Агент - Валерий Большаков

Муравьёв посмотрел на Варейкиса так, словно хотел просадить в нём две дырки дуплетом, и ринулся к выходу, бросая на бегу:

— Я пойду, успокою отряды сам!

Рывком отворив дверь, он шарахнулся назад — на него были нацелены винтовки латышей.

— Именем Советской республики! — воскликнул Валхар, наставляя наган на главкома.

— Измена! — возопил Муравьёв, вскидывая маузер, но Авинов опередил его — прогремел выстрел, и Наполеон-неудачник с шумом упал на колени. Пистолет выскользнул из немевшей руки. Главком покачался — и выстелился, громко ударившись о паркет простреленной головой. Липкая лужица натекла ему под щёку.

— Палдиес… — выдохнул Валхар, от волнения переходя на родную речь.

Кирилл понял его.

— Не за что, — усмехнулся он, пряча свой маузер.

Подскочивший Варейкис долго тряс Кириллу руку, благодаря «от имени и по поручению». Тухачевский молча пожал авиновскую пятерню. Но от породистого лица его уже не исходила надменность и холодность — командующий приветливо улыбался «комиссару Юрковскому».

Командарм 1 объявил Симбирск крепостью, в течение трёх дней расстрелял сотни муравьёвцев и мародёров. Начдив Гай носился по городу то верхом, то на моторе верного Гайдучека, пока не откопал на интендантских складах форму царских улан и не дал парад на Соборной площади. Под гремящие оркестры гарцевал туда и сюда Симбирский эскадрон, переодетый в сине-красные уланские мундиры, рейтузы и кивера. Командир эскадрона Тоникс важничал, придерживая шашку с золотым эфесом и насечкой, а «уланы»-гаевцы вдохновенно орали самодельные вирши:

Мы юны, мы зорки, мы доблестью пьяны,Мы верой, мы местью горим,Мы Волги сыны, мы её партизаны,Мы новую эру творим.Пощады от вас мы не просим, тираны,Ведь сами мы вас не щадим!

Авинов, в новенькой кожанке, в фуражке с красной звездой, стоял на паперти Троицкого собора, где толклось всё начальство, — отсюда хорошо были видны и марширующие войска, и ликующие толпы горожан, избавленных от «муравьёвщины».

Голова у Кирилла ещё побаливала, так что фуражка поверх бинтов носилась набекрень. Выглядело это немного смешным, но повязка добавляла мужественности «комиссару Юрковскому».

Внезапно картина на площади изменилась. Бравурно гремевший оркестр смолк вразнобой, последним отпыхтел геликон, хрипло взвыла труба. Музыканты спешно и мучительно подыгрывали сумрачной мелодии «Вы жертвою пали в борьбе роковой…».

Показалась траурная колонна — раскачиваясь на ходу, опустив головы, шагали дюжие красноармейцы и матросы, держа на плечах гробы с павшими. Толпа притихла.

Тухачевский обнажил голову, Авинов тоже снял фуражку.

Вы жертвою пали в борьбе роковой,

— затянули ряды:

Любви беззаветной к народу,—Вы отдали всё, что могли, за него,За честь его, жизнь и свободу!..

Первым пронесли гробы политкомиссаров 1-й армии — Куйбышева и Калнина. Начдив Гай не сдержал пылкую натуру горца, выскочил вперёд:

— Товарищи! Наш главком оказался предателем! Пусть падёт на его имя проклятие трудового народа и наше презрение. И пусть знают хищники буржуазии, что нигде не уйдут от сурового возмездия! Наши братья ждут от нас героических подвигов ради торжества дела пролетариата. Мы не обманем их горячих надежд на освобождение от гнёта эксплуатации и капитала! Наша жизнь принадлежит революции, и мы докажем, что оправдаем надежды мирового пролетариата, не опозорим звание бойцов революционной армии. Все как один, на борьбу с рабством и эксплуатацией![67]

Толпа заволновалась, зашумела, вскидывая шашки и потрясая кулаками. Затрещали сухие выстрелы из наганов и винтовок, потом издалека бухнули орудия.

Тухачевский натянул фуражку и серьёзно сказал Авинову:

— Заступайте комиссаром армии, товарищ Юрковский. Больше некому, а вы делом доказали верность партии. Подставьте своё плечо!

Кирилл поёжился в душе, не зная, радоваться ли ему повышению.

— Я-то готов-с, — проговорил он, — вот только поддержит ли Политотдел мою кандидатуру?

Авинов лукавил. Троцкий поносил всех командиров и комиссаров Восточного фронта — и Бела Куна, и Блюхера, и Смилгу, восхваляя одно лишь «славное имя товарища Тухачевского».

— Политотдел поддержал, — весомо сказал командарм. — Вечером Реввоенсовет. Не опаздывайте.

