Шотландия и Англия в первой половине XV в.: высокая политика и региональные амбиции - Сергей Валерьевич Игнатьев

каким-то образом контролировать и координировать действия своих вассалов и сторонников. Однако уже 1407 г., т. е., за год до смерти старого графа, у Уолсингэма появляется сообщение о том, что среди северо-английских баронов началась какая-то свара[241]. Пояснений хронист, к сожалению, не дает. Можно истолковывать сообщение таким образом, что отсутствие Перси в регионе, пошатнули авторитет и позиции графа на родине. Это спровоцировало начало борьбы среди бывших вассалов и союзников Перси за влияние в регионе.

Бегство Перси открыло короне возможность усилить свое влияние в этом регионе через своих представителей — наместников и доказавших преданность короне шерифов[242]. Очевидно, что ни королевские шерифы, ни сама корона, не были заинтересованы в усилении кого-либо из региональных лордов. Вполне вероятно, что, опираясь на назначенных ею шерифов и наместников, корона наоборот стремилась к тому, чтобы территориальное могущество Перси было не только подавлено, но и заменено политическим влиянием лондонских выдвиженцев, зависящих всецело от короны и, в отличие от Перси не располагающими значительными владениями в регионе. Поэтому едва ли в английском пограничье мог появиться новый, равный по влиянию графу Нортумберленду, лидер.

С гибелью старого графа в 1408 г. Франция и Шотландия лишились человека, в последние годы проводившего выгодную для них политику или, точнее, политику, отвечавшую собственным интересам Перси, но при этом когерентную французской. Насущной проблемой союзников стал поиск нового партнера.

Э. Джекоб, а вслед за ним Дж. Холмз полагают, что со смертью графа Перси закончился длительный период в истории баронских смут в Северной Англии. В итоге, по их мнению, положение дел на пограничье изменилось в благоприятную для Генриха IV сторону[243]. Но такой вывод, пожалуй, несколько упрощает ситуацию. Названные авторы строят свои заключения только на факте гибели Перси, в отрыве от политических событий в пограничном регионе. И Э. Джекоб, и Дж. Холмз упускают из вида, что в 1408–1409 гг. помимо смерти Перси, происходят и другие, не менее знаменательные для Пограничья события — возвращение в конце 1408 г. на родину графа Дугласа, а несколько позже — семьи Данбаров (осень 1409 г.).

Кажется, оба исследователя не замечают, что именно такое взаимное наложение этих (и ряда менее заметных) событий определило иное соотношение сил в регионе скорее в пользу шотландцев, чьи военные и политические лидеры к 1409 г. вернулись на родину и начали предпринимать регулярные рейды на английское пограничье. Очевидно, что в такой ситуации, улучшения обстановки на английском пограничье, с точки зрения интересов Лондона, так и не произошло.

Англичане, потеряв в лице графа Перси признанного лидера, способного координировать действия в пограничном регионе надолго, лишились, тем самым, силы, способной противостоять политическим и территориальным амбициям шотландских лордов.

Не напрасно так возрастает военная активность Дугласов и Данбаров в 1409–1411 гг. в английском приграничье. Английские лорды — сторонники Перси, надо полагать самые состоятельные и боеспособные из числа северян, заметно пострадали от королевских репрессий в ходе антиланкастерских заговоров и выступлений в 1403–1406 гг. После поражения мятежей Перси, его приверженцы либо были казнены, либо бежали из страны, либо оказались ущемлены в своих правах и владениях. Сами же Перси были надолго выбиты из политической жизни пограничья[244].

Пленные и заложники и ранее широко использовались в английской внешней политике. Несомненно, подобная практика не являлась чем-то новым в истории англо-шотландских отношений. Однако прежде она никогда не приобретала такого размаха, как во второй половине периода правления Генриха IV.

Весной 1406 г. наследник шотландской короны принц Джеймс Стюарт был захвачен англичанами. Его отец Роберт III, боясь за жизнь своего сына и подозревая герцога Олбани в недобрых намерениях, решил отправить принца во Францию, где при дворе Карла VI — «единственного друга и старого союзника всей шотландской нации»[245] — юный наследник должен был получить достойное образование и воспитание.

Надо сказать, что опасения короля были не беспочвенны. Герцог Ротси — старший сын шотландского короля, как уже говорилось, был убит, не оставив потомства. К моменту рождения принца Джеймса в 1394 г. — второго сына короля, у Роберта Стюарта, графа Файфа (с 1398 г. герцог Олбани) — младшего брата Роберта III — было уже четверо взрослых сыновей, старший из которых — Мердок в 1392 г. женился и имел двух сыновей. Шотландский исследователь Майкл Браун, в связи с этим, даже утверждает, что для королевской семьи «рождение Джеймса могло было быть спланировано, чтобы укрепить династическое положение Роберта III в противовес его брату»[246].

В провожатые Джеймсу отрядили графа Оркни с отрядом и одного из шотландских епископов[247]. Однако шотландский наследник и его небольшая свита не смогли покинуть Британские острова. 30 марта 1406 г. корабль, на котором находился принц и сопровождающие его дворяне, был перехвачен в Норфолке людьми сэра Джона Прендерджестона[248]. Из Норфолка Джеймса и остальных переправили в Лондон, где поместили в Тауэр[249]. Далее его спутников и сопровождающих спустя некоторое время отпустили на родину. Когда же Генрих IV при личной встрече узнал от принца о причинах, побудивших его отправиться во Францию, король, как передает Уолсингэм, воскликнул: «Эти жестокие шотландцы! Ведь можно было отправить мальчугана на воспитание ко мне; я ведь тоже владею французским!»[250].

Роберт III, узнав о пленении своего сына, немедленно стал предпринимать отчаянные попытки добиться освобождения наследника, которые, однако, не дали никакого результата. Несмотря на его апелляцию к мирному договору от 6 августа 1404 года[251], который официально декларировал мир между их королевствами, англичане оставались непреклонными в своем нежелании выдать принца отцу.

Многочисленные предложения шотландских дворян, выразивших желание стать заложниками вместо наследного принца, также были Генрихом IV отвергнуты. Стало очевидно, что увещеваниями и требованиями заставить англичан освободить Джеймса не удастся. Подобное поведение английского короля шотландцы, как сообщает Боуэр, назвали «подлым»[252] (а Бъюкенен, находит этот захват бесчеловечным, недостойным сана короля и «издевательством над королевским именем»[253]).

Англичане же преподносили информацию о захвате Джеймса Стюарта как продолжение конфликта между Англией и Шотландией, считая пленение принца закономерным событием, развязку которого ускорил сэр Прендерджестон[254]. При этом их, похоже, мало смущало то обстоятельство, что между обоими королевствами был установлен мир. Пленение для них скорее успех английских дипломатов и результат их сотрудничества с военными, поспособствовавшими захвату важной персоны из вражеского стана. Здесь стоило бы подчеркнуть реальный политический смысл пленения принца. Во-первых, несомненный, в перспективе контроль за шотландским троном. Во-вторых, до тех пор, пока принц будет находиться в Лондоне, он будет изолирован от возможных династических конфликтов в самой Шотландии, что было вдвойне безопасно для