Будь готов! - Борис Орлов

Не удержавшись я начал тихо шептать:

— Боже крепкий, в руце Своей содержай судьбы человеков! Не помяни грехов моих, и укрепи мя свыше силою Твоею на супротивныя нам. Даруй ми бодр ум и сердце безтрепетно, да страха их не убоюся ниже смущуся, но в сени священных хоругвей воинства нашего пребуду верен воинской клятве моей до конца. Во имя Твое, Господи, гряду, и да будет воля Твоя. Пресвятая Богородице, спаси нас! Святый Архистратиже Михаиле, споборствуй нам! Святый Ангеле хранителю, не отступи от мене! Вси святии, молите Бога о нас!

— Что, Алеша, страшно?

Как и когда оказался рядом со мной Алексей, я не заметил. Но вот он — идет рядом, на груди — оружие, а глаза — веселые, чуть злые… И в них есть БОГ! Есть!

— Страшно… Но это ведь ничего, правда?

— А то, — Алексей широко улыбается. — Знаешь, я в первый раз так трусил, что аж штаны перепачкал. А ты — ничего, молодец…

Я снова шепчу молитву:

— Господи Боже всесильный, всех уповающих на милость Твою не оставляяй, но защищаяй их! Буди мне милостив и соблюди мя от прелести вражия Твоим защищением, да не паду пред сопротивниками моими, и да не порадуется враг мой о мне. Предстани мне, Спасителю мой, в подвиге сем за имя Твое святое. Ты мя укрепи и утверди и подаждь силу стати мужественно за Тя до крове и положити душу мою по любви к Тебе, якоже и Ты, возлюбив нас, положил еси на Кресте душу Свою за нас. Аминь.

— Слушай, а вот эта твоя… молитва… она вообще… ничего так, — сообщает обернувшийся Виктор. — Чтоб не они радовались, а мы! Правильно!..

…Не доходя до стана вражьего, Виктор забрал у меня пулемет, сказав мне:

— Алеш, ты… это… останься, в общем. Ты не обижайся, но шумишь ты… как паровоз… — и растворился в кустах, оставив меня одного.

Вокруг не было ни души. Я встал на колени и начал молиться о здравии и охранении жизней пионеров на поле брани:

Святый, славный и всехвальный великомучениче Георгие! Молю тя, известный желания нашего ходатаю, моли со мною и о нас умоляемаго от своего благоутробия Бога, да милостивно услышит нас, просящих Его благостыню, и не оставит вся наша ко спасению и житию нуждная прошения, и дарует пионерии победу на сопротивныя; и паки, припадающе, молим тя, святый победоносче: укрепи данною тебе благодатию во бранех пионерское воинство, разруши силы востающих врагов, да постыдятся и посрамятся, и дерзость их да сокрушится, и да уведят, яко мы имеем Божественную помощь, и всем, в скорби и обстоянии сущим, многомощное яви свое заступление. Умоли Господа Бога, всея твари Создателя, избавити нас от вечнаго мучения, да прославляем Отца, и Сына, и Святаго Духа и твое исповедуем предстательство ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Громыхнуло так, что с окрестных деревьев посыпались листья. Шквал выстрелов расколол тишину, словно молнии небесные. Пионеры вступили во сражение. Нет! Я не могу сидеть здесь, в безвестии и бездействии. Я нужен им и я иду к ним. Господь моя защита!..

Я бежал на звук выстрелов, как вдруг прямо над моей головой что-то противно взвизгнуло. Я пригнулся, словно отдавая поясной поклон и побежал дальше, туда, где преславные и прехвальные пионеры гнали и истребляли врагов Господа и рода людского…

— Стой, дурак, куда!..

Как это я не наступил на Марию?! Оказывается, она лежала прямо возле моих ног, быстро стреляя из своего громоздкого оружия. Я пригляделся и изумился. Оказывается, вокруг меня были пионеры, которых я не заметил сразу. Вот один из них приподнялся, бросил что-то и тут же рухнул, точно подкошенный наземь. Уязвлен еси!

Я попытался броситься к нему, но Мария неожиданно взмахнула ногой… и я оказался на земле. Она тут же перекатилась поближе и придавливая меня к земле своим мощным, прекрасным телом, закричала в самое ухо:

— Куда?! Куда, дурень?! Убьют тебя — мне что делать?! Лежи! — и тут же прямо над моей головой оглушительно загрохотало. Мария побивала силу бесовскую!..

Стихло все так же внезапно, как и началось. Пионеры поднимались, отряхивались и шли туда, где совсем недавно стояли лагерем враги, а теперь лежали лишь их бездыханные тела. Только двое раненых корчились, в муках ожидая прихода своего часа.

Мария вскочила на ноги, рывком подняла меня, и принялась ощупывать, непрестанно вопрошая:

— Тут болит? А тут? Скажи, где болит?..