— Никак нет! — ответил Кирилл по неистребимой армейской привычке.

Вечером того же дня Авинов заявился в штаб армии и приказал шифровальщикам отбить телеграмму на имя Сталина, в которой выложил все новости. Свои заслуги в деле подавления «контрреволюционного эсеровского мятежа» он, естественно, выпятил и возвеличил, а прочих показал как есть — суетливыми недотёпами.

Полчаса спустя пришёл ответ из Наркомата по делам национальностей:

«ПОЗДРАВЛЯЮ НАЗНАЧЕНИЕМ ЗПТ ПРОДОЛЖАЙТЕ ТОМ ЖЕ ДУХЕ ТЧК СТАЛИН».

Глава 10

ШИРОКИЙ МАНЕВР

Сообщение ОСВАГ:

Волжский корпус под командованием В. Каппеля силами 1-й Гуситской дивизии Чехословацкого корпуса и Мотовилихинской рабочей дивизии заняли Екатеринбург и Алапаевск, спасая от расстрела императорскую семью, великих князей и княжон.[68] «Благодарю сердечно генерала Корнилова и полковника Каппеля за убережение от смерти моих детей, родных и домашних, — сказал Николай Александрович. — Благословляю белое воинство на ратный подвиг. Верю, что постоите за русскую землю, что сбросите иго красной орды! Да поможет Господь Бог России».

1

Что самое важное для разведчика? Внедриться и глубоко законспирироваться — так полагал Авинов, пока не стал комиссаром 1-й армии. На заседаниях Реввоенсовета он утверждал приказы командарма, одним из первых знакомясь со штабными картами-«зелёнками» и прочими совсекретными документами. Да только что в них толку, ежели своим не передать? Ну никак! Связи не было. Разве что с Иосифом Виссарионовичем…

Кирилл проклинал себя за то, что не спросил у Михаила Гордеевича, как его найти в Симбирске. Понятно, что глубокая конспирация для подполья — это вопрос жизни и смерти, но со своими-то можно было не играть в пряталки! «Я свяжусь с вами…» Когда, спрашивается?..

Вечером разъезды Гая поймали лазутчиков-каппелевцев. Двух захваченных пленных решили расстрелять. Один из них, совсем мальчишка — баклажка! — всё просил, чтобы ему разрешили прочесть перед смертью свои стихи, но нарвался на грубость. Баклажка увял, снял с шеи иконку, стал на колени и прочитал молитву. Он стоял, крепко зажмурив глаза, пока пуля не угодила ему в переносицу. Другой был повзрослее, похоже студент. Этот молча отдал кошелёк с деньгами и принял смерть, не закрывая глаз.

Комиссар Иванов, брошенный на политработу в полк Воробьёва,[69] верховодил расстрельной командой и получал от казни такое удовольствие, что пел хорошо поставленным голосом: «Онегин, я скрывать не стану…»

А Кирилла мучило одно-единственное желание — увести обоих пленных якобы на расправу и отпустить. Чем не связники? Но он так и не исполнил своё хотение — долг превыше всего…

Телеграфировать Каппелю по аппарату Юза? Не выйдет — попробуй-ка при комиссаре телеграфа, рабочем-коммунисте Панине, отправить шифрованное донесение!

В офицерской записной книжке Кирилл хранил коды, хоть полковник Ряснянский и наказывал строго-настрого не держать при себе ничего компрометирующего. А как ещё? Он же всего не запомнит!

Авинов вздохнул. Да какая разница! Помнит — не помнит, любит — не любит… Связи-то всё равно нет!

Подойдя к окну, он оглядел Соборную площадь. Провинциальная дрёма окутала Старый венец. Вон, на тачанке, подстелив соломки, развалился красноармеец. Солдат спит — служба идёт. Вон согбенная бабуська пересекает сквер, сгинаясь ещё сильнее под весом мешка за плечами. Дрыгается мешок… Чёрта тащит старая? Надо полагать, порося… А оба храма Божьих только тень отбрасывают — тихие стоят соборы, выморочные. Новая власть отринула «поповщину»…

Гулкие шаги за дверью заставили Кирилла встрепенуться, но какая-то важная мысль при взгляде на золочёные купола пошла-таки на ум, засела в голове.

В комнату заглянул Лившиц, назначенный комиссаром Симбирской дивизии.

— Можно? — спросил он и тут же вошёл. — С революционным приветом, товарищ Юрковский, и добрый день! Как вы себя имеете?

— Спасибо, вашими молитвами. По делу или так?

Лившиц остановился у окна, сгорбился, сложив руки за спиной, и стал похож на встрёпанного ворона.

— Комендант штаба Сушко опять вымогательством увлёкся! — пожаловался он. — Поступил сигнал, что Сушко получил взятку с жителей Канавы — это в Заволжье, чтоб не определял в их дома на постой.