Раны и шишки - Шарль Эксбрайя

– Я не входил к Лисгулду… Мне ничего не было известно о гибели Петси, когда я встретил эту дуру О'Брайен.

– Так говорите только вы, доктор, и этого никто не может подтвердить.

– Но как бы я мог попасть в дом Лисгулда?

– До того, как стать прислугой вашего дяди, миссис Нивз когда-то жила в этом доме, а в ходе следствия оказалось, что замки в нем не менялись со времени постройки… У миссис Нивз мог остаться ключ…

– И она его хранила все тридцать лет?

– Почему бы и нет? У меня в погребе есть старье еще со времен моего детства.

– Сержант, вы не только хотите обвинить меня в убийстве, но и сделать Нору моей соучастницей?

– Вовсе нет. Вы могли завладеть этим ключом без ее ведома, а она могла вовсе позабыть о его существовании.

– А я, естественно, хорошо знал, что где-то на чердаке, в каком-то закоулке, Нора положила ключ от своего прежнего дома? Вам не кажется, сержант, что это попросту смешно? И чем бы я мог нанести удар Петси?

– Этого я не знаю.

– Ага! Значит, вы все же допускаете, что можете чего-то не знать о моих поступках в тот вечер?

– Но у меня есть одна догадка… Вы не могли бы показать мне инструменты, которые берете с собой, идя на вызов к больным?

Не говоря ни слова, Игэн пошел за своей сумкой, принес ее и вытряхнул содержимое прямо на стол. Сержант тут же схватил молоточек для проверки рефлексов.

– Вот этим вполне можно было бы сделать дело…

– Какое дело?

– Знаю, какое!

Саймус Коппин медленно поднялся.

– Только из-за дружбы с вашим тяжелобольным дядей и из уважения к миссис Нивз я не требую, чтобы вы немедленно прошли со мной в участок, доктор. И все же, не покидайте Бойль ни под каким предлогом, иначе нам придется выписать ордер на ваш арест.

Игэн ничего не ответил. Как и несколько минут назад, в истории с мисс Аннаф, он оказался игрушкой в руках случая, против которого разум был бессилен. В самом деле, почему его не могли подозревать в убийстве Петси Лэкан, если только что им пришли на ум определенные мысли о поведении Аннабель, оказавшейся почти раздетой в руках сержанта? Бывают удары судьбы, которые невозможно предотвратить или хотя бы смягчить. Игэн чувствовал, что сержант может истолковать его молчание, как признание, но не мог говорить. И потом, что он мог добавить к сказанному?

Он не заметил, как полисмен вышел из кабинета.

За дверью кабинета дорогу Саймусу преградила миссис Нивз. Она была очень бледна, и Коппин понял, что она все слышала.

– Вы подслушивали?

Она утвердительно кивнула.

– Никогда бы не подумал, что вы способны подслушивать под дверью, миссис Нивз.

– Я всегда так делаю… Иначе, как бы мне удавалось утешать больных, которых не смог утешить доктор?

– Да, кстати, как там Дулинг?

– Он хотел бы вас видеть.

– Меня?

– Черт возьми, Саймус Коппин, я же вам уже сказала! Мне кажется, что в последнее время у вас голова забита черт знает чем, или я ошиблась?

Он ничего не ответил и стал подниматься по лестнице. Нора не провожала его до комнаты Дулинга. Сержант отлично понимал, что обвинение, которое он только что предъявил Игэну О'Мирею, потрясло всех обитателей сего дома. От этого ему было тяжело на душе. Он знал, что в дальнейшем ему будет еще труднее, но при этом он был человеком долга, и ничто и никто не могли его заставить изменить этому долгу. Даже по голосу, которым доктор Дулинг ответил на его тихое постукивание в дверь и просьбу войти, сержант понял, что его старый друг скоро умрет. Он уже давно не виделся с Дулингом, и его поразили перемены, происшедшие за это время с доктором. Один заострившийся нос достаточно красноречиво говорил о близкой кончине. Саймус попытался изобразить радость от встречи:

– Ну что, док, потихоньку скрипим?

– Садитесь, Саймус, и не будьте ребенком. Мы оба знаем, что я скоро умру, так что не стоит об этом говорить, ладно? Здесь мы не в силах ничего изменить. Кстати, мне немного жаль, что все должно случиться так скоро, потому что хотел бы пожить еще несколько педель, хотя бы для того, чтобы не дать вам натворить глупостей!

– Каких глупостей, док?

– Саймус… Я вас уже давно знаю… И всегда вас считал компетентным в своей профессии человеком…

– К чему вы клоните, док?