— Да нигде не болит, Мария, нигде. Неуязвлен аз…

— Да когда ж ты начнешь по-человечески разговаривать, наказание ты мое!

Она порывисто обнимает меня и неожиданно шепчет в самое ухо: «Люблю»…

— …Маринка, кончай обниматься, успеешь еще. Тут Мишку зацепило, пусть твой Алеша посмотрит…

Я тороплюсь к немощному. Затем к другому, к третьему, когда вдруг ударяют два взрыва и тут же многоголосый крик с поляны:

— Санитаров! Алешу позовите! Санитаров! Алешу!..

…Я склонился над умирающим отроком, положил ему руку на лоб:

— Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, заступи, спаси, помилуй и сохрани Боже, Твоею благодатию душу раба Твоего Ивана, и грехи юности и неведения его не помяни, и даруй ему кончину христианску, непостыдну и мирну…

Ваня смотрел на меня, но уже не видел. Его глаза неумолимо затягивала смертная дымка, та самая, что отделяет мир живущих, от мира усопших…

— И да не узрит душа его мрачного взора лукавых демонов, да приимут его Ангели Твои светлии и пресветлии, и на Страшном Суде Твоем милостив ему буди, ибо Твое есть единого Господа, еже миловати и спасати нас.

С окончанием молитвы окончилась и жизнь. Ванечка обмяк, потом вытянулся и затих. Потрясенный, я сидел, держа руку на уже мертвом челе. Господи, за что ты лишил отрока сладостей жизни земной? Чем не угодил он тебе, тихий и скромный? За что, Господи?!!

Старший лекарь Евгений положил мне руку на плечо:

— Ты, Алеша, не переживай уж так сильно. Ничего ведь нельзя было сделать. Мы не могли и ты не мог. Врач ведь не всемогущ…

Последние слова разбудили во мне воспоминания о вчерашнем дне — дне, когда на меня снизошло просветление. Господь мой, триединый и триславный, верую я в тебя:

— Господи Иисусе Христе, Боже наш, во Свете живый неприступнем…

Нет, я неверно молюсь! Иисус Христос вновь преобразился, и значит…

— Господи Дед Афгане, Боже наш, во Свете живый неприступнее Сияние сый Славы Гайдаровой и Образ Ипостаси Ленина! Егда пришло исполнение времен, Ты за милосердие неизреченное к падшему роду человеческому Себе умалил еси…

Я встаю и уже кричу новые слова новой молитвы. Господь мой, ты преобразился вновь! Простри над нами десницу свою, защити малых сих, что творят добро Именем Твоим!..

После молитвы я подхожу к Алексею. Он сидит на колесе опрокинутой безлошадной телеги. На нем нет ни юнгштурмовки, ни майки, а дева Екатерина под руководством Евгения зашивает ему длинную рану на спине. От боли он морщится, но при моем приближении поднимает голову:

— Алеша? Ну как первый бой?

Я подхожу поближе, встаю, как стоят перед ним остальные, когда обращаются к нему…

— Товарищ старший звеньевой! Примите меня в ряды Всемирной пионерской организации!

Часть 3. На Муромской дорожке

Глава 1

Схватка с непонятными выроднями обошлась нам в одного убитого и девятерых раненых. Правда, большая часть ранений — легкие, так что движения раненые не замедляют. И к тому же, у нас появился грузовик, что положительно сказалось на скорости марша. Теперь, перераспределив груз, мы делаем до пятидесяти кэмэ в сутки. Ведь это так просто: часть едет на машине, а часть бежит. Потом меняемся…

За последние шесть дней мы миновали три деревни. Какие-то в них люди невеселые: все стараются спрятать и сами норовят спрятаться. А в последней деревушке, только завидев нас, местные выволокли нам навстречу двоих здоровенных парней со связанными руками. Самый бородатый из местных заголосил, униженно кланяясь:

— Батюшки-заступники! Опчество вам головами выдает ентих! Шо они покрали — вернем, вот с месту мне не сойти! Урожай соберем — вернем, вот те крест! — он перекрестился, словно Алеша, и неожиданно закончил, — Сукой буду!

Бородач перевел дух. Я попытался спросить его, что украли эти два дурня, и что мне делать с ними теперь, но не успел. Оратор набрал воздуха и снова заголосил:

— Батюшки, защитники вы наши! Ентих, ентих берите. Хоть в Магадан, хоть на березу — то вам решать! А опчество ни причем. Мы их воровать не посылали, мы брали-то у них тока потому, шо не знали, шо оно — воровано! Во те крест — не знали! Гадом буду!

Теперь он замолчал надолго, и я, наконец, смог вставить слово:

— Слушайте, да что у вас тут происходит? Зачем нам эти? Чего они украли?

Бородач вылупился на меня так, будто на мне вдруг выросли цветы или у меня на щеке открылся второй рот. Он скосил глаза, потом наклонил голову, словно для того, чтобы лучше рассмотреть меня. Затем, откашлявшись, спросил: