В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - А. Дроздов

На следующие «совхозы» Институт направляли в другую сторону от Москвы – в Озеры. Весной в овощехранилище, перебирать полусгнившие овощи, летом и осенью в отделение совхоза, находившее в деревне Тарбушево, на берегу Оки, пропалывать бесконечные грядки, убирать урожай. В Тарбушево наши работники проживали в удобном вагончике, разделенном маленькой прихожей-кухней на две половины, в каждой из которых были двухэтажные нары, всего шесть или восемь спальных мест. Этот армейский вагончик где-то достал Слава Басов, бывший тогда заместителем директора по хозяйственной части.

На протяжении довольно долгого времени сельхозработы были обязательной частью институтской жизни. Конкретное их содержание зависело, главным образом, от состава бригады. Одни бригады ехали провести время и работали спустя рукава, тратя все силы на различные развлечения. Цель других был заработок, что было гораздо сложнее; нас старались обсчитать, как правило, не платили за последний день или два, говоря: «… не успели рассчитать, приезжайте на следующей неделе».

И в тех и в других бригадах были свои плюсы и минусы. Поздней осенью, в брезентовом штормовом костюме, надетом на телогрейку, мы шли по полю и большими тяжелыми ножами срубали покрытые снегом капустные кочаны. Кстати, эти ножи было очень удобно метать в любые попадавшиеся по пути деревянные постройки (туалеты, старые сараи и тому подобное). Когда подъезжала бортовая машина, начиналось самое интересное: кидание кочанов в кузов с разного расстояния, кто дальше. При этом нужно было вовремя увертываться от неверно брошенных «спортивных снарядов». Машина наполнялась быстро. Брали квитанцию у водителя. Можно было расслабиться, отдохнуть и обсудить результаты «соревнований».

Ждем попутку.

Когда бригада не рвалась заработать, а летом, на прополке это было практически невозможно, большое внимание уделялось ночным кострам, сбору и засолке грибов, купаниям в Оке. Воскресенья были выходными. Можно было съездить куда-нибудь. Однажды я и Миша Жидков (ныне уважаемый Михаил Петрович Жидков, ст. научный сотрудник ИГРАН) ездили в словно вышедший из прошлого чудесный небольшой городок Зарайск. Объективно говоря, наверняка были и конфликты, плохая погода, но все это почему-то забывается. Остается добавить, что трудились в «колхозе» по две недели, и только однажды я попал в смену, которая отработала три недели.

Работа на овощной базе в Москве была куда скучнее. Эти мероприятия проводились по субботам во второй половине зимы и начале весны. Чаще всего сортировали овощи, иногда разгружали вагоны. Подшефная база находилась на современной площади Гагарина, рядом с окружной железной дорогой. В каждом из отделов составляли график работ, по которому сотрудникам помоложе и поздоровее полагалось отработать большее количество дней, чем более солидным или больным. Одно время за этот график отвечал Л. Л. Розанов, очень серьезно относившийся к этому поручению. На базе было грязно. Особенно плохое впечатление производили большие чаны с квашеной капустой, которую месили обутыми в сапоги ногами. У выходивших с базы нередко проверяли сумки, опасаясь за свою продукцию, которая гнила и пропадала и без всякого воровства. Эту базу снесли уже лет двадцать назад, и я о ней совершенно не жалею.

Принцесса Турандот

В конце 60-х годов уже прошлого века наш Институт был известен своей самодеятельностью. Решающую роль в организации играла Мария Петровна Смирнова, официально занимавшаяся цветной фотографией. Ее лаборатория располагалась в комнатке второго этажа, там, где сейчас касса Института. Не знаю, как она справлялась со своими фотографическими обязанностями, но как у главного режиссера дел у нее было очень много: от привлечения лучших сочинителей и фантазеров к написанию сценария, до поиска исполнителей. Ближе к выступлению она сама обходила отделы и лаборатории или посылала туда своих доверенных лиц. Артисты собирались к концу рабочего дня на репетицию в зале.

На капустниках обыгрывались главным образом наши институтские темы. Отваживались пародировать даже И. П. Герасимова, что лучше всех удавалось Д. И. Тимофееву. Я участвовал в нескольких капустниках в небольших ролях, например в живых картинах. В них использовались известные литературные сюжеты, название которых предлагалось угадать зрителям. Так я был капитаном Греем из «Алых парусов». Подражая образу, созданному В. Лановым в фильме, перешили из чего-то камзол, сделали круглую морскую шляпу с галуном. Я должен был подойти к сидящей на стуле Ассоль, подать ей руку и увести в «светлое будущее».