– Мне очень неприятно было узнать, что, достигнув почти пенсионного возраста, вы глупо себя ведете…

– В самом деле? И в чем же, скажите на милость?

– В деле об убийстве Петси Лэкан.

– Ах, вот в чем дело! Сначала миссис Нивз…

– А кому же еще?…

– Мне очень жаль, док, но с вашим племянником не все так просто.

– Сколько вам лет, Саймус?

– Скоро будет шестьдесят.

– И вы никогда в жизни по-настоящему не влюблялись?

– Конечно, да!

– Значит, это было слишком давно!

– Почему вы так считаете?

– Потому, что вы уже не помните, что может думать и как может поступать безумно влюбленный человек. Игэн любил Петси с тех самых пор, когда человек перестает думать только о соске во рту. Он никогда не представлял себе жизни без нее.

– Пытаясь его выгородить, вы только еще больше доказываете его вину, док. Эта страсть вполне может служить объяснением слепой ярости, возникшей у него после того, как он понял, что та, которой он больше всего верил, обманула его!

– Такое случается либо в дешевых романах, либо с людьми, не получившими образования, Саймус, но не с врачом, который, кроме всего прочего, научился сам бороться за жизнь других, и, тем более, не с гинекологом, который помогает новым жизням появляться на свет…

Коппин смущенно проворчал:

– Это все россказни, док!

– Саймус, не заставляйте меня сожалеть об уважении, которое я к вам испытываю всю свою жизнь. Я – старый пьяница, сержант, но за всю жизнь ни разу не совершил недостойного поступка… Во всяком случае, для личной пользы. Если бы я хоть на секунду мог допустить, что Игэн – убийца, то сам бы выдал его вам… Я ненавижу убийц… И моя прогрессия тоже к этому обязывает.

– Но Игэн сам мне признался, что в субботу вечером договорился бежать вместе с Петси!

– Вы сами льете воду на мою мельницу, Саймус. Племянник хорошо знал, что произошло с Петси, и доказательство тому – его драка с Лисгулдом в заведении Леннокса, но все же он по-прежнему продолжал ее любить…

– Это как-то непонятно.

– Как раз наоборот. Потому что Петси, которую он любил, все это время жила в его сердце и его мечтах, и эта Петси не могла с ним плохо поступить…

– Слишком сложно для меня, док… Я всего лишь полисмен в небольшом городке…

– Ладно, скажем так: Игэн слишком любил Петси, чтобы желать ей какого-бы то ни было несчастья, и никогда не смог бы ей причинить малейшей боли или страдания. Подобный тип влюбленных прощает все проступки потому, что постоянно думает, что та, которая изменила, опять станет для него такой же, как была прежде… Убить ее – значит лишить возможности возврата к прежнему, и, тем самым, навсегда ее потерять в материальном и духовном смысле. Вы понимаете?

– Не знаю… Что-то не совсем… Наверное, я слишком прост, док, чтобы постичь эти тонкости… Мне кажется, ваш племянник простил Петси ее скандальное поведение… В этом я с вами согласен. А ей кажется, что она по-прежнему любит своего друга детства… И, кроме того, профессия врача обеспечивает неплохое положение в обществе, верно? И тогда, поскольку она боится Лисгулда, а он боится скандала, они решают удрать поздним вечером… Игэн разрабатывает план побега и приходит на матч по боксу, чтобы никто ни о чем не мог догадаться… С этой точки зрения ему удалось обмануть меня. Затем, когда подходит назначенное время, Петси меняет решение… По какой причине? Не знаю… К ней приходит Игэн, и в приступе гнева и ревности, имея под рукой медицинский молоточек, он его хватает и наносит удар, но делает это слишком сильно. Увидев, что наделал, он пытается скрыться, но волей судьбы сталкивается с этой дурой О'Брайен… Вот и все. Мое предположение, док, основывается не на психологии, а на опыте и образе жизни жертвы.

– Петси не была настолько хитрой и испорченной, Саймус. Воплощением порока ее сделала обывательская мораль Бойля, потому что она вела себя не так, как все.

– Это еще нужно будет объяснить присяжным, а я думаю, это будет нелегко сделать.

– Невозможно, потому что присяжные сами находятся в плену у этой обывательской морали… Скажите, Саймус, я правильно понял, Петси была убита ударом в голову?

– В висок. Удар был нанесен… чем-то наподобие медицинского молотка для проверки рефлексов.

– Почему именно им? Разве его нашли на месте преступления?

– Нет, но ведь не я обнаружил тело. Однако форма раны, ее глубина как раз соответствуют такому молотку.

– И поскольку мой племянник – врач, этот предполагаемый молоток должен обязательно принадлежать ему?