Учение о цвете - Иоганн Вольфганг Гёте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во второй части отталкивают его требования, которые только расползаются в ширину, его метод, который не конструктивен, не замыкается сам в себе, даже не намечает никакой цели, а побуждает к разъединению. Зато чрезвычайно симпатично то, что он постоянно стимулирует, толкает и обнадеживает.
Положительные стороны создали ему славу; да и кто не любит расписывать недостатки прошедших времен? Кто не полагается на самого себя, кто не надеется на грядущие поколения? Отталкивающие же стороны, хотя и замечаются более проницательными, но, как и следует, щадятся и извиняются.
Опираясь на это соображение, мы позволяем себе решить ту загадку, что Бэкон мог вызвать столько разговоров о себе, не оказывая никакого действия или оказывая действие скорее вредное, чем полезное. Дело в том, что так как метод его, поскольку можно приписать ему таковой, в высшей степени мелочно-педантичен, то ни вокруг него, ни вокруг его наследия не образовалось школы. Вот почему снова могли и должны были выступить выдающиеся люди, которым удалось поднять свой век до более последовательных воззрений на природу и собрать вокруг себя всех жаждущих знания и понимания.
Так как Бэкон направлял людей на опыт, то, предоставленные самим себе, они попадали в безграничную, расползающуюся вширь эмпирию; они испытывали при этом такой страх перед методом, что в беспорядке и хаосе видели ту истинную стихию, в которой только и может процветать знание. Да будет нам позволено повторить сказанное в виде сравнения.
Бэкон похож на человека, который отлично видит неправильность, недостаточность, ветхость старого здания и умеет показать это его обитателям. Он советует им покинуть это здание, бросить землю, материал и все принадлежности, поискать другого места и построить на нем новое здание. Он великолепный оратор и диалектик; он сотрясает несколько стен: они падают, и жители принуждены частью выселиться. Он указывает новые места; начинают ровнять их, и все-таки везде тесно. Он предлагает новые чертежи: они не ясны, не привлекательны. Но особенно много он говорит о новых, незнакомых материалах, и вот весь свет хватается за эту мысль. Масса рассеивается по всем странам света и приносит с собой обратно бесконечное множество единичных предметов, между тем как дома уже новые планы, новые роды деятельности, новые поселения занимают граждан и поглощают их внимание[47].
Со всем тем и благодаря всему этому сочинения Бэкона остаются великим кладом для потомства, особенно когда он станет действовать на нас уже не непосредственно, а исторически, что будет скоро возможно, так как между ним и нами легло уже несколько веков…
* * *
…Не часто два мнения так резко противостоят друг другу, как здесь[48] мнение Бодли[49] – мнению Бэкона, и ни к одному из них мы не склонимся всецело. Если последний ведет нас в беспредельную ширь, то первый хочет чересчур ограничить нас. Ведь если, с одной стороны, опыт безграничен, потому что всегда может быть открыто нечто новое, то так же безграничны и принципы, которые не должны застывать, терять способность расширения, чтобы суметь охватить многое и даже раствориться, затеряться в высшем воззрении.
Надо думать, что Бодли имеет здесь в виду не субъективные аксиомы, которые меньше меняются бегущим вперед временем, но те, которые вытекают из рассмотрения природы и к ней относятся. А нельзя отрицать, что такого рода принципы прежних школ, особенно в связи с религиозными убеждениями, были очень неудобной помехой на пути развития истинных воззрений на природу. Интересно также отметить, что́ именно казалось особенной помехой такому человеку, как Бэкон, который сам получил хорошее образование и был воспитан по старой традиции, помехой столь важной, что он почувствовал себя вынужденным поступить так разрушительно и, как говорит пословица, с водой выплеснуть и ребенка. Революционные помыслы возбуждаются у отдельных людей больше единичными поводами, чем общим состоянием; так и в сочинениях Бэкона нам встретились некоторые аксиомы, которые он с особенным ожесточением все снова разыскивает и преследует, как, например, учение о конечных причинах, в высшей степени ему ненавистное.
Впрочем, в образе мышления Бэкона есть кое-что, указывающее и на политика. Как раз это требование безграничного опыта, непризнание, даже отрицание заслуг современников, стремление к кипучей деятельности роднят его с теми, кто проводит жизнь, пытаясь воздействовать на значительные массы и обуздывать и использовать их противодействие.
Если Бэкон был несправедлив к прошлому, то и относительно настоящего его вечно стремящийся вперед ум тоже не допускал спокойной оценки. Назовем здесь только Гильберта[50], работы которого относительно магнита могли быть – и были – известны канцлеру Бэкону: сам он с похвалой называет Гильберта в своих сочинениях. Но насколько важны эти предметы – электричество и магнетизм, – этого Бэкон, по-видимому, не понял: в широкой плоскости явлений все было для него равноценно. Ибо хотя и сам он все время указывает, что частности надо собирать только для того, чтобы можно было сделать из них выбор, привести их в порядок и наконец добраться до общих положений, все же единичные случаи сохраняют у него слишком большие права, и прежде чем доберешься с помощью индукции – хотя бы и той, какую он превозносит, – до упрощения и завершения, уйдет вся жизнь и иссякнут силы. Кто не может увидеть, что один случай сто́ит часто тысячи и всю эту тысячу в себе заключает, кто не в состоянии понять и оценить то, что мы назвали первичным феноменом, тот никогда не сможет подвинуть что-либо вперед, себе и другим на радость и пользу. Стоит присмотреться к вопросам, которые ставит Бэкон, и к проектам отдельных исследований; стоит рассмотреть в этом смысле его трактат о ветрах и спросить себя, можно ли надеяться достигнуть на этом пути какой-либо цели?
Мы считаем также большим заблуждением Бэкона то, что он слишком презирал механические работы ремесленников и фабрикантов. Ремесленники и художники, которые всю жизнь разрабатывают один ограниченный круг, существование которых зависит от удачи того или иного замысла, гораздо скорее дойдут от частного к общему, чем философ на Бэконовом пути. От кропания они перейдут к опытам, от опытов к правилу и, что еще важнее, к известному практическому приему и будут не только говорить, но и делать и деятельностью создавать возможное; больше того – они будут вынуждены создавать его, хотя бы и отрицали его, как это было в замечательном случае открытия ахроматических телескопов.
Техническим и артистическим замкнутым кругам деятельности науки
