Акция в Страсбурге - Габриель Веральди

— Вы очень любезны. У Уиндема удивительный талант очаровывать достойных людей.

— Норкотт — человек исключительный во всех отношениях.

— Безусловно, — согласился Эттерли.

— Вы давно знакомы?

— О, мы уж отметили серебряную свадьбу!

— Значит… с войны?

— Я понимаю, вы удивлены. Будучи швейцарским гражданином, я мог оставаться в стороне… Но у меня были причины воевать с Гитлером. Мои родственники остались в Австрии.

— Понимаю…

— В апреле 1942 года я встретил в оккупированной зоне Франции юного британского лейтенанта разведки. Мне он представился под именем Ясон… Псевдоним в полной мере отражал авантюрный характер этого человека и был, видимо, выбран в память о предвоенных занятиях археологией. Нам часто приходилось контактировать с английскими агентами. Их полное незнание жизни на оккупированной территории доставляло нам немало хлопот. Ясон был не таков. Когда мы сдружились, он сказал, что побывал уже в Австрии и Германии; за его поимку гестапо назначило большую награду. По-видимому, лондонское начальство считало его присутствие во Франции абсолютно необходимым, иначе зачем было посылать «сгоревшего» агента! Вскоре он отбыл через Испанию в Лондон. В июне 43-го нас предупредили, что к нам сбросят возле Буржа капитана Альтамира с важными инструкциями. Несмотря на выкрашенные в черный цвет волосы и видоизмененную внешность, я сразу узнал нашего Норкотта. Мы поняли, что Отдел специальных операций английской разведки готовит серьезную акцию, прислав одного из лучших своих людей…

Эттерли взглянул на Шовеля. Они остановились за городом, где кончались виллы.

— Вы что-нибудь слышали об операции «Фортитьюд»?

— Да, я читал. Это была серия акций британской разведслужбы, направленная на то, чтобы обмануть немцев насчет времени и места высадки союзников.

— Да, — в голосе Эттерли была затаенная грусть. — «Фортитьюд», «Силу духа», описывают сейчас как грандиозную удачу в истории тайной войны. Но какой ценой далась эта удача… Англичане заслали на оккупированную территорию целый ряд агентов, которым было известно время и место высадки: 8 сентября 1943 года между Дюнкерком и Роттердамом. И то и другое за ведомая ложь. Смысл операции был в том, что агенты, попав в руки гестапо — а они должны были попасть туда, — не выдержат пыток и раскроют «секрет». Действительно, в день 8 сентября немецкая армия во всеоружии готовилась сбросить союзников в Северное море. Однако союзники высадились на следующий день, 9 сентября, и в Италии. Вскоре десятки агентов были схвачены гестаповцами. Когда за Норкоттом явились жандармы, он проглотил капсулу цианистого калия. Прежде он никогда не брал яд, отправляясь на задание. На сей раз, владея тайной, которая могла повлечь смерть тысяч и тысяч людей, он счел себя вправе рисковать. Так вот, оказалось, что капсула, выданная ему в Лондоне перед отлетом, была фальшивой. А его мучители на одном из допросов сказали, что в Лондоне наверняка знали, что явка в Бельгии, куда он направлялся, была провалена. Сидя в камере брюссельской тюрьмы, он со всей ясностью понял, что его принесли в жертву.

Эттерли сделал паузу.

— Норкотту повезло. Больше, чем его командиру майору Просперу, которого повесили в лагере Флоссенбург на струне от рояля в тот же день, что и адмирала Канариса и других заговорщиков против Гитлера. Норкотта от правили в концлагерь с пометкой «Возвращение нежелательно» Но он вернулся… В 1948 году мы встретились в Швейцарии. Он оправился от лагерной дистрофии, но вера ушла от него. Ваше поколение не знает, что такое «вера», и я сомневаюсь, понимаете ли вы меня. Уиндем жаждал сражаться. Но его предали все, за чью свободу он воевал король, генералы, Англия. Более того, когда война кончилась, Великобритания потеряла империю, престиж, свою роль в мире, ее фактически аннексировали Соединенные Штаты. Мерзостный цинизм, жертвой которого он стал вместе с другими достойнейшими людьми, не имел никакого оправдания. Архивы ОСО — Отдела специальных операций — были уничтожены. Уинстон Черчилль написал в мемуарах: «He пришло еще время от крыть все, что было сделано для обмана врага». В ответ на протесты патриотов: голландцев, бельгийцев, норвежцев, датчан, фактически отданных в руки гестапо, британский Форин офис заявил: «Английский народ и правительство его величества считали бы позором подобный образ действий». Народ, конечно. Но не секретная служба…

