! – отрезала Надежда. – Признавайся – уже продал?
– Продал. – Заместитель директора опустил глаза. – Только вчера…
– Кому продал, аферист?
– Антону… Антону Ивановичу…
– Ах, этому специалисту по уборке? – язвительно проговорила Надежда.
– Ему… – горестно выдохнул Викентий Павлович.
– Будем надеяться, что вы сказали мне правду, – отчеканила Надежда. – Всю правду и ничего, кроме правды!
– Клянусь! – дрожащим голосом повторил заместитель директора. – Клянусь самым дорогим – здоровьем моего Артурчика… – Он взглянул на фотографию йоркширского терьера.
– Это серьезно! – проговорила Надежда Николаевна. – Ладно, живите пока, но помните, о чем мы с вами сегодня говорили! Помните, что вы мне обещали!
Она встала и неторопливо направилась к выходу.
Викентий Павлович тоже вскочил из-за стола и просеменил к двери, открыл ее перед Надеждой и забормотал униженным голосом:
– Спасибо… спасибо вам большое… вы были так добры… я этого никогда не забуду…
– Надеюсь!
Надежда Николаевна решительными шагами покинула музей, вышла на улицу и огляделась.
На улице было солнечно, особенно после затхлой атмосферы музея. На другой стороне стояли столики летнего кафе.
Надежда села за свободный столик, заказала чашку кофе и, прикрывшись меню, стала наблюдать за входом в музей.
Очень скоро перед музеем возник тот самый сорокалетний тип с неопрятными длинными волосами, который совсем недавно заходил в кабинет Викентия Павловича под видом представителя клининговой компании. Оглядевшись по сторонам, он вошел в музей.
Однако не прошло и пяти минут, как он вышел оттуда. Точнее, не вышел, а вылетел, как пробка из бутылки шампанского. Лицо у него было крайне недовольное и озабоченное, он снова огляделся по сторонам, что-то пробормотал себе под нос, быстро прошел квартал и сел в маленькую невзрачную машину.
Надежда с сожалением взглянула на недопитый кофе, положила на стол деньги, выскочила из-за стола и замахала рукой проезжающим машинам.
Очень скоро рядом с ней остановился красный «фольксваген», за рулем которого сидел долговязый парень в драных джинсах, с разноцветными дредами на голове.
– Карета подана! – проговорил он, широко распахнув дверцу. – Куда едем, тетя?
Надежда плюхнулась на сиденье рядом с водителем и показала на отъезжающую от тротуара машину:
– Вот за той синей машиной, племянник!
– За синей «хондой»? Будет исполнено! – Парень выжал сцепление, включил запись Боба Марли и покатил за машиной «специалиста по клинингу».
– Только ты уж постарайся, чтобы он нас не заметил! – озабоченно проговорила Надежда.
– Обижаете! Если надо, я могу стать человеком-невидимкой! – отозвался парень, ловко лавируя среди многочисленных машин. Больше он не называл Надежду тетей.
Ехали они недолго.
Возле Пяти Углов синяя «хонда» остановилась, неопрятный тип выбрался из нее, огляделся по сторонам и направился к двери небольшого подвальчика.
Этот подвальчик Надежда знала. В нем располагался антикварный магазин, принадлежащий весьма скользкому господину, известному в узких кругах под выразительным прозвищем Бармаглот. С этим господином Надежде Николаевне пришлось как-то иметь дело, когда у ее подруги Дины украли старинную, очень дорогую табакерку[1].
За такое необычное прозвище владелец магазина был отчасти обязан своей фамилии – Глотов, но в еще большей степени – своим замашкам небольшого, но опасного хищника.
Бармаглот, он же Михаил Михайлович Глотов, был невысокий, плотный человек лет пятидесяти, с длинными, как у обезьяны, руками и крупной плешивой головой. На его широком носу сидели круглые очки с толстыми стеклами, обширную лысину обрамляли длинные, неопрятные пряди рыжевато-седых волос.
Надежда расплатилась с водителем, выбралась из машины и тоже пошла к антикварному магазину.
Дверь открылась. Дверной колокольчик звякнул, и продавец поднял глаза на Надежду.
Продавцы у Бармаглота были все как на подбор – тщедушные, прыщавые, вечно простуженные. Где он их находил, оставалось для всех загадкой. Этот был такой же, как остальные, но Надежда все же поняла, что продавец новый. Это соответствовало ее интересам – прежние продавцы могли вспомнить ее и помешать осуществлению планов.
– Чем я могу вам помочь? – осведомился продавец гнусавым голосом.
– Ты мне, главное, не мешай! – ответила ему Надежда и стала осматривать выставленный в витринах товар.
В магазине у Бармаглота был принят особый порядок представления товара.
На виду, в открытых для обозрения витринах и на прилавках находились совершенно никчемные, несто́ящие вещи – разрозненные чашки, блюдца и тарелки от дореволюционных сервизов, и те с трещинами и щербинами, погнутые медные подсвечники, мельхиоровые вилки с недостающими зубьями, ручные зеркала с отломанными ручками и мутной амальгамой, подносы с безнадежно вытертым рисунком, разрозненные оловянные солдатики, плохо сохранившиеся фарфоровые статуэтки и прочий никому не нужный хлам, выставленный для отвода глаз, для того, чтобы отделаться от случайных посетителей.
Все же стоящее было припрятано под прилавком, а самые ценные вещи, предназначенные для отдельных, доверенных и денежных покупателей, хранились в кабинете самого Бармаглота. Туда допускались только избранные, и там Бармаглот прокручивал свои самые серьезные дела.
Надо сказать, приличные, уважающие себя коллекционеры не имели дел с Бармаглотом, его клиентами были люди такие же скользкие и сомнительные, как он сам, – в основном бывшие уголовники, недавно занявшиеся легальным бизнесом и старающиеся придать себе более приличный облик.