Самым запоминающимся был танец маленьких лебедей, проходивший под громкий хохот и бурные аплодисменты зрителей. В балетные пачки были одеты плотные, мускулистые мужчины: Витя Филькин, Слава Басов (тогда бывший помощником заместителя директора по хозяйственной части) и Виктор Оганесович Таргульян, ныне знаменитый почвовед, тогда простой лаборант. Физиономии их, для усиления воздействия на зрителя, покрывала густая щетина. Номер повторялся в нескольких спектаклях со все возрастающим успехом.

Ставились целые спектакли. Я участвовал в «Принцессе Турандот». Идея ее была явно взята из знаменитого вахтанговского спектакля, но содержание подогнано под нашу институтскую жизнь. Принц Калаф командовал отрядом, посланным в сказочную восточную страну. Остался там без денег и бензина. В бедственном положении очутился в столице государства, которым правил император Альтоум. Подобрал случайно портрет принцессы Турандот и влюбился в нее без памяти. Рискнул просить руки красавицы. Но надо было разгадать три хитрые загадки принцессы. Его даже не смутили головы прежних соискателей, украшавших ограду императорского дворца. Головы эти изображали воздушные шарики с намалеванными на них смешными мордочками.

Принца играл гляциолог Дима Цветков, принцессу Света Малиновская, тогда сотрудница отдела геоморфологии. Потом она перешла в Институт физики Земли. У меня вместе с почвоведом Сашей Куликовым (сейчас он живет и работает в Болгарии) были крошечные роли императорских стражей. Вооруженные деревянными алебардами, одетые в какие-то немыслимые мундиры мы держали под арестом принца. Мудрецов из Дивана очень смешно изображали несколько уважаемых докторов наук, одетых в банные халаты. Каждому мудрецу была приклеена мочальная борода. Из полотенец сделали тюрбаны.

В начале и конце спектакля вся труппа исполняла на расческах марш из спектакля. Декорациями служили ширмы с изображением драконов. Знакомый по театру Вахтангова сюжет был приближен к нашей академической институтской действительности. По ходу действия то и дело упоминались всем известные, но немного переиначенные фамилии. Например, в одной из телеграмм Калафа о своем бедственном положении была фраза «душит рашка». Зрители тут же находили сходство этих слов с фамилией одной из самых уважаемых и старейших сотрудниц Института, доктора наук Н. В. Думитрашко. Загадка коварной Турандот «ни окон, ни дверей, полна горница людей» правильно разгадывалась как библиотека Института.

Спектакли выдержали не одно представление: сначала в родных стенах, затем в соседних институтах. Перед каждым всю труппу охватывало сильное волнение, вплоть до полного забытия, казалось бы, уже вызубренного текста. Поэтому каждому выдавались по сто граммов коньяку, а за ширмами сажали суфлера, который, в свою очередь, тоже волновался и все путал.

Принцесса (С. Малиновская) и ее отец император Альтоум (О. Р. Назаревский).

Мои артистические успехи закончились в 1969 году, в связи с призывом в армию. По возвращении спектакли уже заканчивались. В этом не последнюю роль сыграло расселение большей части отделов Института из главного здания в Старомонетном переулке в подвалы, разбросанные по всей Москве. Собирать людей на репетиции стало непросто.

Кадаши, Хвосты и борьба за дисциплину

Геоморфологи попали в большой подвал в одном из Кадашевских переулков. Несколько комнат, просторный зал, казалось, что могло бы быть лучше. Да еще рядом Третьяковская галерея. К сожалению, имелся один, но крупный недостаток. Одна из стен подвала отделяла нас от Кадашевских бань. Стена постоянно «потела». Влажность и духота временами превышали всякие нормы.

В 1973 году инициативная группа сотрудников отдела, среди которых главную роль играли бывшая тогда профоргом Е. А. Финько (позже она перешла в отдел картографии) и Т. П. Грязнова (сейчас инженер по технике безопасности Института) нашли маленький одноэтажный особняк в 1-м Хвостовом переулке, который должны были перевести в разряд нежилых помещений. В этом домике мы находимся до настоящего времени. Здесь до революции жил директор располагавшейся неподалеку женской гимназии. Потом в нем была коммуналка, расселить которую было непросто. При ремонте под обоями обнаружили газеты первого десятилетия ХХ века. Весь особняк для нашего отдела был слишком велик и половину его занял отдел палеогеографии, ныне лаборатория эволюционной географии. Он переместился из подвала в приарбатском переулке Аксакова, ныне Филипповский переулок. С палеогеографами геоморфологи до 1971 года составляли единый отдел.