Богатый - Анатолий Величковский

Марк прервал молчанье: — Отец Илларион, грех ли это — желать конца мира? — спросил он.

— Желать, быть может, и грех, но он предсказан всеми священными писаньями.

— Не только священным, — сказал дядя Петя. — Леонардо да Винчи тоже предсказывал. И даже жаждал конца света! Вы помните его басни?

Я наизусть не помню, но постараюсь передать своими словами. Он писал, что будут войны, что люди не будут знать меры своей злобе, что они уничтожат леса, будут наслаждаться муками животных. Что они дойдут до всего, что под землей и на земле. Что они поднимутся в небо, но что их тяжесть потянет их на землю. Он восклицает: «О, земля, почему ты не разверзнешь своих недр, чтобы поглотить существа столь бесчувственные и жестокие, дабы не являть больше небу этого ужаса».

— По-моему, он все же делал исключения, — сказал Игнат, — помните, он говорил, что есть люди ГЛАЗ и люди для поставления нужников.

— Да, конечно, помню, — согласился дядя Петя.

— И это было сказано больше пяти веков тому назад, — задумчиво промолвила Лукерья.

— Что, если бы Леонардо жил теперь, видел, как это существо вооружилось! — воскликнул Марк. — А ведь он фактически был и изобретателем. Хотел летать. Помогал техническому прогрессу.

— Вероятно, это он делал для себя и для людей ГЛАЗ, — высказал догадку дядя Петя.

— А может быть для того, чтобы скорее приблизить конец!? — спросил Игнат.

Молчавшая до сих пор Марта отозвалась:

— Хорошо, что в свое время никто не прочитал того, что он писал. Его сожгли бы вместе с его дневником!

— И нас тоже бы с удовольствием уничтожили, если бы могли, — вмешалась Мария. — Мы бельмо на глазу соседних фермеров. С их точки зрения, мы изуверы, дикари… Знаете, что произошло вчера? Когда мы в поле окапывали картофель, подошел какой то пожилой фермер. И давай нас чистить на все корки. Чего он только не орал! Что мы все идиоты, что нас надо посадить в сумасшедший дом… Ругательства и оскорбления так и сыпались из его огромного рта, похожего на помойную яму. Мы, наконец, не выдержали и отогнали его сапками. Удирая, он выкрикивал проклятья по твоему адресу, Марта.

— Я знаю сама, что меня не любят, не понимают. Им дико, что у меня нет ни трактора, ни автомобиля, но есть лошади, — с грустной улыбкой сказала Марта.

— Мы напоминаем гоголевского Хому Брута, — вставая из-за стола, проговорил Володя, — очертили себя закрещенным кругом от нечистой силы и молимся у гроба панночки. Она — это колдунья природа, а Вий, желающий ею обладать, это технический мир, со всеми своими нечистыми духами. Он ждет… Он ждет нашей слабости, он хочет поднять свои железные веки…

Волчок внезапно вскочил, зарычал и кинулся в темноту кустарника.

— Кто там? — встревоженно крикнул дядя Вася.

— Волчок, назад, — приказала Марта.

Собака вернулась сама не своя, с поднятой шерстью с поджатым хвостом. Всем стало почему-то не по себе. Непонятный, мистический страх охватил всех присутствующих. Марк взволновался больше всех. Он схватил руку дяди Васи, потом вдруг поцеловал его в лоб и сказал тихо:

— Спасибо, дядя Вася, за то, что вы сделали…

Дядя Вася тоже сильно растрогался. Начал всех обнимать и целовать: «Спокойной ночи, дети мои… Я пойду… У меня голова немного кружится». Марта взяла его под руку и медленно повела к замку.

Девушки шепотом сговорились спать вместе в одной комнате.

Отец Илларион сторожил в эту ночь замок. Всю ночь Волчок вел себя ненормально. Часто взвывал, бегал, суетился, не находил себе места. Когда побледнели звезды, отец Илларион услышал музыку или вернее пение неслыханной красоты. В чрезвычайном волнении он прошел в зал, сел за рояль. Музыка еще звучала в его ушах. Он надеялся тут же записать ее и начал, как в бреду, набрасывать на листе ноты. Через некоторое время он захотел проиграть то, что записал.

Ничего похожего на слышанное не получилось. Он с досадой перестал играть. И снова, где то в глубине самого себя услышал ту же чудесную мелодию. Запечатлеть ее простыми нотными знаками было невозможно. Эта музыка теряла свою нездешнюю гармонию, свой нездешней свет, как только он пытался ее закрепостить. Почему то ему вспомнился светлячок, горящий волшебным светом в темные июльские ночи и превращавшийся в серого безобразного червячка, как только наступал день.

