Игры для мужчин среднего возраста - Иосиф Гольман

В итоге кошка отделалась легким испугом.

А Док – тяжелым.

Впрочем, один лишь испуг он бы простил быстрее. Если бы, кроме испуга, не возникло легкой трещины на лобовом стекле и соответственно немалой шишки на лбу Дока, который снова забыл пристегнуться. У потерпевшего, к счастью, не наблюдалось ни сотрясения, ни особой боли – стекло попалось явно не лучшего качества.

Но конечно, Ефиму не надо было ржать после такого почти трагического события. Да разве в подобных случаях себе прикажешь? Это ж рефлекс.

И еще он вдруг некстати подумал, что в первый же ездовой день трещины появились на лобовых стеклах всех пяти машин. Но только у одной из них трещина пошла не снаружи, а изнутри, и причиной дефекта был не дорожный камень, а голова, отягощенная высшим образованием.

А что у Ефима на уме, то у него же и на языке. Причем сразу.

Короче, Док обиделся. Даже снова перелез на заднее сиденье и там затаился, скорбно сопя.

Поэтому козьи носки должны были вернуть чистую мужскую дружбу, столь коварно поруганную бесчувственным Береславским.

Местные бабушки не обманули ожидания миротворца Ефима. Носки были чудесны: нежные на ощупь, мягкие, легкие и – это чувствовалось даже в не прохладном чувашском июле – безмерно теплые. То, что надо для Дока, любителя зимних видов спорта.

– Просто супер! – фальшиво восхищался, подливая масло в огонь покупательского ажиотажа, Береславский. Ему-то было наплевать на качество любой спортивной одежды, потому что спортом Ефим не занимался никогда в жизни. Да и качество одежды вообще как жизненной категории его тоже не слишком интересовало.

Другое дело – Док. Он выбирал носки сурово и придирчиво, мял их между пальцев, растягивал и сжимал, смотрел на просвет и даже почему-то нюхал.

И так – на каждой остановке. Потому что, боясь пропустить истинную ценность, Док просил тормознуть около каждой из бабушек, стоявших вдоль дороги у нехитрого приспособления из палок, заменявшего им витрину.

Бабушки стояли через пятьдесят-сто метров друг от друга, и их было много.

Но Ефим не роптал, понимая, что, оборжав такую огроменную шишку на лбу товарища, теперь тоже должен чем-то пожертвовать.

Как известно, лучшее – враг хорошего. Вот почему Док, объехав, осмотрев и обнюхав все предложения, вынужден был теперь довольствоваться последней бабушкой: к предыдущим Ефим наотрез отказался возвращаться, так как еще в Москве поклялся страшной клятвой не разворачиваться до Владивостока.

Носки у нее были не хуже, но на 30 рублей дороже.

Док вовсе не был жадным человеком, однако такая ситуация в бизнесе всегда обидна.

– Бери, Док, – шептал ему на ухо, чтоб не «работать» на противоположную сторону, подключившийся к процессу торгов Береславский. – В конце концов, у нее пух с гарантией.

Гарантия стояла рядом в виде небольшой, но довольно пушистой серенькой козы. Бабка настойчиво предлагала Доку ее пощупать, чтобы сравнить ощущения с «носочными».

– Пощупай, Док! Когда еще представится! – горячо зашептал Ефим, с трудом подавляя новый, еще более неуместный приступ смеха. Док подозрительно на него глянул, и Береславскому еле удалось удержать серьезную мину.

– Ну, бабка, там же дешевле было! – уламывал он старушку. – Это несправедливо!

– А мне кушать надо? – сопротивлялась хитрая старуха, уже уловившая, что клиент к конкуренткам не вернется. – А Варьке кушать надо?

Но Док, впервые в жизни вошедший в негоциантский раж, был непреклонен. Он с возмущением отверг предложение Ефима внести тридцатку за удовольствие от присутствия.

Тогда у Береславского созрела иная идея.

– Слушай, бабуль, – предложил он, – ты где живешь?

– Вона, – указала вперед сморщенной рукой бабка. – Семь километров пилить нам с Варькой. В автобус-то с ней не содят!

– А если мы тебя с Варькой подвезем, скинешь тридцатку?

Бабка задумалась. Наконец ее морщинистое лицо озарилось улыбкой, и она хлопнула своей темной лапкой по протянутой ладони Береславского.

– Продано! – закончил торги Ефим.

– Я с козой не сяду! – сразу предупредил Док, пристегиваясь на заднем сиденье, и Береславский, чтобы подлизаться, начал устраивать козу на переднем.

После очередной бесплодной попытки – коза постоянно рвалась назад, к бабке, – Ефим укоряюще посмотрел на Дока. Сейчас они оба с удовольствием доплатили бы бабке тридцатку, но не выкинешь же за борт старуху!

– Я вперед не сяду! – отметая любые намеки, твердо заявил Док.

– Хорошо, давай вперед бабушку посадим, а козу дадим тебе.

– Себе возьми козу! – предложил оппонент.

– А носки чьи? – применил запрещенный прием Береславский, и Док сник. – Да ты не бойся, Док, – утешал его Ефим, безуспешно пытаясь пристегнуть козу. – Тут всего-то семь километров! Через семь минут останешься без козы. Даже скучать будешь, – не удержался он, но вовремя остановился, не стал развивать тему дальше.

В машине установился относительный покой, нарушаемый лишь блеянием козы, постоянно пытавшейся перескочить вперед, к хозяйке. Док, преодолев отвращение, которое вызывало в нем это не вполне чистое животное, был вынужден обхватить ее двумя руками.

– Так держать, Док! – неуместно пошутил Ефим, уже не в силах блюсти требуемую политкорректность. Док бросил на шутника испепеляющий взгляд, но стальной зажим не ослабил, а даже, наоборот, усилил, ибо перспектива носящейся по салону «Нивы» козы его тоже на радовала.

– Во-о-он мой домик! – возликовала старушка, показывая на покосившуюся хибарку в два окошка. – Ой, спасибо вам, милочки мои!

– Сейчас прямо до дома доставим, – раздобрился Ефим, увидев, что разворачиваться не придется: единственная улочка крохотной деревушки тянулась параллельно трассе.

Правда, на съезде с шоссе была здоровенная выбоина. И хотя «Нива» преодолела ее безукоризненно – вездеход все-таки, – тряхнуло пассажиров изрядно.

Возможно, именно это стало причиной насторожившего поначалу Ефима звука. Уж не радиатор ли он пробил? Но нет, текло явно внутри салона.

– Она меня обоссала! – страдальчески, в лучших традициях шекспировского театра, воскликнул Док.

Этого Береславский уже не смог выдержать, захлебнувшись-таки в нервическом хохоте. Что, как часто с ним бывает, обошлось ему дорого.

Док, конечно, простил насмешника – хотя в чем тут вина Ефима? Струю-то пустил не он, а животное, и то без всякого злого умысла.

Простил, но не бесплатно. Именно Ефим выгребал совком то, что выдала из себя коза помимо струи.

Бабка пыталась помочь, но Береславский понимал, что, не вычисти он авгиевы конюшни саморучно, не будет ему прощения от злопамятного Дока.