Разбойник и Мишка (рассказы) - Василий Великанов

Молоденькая черноглазая сестра, стоявшая у изголовья раненого, время от времени вытирала тампоном пот с лица Петухова и успокаивала его:

- Потерпи, товарищ сержант, немного. Надо же найти и удалить все осколки...

От железной печки пышет жаром, и Петухову кажется, что и в ноге у него тоже что-то пылает, горит, а дёргающая боль всё нарастает и нарастает.

Но ещё больше Петухов страдал от мысли, что ему отрежут ногу. "Кем я тогда буду?" - думал он, и эта тревожная мысль жгла его не меньше, чем сама страшная рана.

- Доктор, вы не будете отнимать ногу? - тихо, робко спросил Петухов.

- Пока нет, а там не знаю...

- Спасибо, доктор.

- Рано ещё говорить нам спасибо. Эвакуируем вас в армейский госпиталь - там окончательно решат.

Обработав рану и наложив на неё тугую повязку, хирург громко сказал:

- Шины!

Петухов подумал: "Ну, если сразу не отрезали, может, и так вылечат..."

Черкасова как легкораненого оставили в дивизионном медпункте. Всё лицо его было забинтовано, и лишь одни глаза поблёскивали в маленькие "оконца" повязки. Прощаясь с Петуховым, он сказал:

- Не волнуйся, Иван Данилович. Вылечат тебе ногу.

- Я тоже так думаю, Петя. Прощай.

- Ну, вот уж и прощай... Мы ещё повоюем, товарищ сержант. Теперь я с твоим Трефом буду работать. Жаль Пурика. Наверное, выдержки ему всё-таки не хватило.

БЕРЛИНСКИЙ СЛОН

Африканского слона-великана, по кличке Гросс Ганс, я увидел в Берлинском зоопарке в дни нашей великой Победы над врагом. Там только что прогремели ожесточённые бои, и многие животные, в том числе и слон, пострадали...

Навели меня на этого слона немецкие ребятишки, с которыми я познакомился около наших полевых кухонь, где их, изголодавшихся и напуганных страшными громами войны, кормили супом. А я угостил их шоколадом. Как офицеру некурящему, вместо папирос мне выдавали ломаный шоколад.

Узнав, что я ветеринарный врач, мальчишки наперебой стали мне рассказывать о том, что в зоопарке много раненых зверей.

Не мешкая, я посадил в грузовую машину ребят - проводников по городу и отправился в зоопарк. Поехали со мной два ветфельдшера и несколько ветсанитаров, вооружённых походными брезентовыми сумками с укладкой: в них были бинты, вата, хирургический инструмент и ходовые лекарства.

Печальное зрелище предстало перед нами: многие железные клетки и вольеры были исковерканы, повсюду зияли воронки от взрывов снарядов, деревья сломаны и расщеплены... Убитые животные были уже убраны, а из всех концов огромного парка неслись разные голоса зверей и птиц: рёв, стон, клёкот, писк, повизгивание... Звери и птицы страдали не только от ран, но и от голода.

Высокий белокурый сержант с забинтованной шеей и несколько солдат раздавали хищникам, львам и тиграм, мясо убитых лошадей.

Сержант представился мне:

- Иван Сорокин, - и указал на большую железную клетку, в которой стоял громадный слон: - Товарищ ветврач, помогите этому гиганту в первую очередь. Только будьте осторожны. Он никого к себе не подпускает. Уж больно рассердился на людей...

Подняв окровавленную правую переднюю ногу, слон издавал жалобный, тоненький звук: "Пик-пик-пик".

Я знал, что слоны очень любят ароматические сладости, и решил расположить его к себе шоколадом. Положив на ладонь кусочек лакомства, я протянул руку между железными прутьями и произнёс его кличку мягким тоном: "Гросс Ганс, Гросс Ганс..." Слон легонько подцепил кусочек шоколада кончиком хобота, на котором торчал мягкий отросток-"пальчик", и отправил лакомство в рот. А потом вытянул хобот в мою сторону и глухо заурчал, словно просил: "Дай ещё".

Я угостил слона несколькими кусочками шоколада и только после этого решился войти в его клетку со словами: "Гросс Ганс, спокойно, спокойно". А ребятишки, стоя около клетки, успокаивали его на своём языке: "Руих, руих" (спокойно).

Как только я вошёл в клетку, слон поднял раненую ногу и жалобно пикнул: "Пик-пик-пик..." Будто бы хотел сказать: "Больно мне. Помоги".

Я осторожно снял ватой кровяные сгустки с ноги и увидел пулевую ранку. Пуля засела неглубоко, и я её извлёк из ранки пинцетом. Слон вздрогнул, но меня не тронул. Только тихо застонал.

Смазав ранку йодом, я забинтовал его "ножку", похожую на толстый столбик, тремя бинтами.

Почувствовав облегчение, Гросс Ганс подул мне в лицо горячим воздухом - знак доброго расположения и... полез в правый карман брюк, откуда я доставал ему шоколад.

- Ишь ты, сластёна... - промолвил я и на прощание ещё раз угостил его.

Слон размахивал хоботом и глухо урчал, словно благодарил меня.

Мы обошли все клетки, где были раненые животные, и оказали им помощь. Ребятишки сопровождали нас и "уговаривали" зверей по-своему. Животные смирялись и притихали.

Кто-то из наших бойцов привёз в зоопарк тюкованного сена и стал раздавать его животным. Слон с жадностью набросился на этот корм. Видно, изголодался.

Только к вечеру мы управились со своей лечебной работой, а сержант Сорокин - с кормёжкой зверей.

Мы сели с ним около больших серых камней, сложенных неровной пирамидой. Между ними темнели входы в пещерки - обиталища обезьян.

Закурив, Сорокин вдруг улыбнулся:

- Умора с этими обезьянами! Фрицев подрали... - и начал мне рассказывать о своём последнем бое в зоопарке: - Здорово фашисты цеплялись за своё каменное логово, но мы в Сталинграде академию прошли... Научились выковыривать их из домов и подвалов. Автоматы и гранаты - наши друзья и браты.

В отделении осталось пять человек со мной. Остальные выбыли из строя. Преследовали мы группу гитлеровцев, но офицер и два автоматчика улизнули от нас в зоопарк.

Четыре вражеских автоматчика в обезьянью пещеру шмыгнули, а офицер заковылял (ранили мы его в ногу) и забежал в дом к слону.

Забежав к нему в клетку, спрятался за его толстыми ногами, как за столбами, и давай строчить из автомата. Залегли мы за камнями и стрелять перестали. Как же стрелять, когда там слон. Убьём ведь его. Жалко.

Приказал я двум солдатам блокировать обезьянью пещерку, куда фашисты скрылись, а другой паре автоматчиков в обход скомандовал. Поползли они, а сам я на месте остался.

Нашёл под камнями щёлочку и наблюдаю за противником, а он-то меня не видит. Смотрю, долбит слона по боку автоматом. "Наверно, - думаю, выгнать из клетки хочет. Но зачем?" А слон не идёт. Топчется на месте, глухо, сердито урчит и бьёт по земле хоботом, как плетью.

Но вот слон закачался из стороны в сторону и пошёл из клетки. Вышел наружу и зашагал к бассейну, в котором жил бегемот. А впереди слона, у самых ног, идёт, прихрамывая, офицер, тычет автоматом снизу в голову слона и озирается по сторонам. "А-а, - думаю, - хитрый, гадюка. Прикрылся живой бронёй и думает спастись... Заметил, что мы слона жалеем... Но как бы, в самом деле, не удрал..."