Одиссея варяжской Руси - Михаил Серяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стурлауг должен был добыть волшебный рог Урахорн, о местонахождении которого сага гласит следующее: «Нужно начать с того, что в Бьярмаланде стоит большой храм. Посвященный Тору и Одину, Фршт и Фрейе, он искусно сделан из дорого дерева. (Одни) двери храма смотрят на северо-запад, а другие — на юго-запад. Там внутри Тор и Один, а перед ними на столе лежит Урахорн, с виду блестящий, как золото»{164}. Когда герой проник внутрь храма, он увидел там Тора, перед которым лежал рог, а также висели шахматные фигуры и доска из чистого золота. Прислуживали божеству тридцать женщин, главной из которых была одна великанша, вооружившаяся против незваных пришельцев: «Жрица храма стоит, темно-синяя и вздувшаяся, и держит обоюдоострый меч. Ему показалось, что на лезвиях меча горел огонь»{165}. Однако на всем Балтийском море рог и меч вместе были атрибутами только одного бога — Святовита. Западные источники не упоминают в арконском храме шахмат, однако, как отмечают исследователи данной саги, в древности они использовались и для гаданий, причем то ли игральные фишки, то ли гадательные жребии были найдены как у западных славян, так и в Ладоге. Число жриц в саге также показательно, поскольку в Арконе, согласно сообщению Саксона Грамматика, Святовит имел ровно в десять раз больше служителей, но уже мужчин: «Этот бог имеет также на службе своей триста отборных коней и столько же всадников»{166}. В Новгороде, на другой стороне Варяжского моря, когда горожане в 1136 г. свергли своего князя Всеволода Мстиславича, они так поступили с пленником: «Въсадиша въ епископль дворъ… и стражье стрежаху день и нощь съ оружиемь, 30 мужь на день»{167}. Хоть в одном случае тридцать жриц берегут храм божества, а в другом — тридцать мужей стерегут низложенного правителя (притом в доме верховного духовного иерарха города), числовая символика оказывается совершенно одинаковой. Имена скандинавских божеств не должны вводить нас в заблуждение, поскольку авторы саг для ясности отождествляли неизвестные мифологические персонажи других народов со своими богами. Так, например, англо-норманнский хронист Ордерик Виталий в 1068 г. сообщал: «Лютичи не знали истинного Бога, но, опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или скорее бесам»{168}. В данном случае, упоминая трех главных богов западных славян, он также обозначил их именами более привычных ему скандинавских богов.
Гводен — это Один, верховный бог языческого пантеона викингов, которому соответствует славянский «бог богов» Святовит. Тур — это громовержец Тор. Хоть мы и не можем с абсолютной точностью определить его западнославянский аналог, но у восточных славян им был громовержец Перун, известный также и полабским славянам. Фрея была богиней любви, которой посвящалась пятница, и это однозначно указывает на почитаемую как восточными, так и западными славянами Мокошь. Комментаторы саги о Стурлауге считали, что данное описание богов биармов взято из описания храма в Упсале, однако в последнем поклонялись трем мужским божествам — Тору, Водану и Фрикко. Гораздо ближе к тексту саги описание богов лютичей, однако и там упоминаются два бога и одна богиня. Наиболее точную аналогию ему мы видим в восточнославянском Збручском идоле, на верхней части которого были как раз изображены два бога и две богини. Одновременно с этим данный идол символизировал собой Первобога, объединяющего собой все три сферы мироздания, и в этом качестве еще первыми исследователями был отождествлен с четырехликим западнославянским Святовитом. Из текста саги непонятно, представляли ли собой изображения Тора и Одина один или два идола, однако, даже если предположить последнее, это может быть объяснено тем, что многоглавые боги были чужды скандинавам. То, что в храме служило тридцать жриц, указывает на тридцатидневный месячный цикл и, соответственно, на солярную природу божества, которому был посвящен данный храм. Не только оба священных атрибута божества, но даже число служителей находит свою аналогию в Арконе на Рюгене. С учетом всего этого мы вправе заключить, что «янтарносверкающий» храм близ Двины в саге о Стурлауге является еще одним свидетельством существования культа Святовита в Прибалтике. Кроме того, сами формы Вина, или Дюна, как саги называли главную реку Бьярмаланда, указывают в качестве источника заимствования на славянскую Двину, а отнюдь не латышскую Даугаву.
Рис. 3. Рижские четырехликие идолы XIII в.Отчетливые следы культа Святовита встречаются в данном регионе и в более поздний период. При раскопках в Риге под мостовой улицы XIII в. был найден фрагмент небольшой четырехголовой фигуры, середина которой была украшена орнаментальной плетенкой, а низ оканчивался головой фантастического чудовища. Под полом деревянного строения, разрушенного в Риге в начале того же века, был найден еще один жезл, в середине которого было вырезано четырехликое изображение (рис. 3). В том же городе было найдено еще пять одноглавых идолов. Археологи отмечают чуждость подобных памятников собственно прибалтийским древностям: «Подобные деревянные жезлы — антропоморфные изображения ни на латвийских средневековых памятниках, ни среди древностей прочих памятников Прибалтики пока неизвестны. Дать объяснения рижским резным фигуркам мы можем лишь на основании аналогов из археологического материала соседних стран»{169}. Исследовавший этот вопрос А. Цауне отмечает, что ближайшим аналогом четырехголовых изображений являются древности балтийских славян, в первую очередь идол Свято-вита из хроники Саксона Грамматика и найденное в польском Волине деревянное четырехголовое изображение божества. Описанное у средневековых ливов гадание с помощью коня, распространенное в рассматриваемую эпоху только у западных славян, свидетельствует о местных корнях культа четырехликого Святовита. Что касается одноголовых жезлов, то ближайшей параллелью им являются новгородские навершия. Все эти находки убедительно свидетельствуют о связях в религиозной сфере части населения средневековой Риги как с восточными, так и с западными славянами.
