Сердце Сапфо - Эрика Йонг

Я была поражена. Откуда ей это известно?

— Мама!

— Ты не хочешь знать правду, Сапфо. Изнасилование — вот наша судьба. Но изнасилование лучше, чем убийство. Амазонки всегда мирились с изнасилованием, если это могло спасти от гибели. Они оставляли себе девочек, а мальчиков отдавали — тем самым насильникам, как правило. Амазонки были практичны. Они воспитывали юных дев сильными и выносливыми. Они были мудры. У тебя, по крайней мере, есть золотой цветочек — твоя малютка, как когда-то у меня была ты.

Она наклонилась к моей дочке и осторожно, словно хрустальное яйцо, бесконечно хрупкое, бесконечно драгоценное, взяла ее из колыбели.

— Я думаю обо всех дочерях, умерших в родах, обо всех внучках, которые погибли, пробиваясь в этот мир тьмы и света, и радуюсь за тебя, несмотря на все муки, которые приносит жизнь, несмотря на предательство мужчин… Он не так уж плох — этот дар богов. Как и во всех дарах, в нем есть радость и боль, сладость и горечь, но какое-то время он наш, чтобы мы могли им наслаждаться.

Она подняла свою крошечную тезку и улыбнулась счастливой улыбкой.

5. Жрица Исиды

Устремилась,

Как к матери

Малый ребенок.

Начало материнства — время бурных эмоций. Хотя моя собственная мать оставалась со мной в Сиракузах, хотя на подхвате у меня была Праксиноя, фантазии и страхи мучили меня все сильнее, по мере того как я влюблялась в мою деточку.

Мой разум бурлил, как кипящий котел. Нежность к собственной кровиночке боролась со страхом за ее судьбу. Я поняла, почему младенцев так часто приносят в жертву — с начала времен. Их маленькие неровные черепа показывают нам, как тонка грань между жизнью и смертью. Их новорожденное неустойчивое дыхание напоминает, как мало различие между бытием и небытием. Их разделяет только выдох из влажных младенческих легких. Громкий крик новорожденного иногда кажется встревоженной матери предсмертным. В эти первые дни жизнь висит на тоненькой ниточке. Меня постоянно преследует один и тот же кошмар: я захожу в детскую к Клеиде и нахожу ее неподвижной, замершей, затихшей — маленький комочек плоти без воздуха.

Боги могут отнять только что врученный дар. Он кажется таким преходящим, непостоянным, хрупким. Мы знаем, как капризны бывают боги. То, что они дают своими золотыми руками, они же могут и забрать руками кровавыми. Их настроение меняется в один миг. Пока ты не чувствуешь этого всем своим нутром, ты еще не родительница. Всех нас ждут темные подземелья Персефоны. Отчаяние Деметры, которая тоскует по дочери, похищенной богом подземного царства, знакомо каждой матери.

Я всегда была довольна тем, что родила дочь. Ее красота и изящество неизменно трогали меня, вызывая щемящее чувство, когда страх смешивается с мечтой. Но по мере того как Клеида росла, я все чаще спрашивала себя, каково это — стать матерью сына, маленького Алкея. Вот он улыбается и гулит, а я распеленываю его, маленького мальчика, чей нежный фаллос со временем взял бы власть над будущим героем, посвященным Аресу, чтобы погибнуть на поле брани и вернуться домой остывшим пеплом. Нет! Одна мысль об этом казалась невыносимой. Я была благодарна, что у меня дочь. Ее, по крайней мере, можно уберечь от кровопролития… по крайней мере до родов.

Но мы с моей матерью не полагались на волю случая. Мы использовали все возможности магии, какими только располагали, чтобы сохранить девочке жизнь. Я больше не возвращалась к Кратеиде — мы нашли египетскую жрицу, о которой говорили, что она умеет читать будущее.

Та, что называла себя жрицей Исиды, жила в древнем квартале, неподалеку от статуи Аретузы. Мы с моей матерью пришли к ней с Клеидой.

В доме жрицы было полно кошек — эти животные считаются священными у египтян. Они прыгали туда-сюда, мяукали, катались на спине, как собаки, требуя, чтобы погладили их шелковистый животик. Я видела там не меньше двадцати кошек, и наверняка их немало пряталось где-то в доме. У стен стояли маленькие саркофаги, в которых лежали мумифицированные останки кошек. Потом я узнала, что там были все кошки, которые когда-либо имелись у жрицы. Хотя египтяне очень чистоплотны, запах там стоял ужасный. Думаю, даже самая безукоризненная чистота бессильна против запаха, если в доме столько кошек.

Рабыня провела нас во внутренний двор.

— Жрица сейчас вас примет, — сказала она.

Моя мать держала малютку, а я стала разглядывать украшения во дворе.

Исида — египетское имя Деметры. В середине двора стояла ее статуя, а на плече богини без всякого почтения к ней сидела кошка. Обычно Исиду изображают с рогами — так мы, греки, представляем Ио. Коровы в Египте — священные животные, и их мясо нельзя вкушать в пищу.

В углу двора журчал фонтан с цветами лотоса. Большинство прорицателей, как я уже знала, живут в бедности, но эта сумела разбогатеть на своем ремесле.

— Сколько денег ты взяла с собой? — спросила я у матери.

— Достаточно, — ответила она, глядя на личико ребенка, словно это был драгоценный камень, сверкающий на ее пальце.

Встретившая нас рабыня прошлепала босиком по двору.

— Жрица готова вас принять, — сказала она, — но сначала вы должны очиститься.

Она подвела нас к фонтану, где мы омыли руки, и дала нам холстину, чтобы мы могли их вытереть. Она вылила нам на ладони миндальное масло, которое приятно пахло.

Рабыня провела нас в маленькую комнату, обтянутую красной материей. Там сидела жрица. Я думала, это будет старуха, но увидела молодую и красивую женщину с выбритыми бровями, увешанную драгоценностями, напоминавшими золотой дождь.

— Вы принесли младенца для благословения, — сказала она на греческом с едва заметным египетским акцентом.

— Да, — ответила моя мать.

Красота жрицы ошеломила меня — ее миндалевидные золотые глаза, ее бронзовая кожа, копна рыжеватых кудрей, ее груди, очертания которых четко просматривались под шелковистым хитоном, ниспадавшим сотнями багряных складок. Я смотрела на нее, потеряв дар речи. Дыхание перехватило.

— Тебя изумляют мои брови? — спросила она.

Нет, меня изумляла ее красота, но я не осмеливалась сказать об этом.

— Я выбрила их в знак траура по моему любимому коту Сесострису. Он умер несколько дней назад. Его сейчас мумифицируют и делают для него великолепный золотой саркофаг. Он единственный ребенок, который у меня когда-либо был. Если бы я могла оживить его, я бы сделала это, но увы, даже жрицы не наделены такой силой.

— Скажите, что я могу сделать для вас.

— Мне нужно знать судьбу моего ребенка, — пробормотала я. — И мою тоже.