Я пытался помочь Уиндему как мог. Психологически мне было легче понять безжалостную логику войны — я не успел, к счастью, познать гестапо и концлагерь. И в конце концов итог операции «Фортитьюд» был положительным. Норкотт же хотел истины… Он получил докторскую степень в Оксфорде, попробовал себя в журналистике, банковском деле, истории, приобрел массу светских знакомых. Но, несмотря на блестящие способности, он не мог подолгу заниматься ничем. Подсознательно он хотел сжечь свое прошлое точно так же, как ОСО сжег свои архивы… Так продолжалось до 1952 года. Осенью Уиндем приезжал ко мне — повеселевший, брызжущий энергией и… более скрытный, чем в те времена, когда по пятам за ним ходило гестапо. Он рассказал мне, что возвратило ему вкус к жизни.

Шовель встрепенулся. Барон продолжал все тем же размеренным тоном:

— Какое-то наваждение! Норкотт побывал на Цейлоне и присутствовал на церемонии хождения по огню. До этого он избегал искушения растворить свои горести в оккультизме. Обычно археологи защищены от этого. Но тут перед ним открылось другое: уверенность в том, что с тобой ничего не случится, позволяет, оказывается, человеку ходить по огню. В буквальном смысле. «Магнус, — сказал он мне, — я открыл себя заново». Что нашел Норкотт? Не знаю и, честно говоря, не стремлюсь знать. Во всяком случае, ко мне вернулся преображенный человек — тот, которого вы, к своему несчастью, увидали перед собой.

— Почему вы рассказали мне все это?

— Не догадываетесь?

— Нет. Вы старый друг Норкотта, однако…

— Чей я друг? Того прекрасного человека, которого я любил? Он не вернулся из концлагеря. Его заменил другой, одержимый неистовостью. Сегодняшний Норкотт одержим тем, что наши предки называли «бесовщиной».

Шовель рассмеялся:

— Присяжные заседатели оценили ваше красноречие, метр, но все же почтительно просят доказательств.

— Вы их почувствуете на себе, — очень серьезно ответил Эт-терли.

— Но, простите за назойливость, почему вы в таком случае работаете на него?

— Я уже близок к этому… Новый Норкотт нуждался в подручных, которые бы слепо повиновались ему. Он опробовал на мне те способы, с помощью которых современные инквизиторы манипулируют сознанием. Ничего не получилось. Возможно, потому, что я давно знаю Норкотта, и близость лишала его необходимого ореола, либо потому, что я прошел: хорошую школу подпольной войны. Бог весть. Когда он убедился, что гипноз не срабатывает, он прибег к более простому, но зато верному способу: шантажу. Не смотрите на меня так, месье… Моя единственная слабость — мой сын. Способнейший мальчик. Но юный мозг слишком жадно впитывает отраву. Норкотт знает это и шантажировал меня: если я не соглашусь он вовлечет в дело моего сына, что неизбежно приведет его к гибели. Неопытному и горячему существу нет места в тайной войне. Надо быть Норкоттом, чтобы уметь так ловко действовать чужими руками… Вы, очевидно, думаете, что он делит с вами ответственность в этой акции? Ошибка. В глазах полиции вы подстроили все один. Норкотта не видел ни убийца, ни резидент Организации. У него железное алиби. А итальянец — подите отыщите его.

— Позвольте не согласиться с вами. Мы ужинали с Норкоттом в «Каммерцеле». Прислуга сможет подтвердить.

— Ну и что из этого? Случайная встреча в ресторане. Юридически вы виновный. Не он. Фрош, Хеннеке? Они отрекутся. Откуда вы о них знаете? Вы сами по глупости — извините на резком слове — дали ответ: справку навел ваш товарищ из министерства внутренних дел… Нет, он крепко держит вас за горло.

Барон говорил правду. Не хватало только самого главного, решающего.

— Вы обладаете профессиональным даром убеждения, метр. И все же есть один непроясненный аспект. Норкотт действует не из любви к искусству, поскольку, кроме дьявольского обольщения, он прибегает еще и к шантажу. Значит, у него есть цель. Какая же?

Эттерли смотрел на темный пейзаж, расстилавшийся по ту сторону реки. Над водой парил легкий туман.

— Месть. Но не конкретным людям, а обществу в целом. Он сказал мне: «Мы займемся децивилизацией, Магнус. Какой прекрасный спорт для элиты! Ты не в восторге, Магнус? Тогда я переименовываю тебя в Минуса. Но ты нужен мне даже в виде Минуса. Ты прекрасно шпионил во Франции, а мне нужны люди, знакомые с местностью». Норкотт — наше собственное порождение, обернувшее оружие против нас. Машина, вырвавшаяся из-под контроля…