Поскольку Саксон Грамматик прямо упоминает Боя, предания о котором как о князе и прародителе народа сохранялись в соседней Белоруссии до XIX в., мы вправе предположить существование в данном регионе этого чрезвычайно древнего мифа. Следы почитания данного персонажа мы видим и у полабских славян в названии города Бойценбург на Эльбе{170}. Имена Баи, Байта встречаются нам и в новгородских грамотах{171}. С достаточной долей уверенности мы можем говорить и о почитание древними русами Радигоста, с символикой которого, как будет показано ниже, связывался морской путь переселения русов на территорию современной Германии. В саге о Боси, упоминающей Янтарную страну рядом с Биармией, дается весьма интересное описание еще одного языческого храма: «Здесь в лесу стоит большой храм, который принадлежит конунгу Хареку, правившему Бьярмаландом. Бог, которому здесь поклоняются, зовется Йомали, и здесь можно найти много золота и драгоценностей. Этим храмом управляет мать конунга по имени Кольфроста; она искусна в жертвоприношениях. (…) Там (в храме) живет огромная птица, (…) такая свирепая, что уничтожает все, что окажется поблизости. Она смотрит прямо на дверь и наблюдает за всеми, кто входит… В храме есть жертвенный бык, скованный цепью»{172}. С другой стороны, Ботон так описывает идол Радигоста: «Оботритский идол в Мекленбурге, называвшийся Радигостем, держал на груди щит, на щите была (изображена?) черная буйволья голова, в руке был у него молот, на голове птица»{173}. То, что эти подробности не были выдумкой этого автора, подтверждает как герб мекленбургских герцогов, так и их родовое предание, упоминающее голову быка и грифона в качестве атрибутов родоначальника их династии. Таким образом мы видим, описание священных животных храма биармов в саге совпадает с атрибутами западнославянского бога. В более позднее время у прибалтийских венедов фиксируется и культ птицы: «Когда в Курляндии в 1868 г.
была найдена костяная скульптура фантастической птицы, то в ней местные жители увидели “бога времени” курляндских вендов»{174}. То, что в саге бог называется Йомали, А. Никитин объяснил тем, что о храме скандинавы узнали от финноязычных ливов, называвших это божество на своем языке. В финно-угорской мифологии Юмала является общим наименованием божества, прежде всего духа неба, а после христианизации этих народов стало названием бога новой религии. Убив священных животных и жрицу (причем в последнюю они бросают голову быка), викинги «вошли в храм и… подошли к алтарю, где сидел Йомали. Они сняли с него корону, украшенную 12-ю драгоценными камнями, и ожерелье, стоимостью триста золотых марок. А с его колен они взяли серебряную чашу, наполненную красным золотом, такую большую, что четверо мужчин не смогли бы ее осушить»{175}. Двенадцать камней на короне соотносятся с двенадцатью месяцами солнечного календаря. Сама же корона указывает на связь божества, которому был посвящен храм, с королевской властью, и эта связь подтверждается тем, что храм принадлежал правителю этой земли, а жрицей в нем была мать этого правителя. С другой стороны, немецкие авторы также упоминают корону Радигоста, которая еще в XV в. была выставлена в окне христианской церкви: «…есть в окрестностях Гадебуша, который обтекает река Радагас, носящая имя божества, корона которого (из меди, от расплавленного его идола), поныне видна в окне храма»{176}. Таким образом, сага описывает данное святилище как родовой храм правителя «Биармии». Поскольку во время нападения на храм викинги увезли с собой еще находившуюся там Хлед, сестру конунга Глезисвеллира, то сыновья правителя Биармии по просьбе правившего в Янтарном краю ее брата нападают на Гаутланд, убивают местного конунга и увозят обратно Хлед. Боси с побратимом вновь возвращаются на Двину и обманом вновь добывают сестру правителя Глезисвеллира. В завершение всего Боси похищает дочь конунга Бьярмаланда, причем для этого ему приходится предварительно убить сопровождавшего ее слугу Скалька{177}. Отметим, что Саксон Грамматик упоминает потерпевшего поражение от датчан славянского князя Скалка{178}. Даже если данное имя и было заимствовано создателем саги из «Деяний датчан», это показывает, что в его представлении Бьярмаланд как-то соотносился со славянским миром. На это же указывает и то, что в «Саге о Хальвдане Эйстейнссоне» в войске конунга Бьярмаланда Харека служат два конунга финнов Фид и Флоки{179}. Имя последнего напоминает имя предводителя рутенов Флокка из «Деяний данов». Имя конунга Бьярмаланда находит свою этимологию в авестийском языке: harak, «бросать, выбрасывать», родственное арийскому sark с тем же значением и др.-инд. srka, «острие (копья или стрелы)». Насколько можно судить, данное имя восходит к первому значению иранского корня -har-, «заботиться, следить; хранить, охранять; оберегать»{180}и первоначально означало «бросающийся (для охраны)».