За твоей тенью - Лина Линс

10 января

— Мы похожи, Тори. Тебе без Наталии не жилось, мне — без тебя. Марк стал мостом между нами. Хрупким и ненадёжным.

…

— Уже десятое? Как летит время… Дождись, Вик, скоро вернусь. Сдам квартиру хозяину. Надо убедиться, что ты не расхреначила чужую собственность, пока от меня пряталась.

…

— Вот, твои вещи. Пустоватенько… Очки пришлось выбросить, случайно их раздавила. А за шарфик спасибо, приятно. Я конверт нашла с деньгами, купила нам гостинцев. Налить?

…

— Меня даже не берёт, но ещё бутылка — и на хрен откинусь.

…

— Вика, прости, я конченая мать!

…

— Ну-ка… Неужели не реагируешь? А если по затылку… М-м-м? Так, может, ты уже — того? Вроде нет, кровь свежая… Ладно. Ладно. Совсем недавно я купила отменный кухонный нож, сейчас покажу.

…

— Прости меня, Тори! Я хотела помочь! Господи, как много крови! Мама не сделает этого, Тори. Сколько пыталась — и снова не сможет!

…

— Витя! Витя, да возьми же трубку, член собачий, алло!

…

— Я… Так больше не могу.

…

— Это я всё разрушила, Вик, не ты. Когда я пытаюсь признаться, тогда из меня выходит желчь. Ну, такая же ядовитая и мерзкая, как твоё Кошмарье, чтоб оно сгорело вместе с этим городом и могилой Наталии. Вот, видишь! Совсем не то я хотела сказать.

…

— Если бы я не… Не ошиблась в тот день и написала бы тебе со своего номера… Если бы не перепутала симки… Ты бы не пришла на площадь. Мы бы поговорили в другой раз и снова стали мамой и дочкой.

…

— Это… письмо для тебя, дорогая. Пожалуйста, прости меня за всё.

Всхлип. Бьётся стекло. Что-то тяжёлое падает на пол.

Хрипы. Последний вздох.

Тишина.

Снег почти исчез, редкими талыми полосками высыхая вдоль улиц. Утренние сумерки заползают за горизонт, приглашая в небо весенний рассвет. В это время центральный район города непривычно пуст. Никто без веской причины не покидает дом в такую рань, только птицы бодро клокочут, заполняя тишину, да единственный автобус гудит в пути по прямой дороге в сторону центра.

Но не спится мне. И незнакомцу в поношенном чёрном пальто. Как два безумца, одни во всём городе, мы куда-то едем в автобусе, полном свободных мест, и почему-то сидим рядом. Я ючусь возле прохода, а он справа — у окна, любуется видом пустых улиц.

— Остановка: Торговый проспект. Конечная, — сообщает звонкий женский голос из динамиков. — Уважаемые пассажиры, при выходе из салона не забывайте свои вещи.

Я роняю взгляд, ничего не заметив в руках. На носу нет очков, карманы ветровки пусты. Забывать в салоне нечего.

Продолжая смотреть в окно, мужчина пространно говорит:

— Дальше автобус не едет. Это судьба. Давно хотел забежать в магазин шапок и обновить кепку, моя совсем уже стёрлась. А куда следуете вы?

Я отвечаю открыто и с лёгкостью, будто давно его знаю, но отчего-то не помню.

— Куда-нибудь вдаль, за пределы города. Туда, куда укажет солнце.

Мужчина поворачивается и улыбается серыми глазами.

— Сегодня обещают необыкновенный рассвет, — говорит он и поправляет козырёк своей кепки. — Пусть солнце приведёт вас в спокойное для души место.

Я улыбаюсь в ответ и поднимаюсь на выход.

Автобус плавно встаёт на Торговом. С шипением двери распахиваются. Шагнув вперёд, я выбираюсь на улицу и вдыхаю запах утра, похожий на следы дождя на асфальте. Оглядываюсь. Позади по краям дороги вытягиваются улицы, которые я не помню. Дома, их номера, названия остановок, закусочные и магазины… Всё это мне неизвестно, словно так было всегда.

В салоне никого нет. Мужчина в кепке исчез, как одеяло снега, когда-то покрывавшее город. Наверное, незнакомец уже умчал в магазин. На стекле окна, перед которым он сидел в автобусе, нацарапана кривая надпись: «Ух҉од҉и». Восприняв это как знак, я киваю, отворачиваюсь и делаю шаг.

Первый. Второй. Третий, четвёртый. Впереди виднеется огромная и пустая площадь, но мне нужно пройти дальше, за неё, в другой конец города. С каждым шагом я забываю всё, что осталось позади.

Брусчатку греют лучи утреннего солнца. По ногам, по следам талого снега, по прозрачным лужам и ещё мелким травинкам льётся свет. Он насыщается оттенком. Сначала луч белый. Затем янтарный. А потом — изумрудный, как цвет летних лугов.

Шаг шестой и седьмой. Восьмой и девятый. На десятый я оборачиваюсь, вижу каждую улочку, лежащую по бокам от протянутой дороги, но не узнаю этот город. И от неведения ощущаю свободу.

— Всё пройдёт на рассвете, — говорю вслух, улыбаюсь и ступаю дальше, за пределы, в никуда, в никогда, в никогде. Туда, куда ведёт меня солнце.

«Седьмое февраля. Я бы предпочла считать эту дату твоим днём рождения, чем роковым рубежом, когда наша связь оборвалась.

Ты была в тот день так зла и убита горем. Замкнулась, не разговаривала со мной, лишь обменивалась дежурными фразами. Плохо ела, мало пила, дёргалась от любого звука, не спала. Последний раз выходила из дома на похороны Наталии, а с тех пор ночевала у окна на кухне и бездумно переделывала подарок, который уже был бесполезен. Ты ненавидела весь город, мир… И почему-то меня.

У тебя сгорбилась полумесяцем спина. Нечёсаная коса совсем запуталась, одежда износилась и пропахла кислым по́том. Ради твоего праздника я взяла отгул и бодрствовала дольше суток, чтобы пересилить дневной режим сна. Упаковывала для тебя коробку с глиной, гуашью, смолой и инструментами. Мне думалось, тройной запас материалов порадует хотя бы на миг.

Но я опустила рычаг, на который нельзя было даже смотреть.

Ты погрузилась в создание Кошмарья. Заперла в нём всё, что обещала. Чем дольше умирала заживо, сидя за работой, тем дальше уходила от меня. В итоге эта безделушка заполонила квартиру и свела нас обеих с ума.

Вика, тебя терзала такая боль от потери