Смола - Ане Риэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже Йенс выяснил, какие деревья подходили лучше, и стал добывать из них смолу постоянно. Он всегда действовал очень осторожно – нельзя было допустить, чтобы дерево страдало от его вмешательства. Сок надо добывать с нежностью, словно доишь корову.
Он знал, что наносил дереву раны, но чувствовал, что на то есть причины, которые он не мог объяснить. Может, оттого, что смола была для него наркотиком с опьяняющим ароматом хвои, ароматным стимулятором, без которого он уже не мог обойтись. Или оттого, что Йенс надеялся найти применение каждому кусочку застывающей смолы, хранившейся в мастерской – в виде большого мрачного туловища из неровных кусочков, которые так и норовили оторваться друг от друга. Смотря на него, Йенс вспоминал о пакете лакричных леденцов, которые они ели вместе с отцом, лежа как-то ночью в гробу. Тогда для Йенса не было ничего вкуснее тех леденцов.
Экспериментируя, Йенс научился очищать кусок смолы от грязи – для этого его нужно было положить на фольгу, натянутую поверх жестяной банки, и проколоть в фольге маленькие дырки. Банку он ставил на самодельную, но очень аккуратную конструкцию из железных прутьев и подковы. Держа смолу над фольгой, он плавил ее на огне. Грязь таким образом оставалась на фольге, а уже чистая смола стекала на дно банки. Когда смола застывала, он прятал ее: очищенные кусочки – в одну бочку, остатки – в другую. Из них он всегда мог выбрать нужный и снова расплавить для определенной цели. А целей было предостаточно. Смола обладала антисептическими свойствами, а при правильной обработке ее можно было использовать как клейкое вещество для приготовления мыла, и даже в качестве топлива – Йенс намазывал неочищенную смолу на кончик палки, и получался факел, горевший безупречно.
В кармане Йенс носил маленького муравья, законсервированного в янтарно-золотой вселенной. Он выглядел точно так же, как и в тот день на берегу моря, когда Силас впервые показал его сыновьям; и точно так же, как миллионы лет до этого. Обычно муравьи тащат кусочки застывшей смолы к себе в дом, и там она служит им защитой от болезней. Но этому муравью суждено было застрять и задохнуться в липкой смоле и лишиться жизни, но не тела.
Смола одновременно могла целить, убивать и сохранять – и это завораживало Йенса Хордера.
Бочки со смолой были единственным упорядоченным элементом его мастерской. Его собственным «оком Сахары». Они стояли рядом друг с другом, и больше походили на три мусорных ведра, но внутри них было то, от чего, вероятно, нужно было избавиться в первую очередь. Они стояли среди хаоса картонных коробок, мешков, инструментов, автозапчастей, рулонов бумаги, проводов, остатков еды, газет, полиэтиленовых пакетов – чего там только не было – и напоминали о деревьях, в которых текла жизнь.
Со временем и эти бочки затерялись среди множества вещей, так что их уже не было видно. Но Йенс, однако, всегда находил их – он с легкостью ориентировался среди всех этих предметов. Он воспринимал порядок не так, как те немногие, кто когда-либо открывал дверь в его мастерскую. Позже только его дочери было разрешено заходить туда.
Мария тоже могла заходить к нему, если была в состоянии.
Мир Йенса Хордера не подчинялся тем же системам и правилам, которым обычно следуют люди. Он не умел систематизировать и организовывать. Он умел чувствовать и хранить воспоминания. Одному напильнику совсем необязательно было храниться рядом с другим. Если этот напильник откопали в куче хлама, значит, его место рядом с масляной лампой и форменной курткой с той же свалки. Тут была своя логика.
У косы же было свое постоянное место на стене, над картой острова, висевшей за токарным станком, потому что напоминала Йенсу русло реки на северо-востоке Корстеда, образующее небольшую бухту. Теперь карту закрыли собой ящики, но Йенс знал, что она была именно здесь. Это самое важное. В темноте на ней можно было рассмотреть только северное побережье.
Еще до того, как карта затерялась за вещами, Йенс часами рассматривал ее с отцом. В то время остров казался ему огромным. Вместе они решили, что остров похож на фигуру человека, и шутили, что Корстед – это сердце, а свалка – ягодицы, и если деревья будут расти по всему Ховедет, то у человека вырастут густые волосы и борода. А там, где был берег, у человека блестела лысина. Остров изменялся, как человеческое тело, и они сами могли изменить его. Превратив в дикаря.
И если мир обычно становится меньше, когда ты становишься больше, то для Йенса мир за пределами Ховедет становился все больше и больше. Даже когда он вырос, мир казался ему необозримым и чужим – появлялись новые люди, магазины, профессии, машины. Они были необъяснимой угрозой, которая нападает, чтобы захватить его жизнь.
Люди приходили, чтобы что-то изменить, рассказать ему, что на Ховедет нужны перемены. Что мусора было все больше. Что у него накопилось слишком много вещей. Что ему лучше бы избавиться от этого хлама вокруг.
Говоря это, они улыбались. И это было самое ужасное.
Как-то раз к сараю подошли две женщины и сказали ему, что жить среди такой груды мусора непростительно, но есть надежда на Господа. Господь наведет здесь порядок, если Йенс возлюбит его, как отца.
Йенс ничего не ответил, лишь пристально посмотрел на них и пригрозил, что вывалит на них навоз.
Уходя, они уже не улыбались.
Йенс видел не то, что видели они. Оглядывая панораму своих вещей, он не видел в ней беспорядка или мусора. Он видел нерушимое целое. Если убрать одну деталь – разрушится все.
Эти женщины не понимали, что у всех собранных им вещей были свое место и ценность. Они были необходимостью. В пожелтевшей газете, которая заслужила судьбу упаковки для старой глиняной вазы, могло быть написано то, что однажды может пригодиться, хоть Йенс и не читал газет. Старая сбруя напоминала ему о том, как он ездил до Корстеда на телеге. Если починить карманный фонарик, то им можно пользоваться. Батареек у Йенса было множество, какие-то из них точно должны работать. Аудиокассеты, несомненно, тоже работают! Их они нашли за магазином радиоэлектроники в поддоне. Кассеты были совсем новые, сложенные в стопку и упакованные в полиэтиленовую пленку (которую, конечно же, тоже можно было использовать).
Консервные банки должны быть в доме на всякий случай, а срокам годности Йенс все равно никогда не