XIII

За темными холмами из огненной реки показалось солнце, и перед его лучами в смятении расступались облака. Ночной ливень сменился мелким дождиком. Замок и его окрестности виделись словно сквозь дрожащую, свисающую с неба паутину.

В дрожащей этой паутине бежало, семеня ножками, стадо белошерстых овец, а за стадом босыми ногами шагал дядя Петя с раскрытым над седой головой черным зонтиком.

Между длинными тенями построек и деревьев лучи солнца озаряли почти уходящий дождь. В просветах зонтик зеркально вспыхивал, серебрились спины овец и согнутые в бараний рог рога барана делались золотыми.

Марк запрягал Чубарого и Заседателя в фургон. Девушки стояли под навесом крыши. С крыши нехотя капало. Попадая в лужу, капли булькали и взбивали пузыри. Монотонность капанья и бульканья перебил топот копыт. Девушки повернули головы. В воротах конюшни возникла Марта верхом на Гракхе. Зацепив копытом порог, жеребец круто выгнул шею и, радостно пофыркивая, осмотрелся. Марта выпрямилась в седле.

Взглянув на небо, она сказала: — Сейчас распогодится, я съезжу за письмами, потом заеду к вам на сенокос.

Дядя Петя закричал: — Доброе утро, Марточка, дай мне пожать твою ручку.

Гракх зарысил, выделывая пируэты и напрашиваясь на галоп.

Любуясь наездницей и лошадью, дядя Петя делился впечатлениями: — Ах! Как приятно вот так шлепать босиком по теплой земле, — говорил он громко, — грязь словно масляная краска, выдавливается между пальцами. Я нахожусь как бы в еще не просохшей картине. — Иллюстрируя его слова, словно горячий мед облил стену замка, брызнул по листве деревьев и начал разливаться пятнами по дороге. К разливающемуся лакомству приникли яркие лучи солнца. Запылали овцы, зонтик, удила и стремена превратились в ослепительные пучки лучей.

В пяти шагах от протянувшего руку пастуха, Гракх выпучил глаза на зонтик, захрапел и попятился в ужасе.

Марта тронула его хлыстиком. Жеребец завертелся волчком. Марк крикнул: — Дядя Петя, закрой зонтик, он боится! — Увидев косым глазом закрывающийся зонтик, жеребец еще пуще испугался. Раздувая ноздри, вздернув голову он закусил удила, закинулся и потащил Марту огромными прыжками по двору. Встретив каменный забор, жеребец хватил через него таким высоким скачком, что Марта едва не вылетала из седла.

— Что я наделал! — подумал Марк. То, что он видел, ему казалось ужасным. Его невеста, стоя на стременах, висела на поводьях, а под ней бесился могучий ее Гракх. Словно с волны на волну бросаемый челн среди бурного моря, мчалась горячая лошадь по выгону.

Выскочив на фургон, Марк бездеятельно, беспомощно следил глазами за этим ужасом. Невозможность помочь гибнущей на глазах невесте мучила Марка одним из самых невыносимых чувств человеческих.

Чтобы лучше видеть, девушки взобрались на забор. Им казалось, что борьба подруги, такой же как и они девушки, с бешеным жеребцом, ставит весь женский род в зависимость от исхода этого состязания.

Отец Илларион хотел было выпустить коров из загона, но увлекся зрелищем и забыл свое дело. То, что представлялось его глазам, напоминало ему бурную потрясающую музыку.

Марта скрылась из вида. Жених дрожащими руками связал постромки на спине Чубарого, стал на дышло, чтобы легче было сесть на коня верхом.

— Куда ты! все кончено! — послышался могучий голос. Все повернули головы и увидели на крыше амбара размахивающего руками Игната. У Марка потемнело в глазах.

— Как! завопил он — упала? Упала? да говори же наконец!?

— Успокойся, ничего не упала, наоборот, едет теперь шагом в сторону почтового ящика.

Радостные возгласы девушек, их задорный смех показались Марку ангельским пеньем. Он кричал Игнату: — Никогда тебе этого не забуду, всю жизнь буду тебе благодарен.

— Ты лучше запрягай, смотри лошади твои запутались в упряжи, — спокойно ответил Игнат, слезая с крыши по приставной лестнице.

Отец Илларион отсунул жердь. Коровы повалили из загона, сталкиваясь боками, мыча и разбрасывая слюну.

Каждая несла вымя с четырьмя сосцами и смотрела ничего не выражающими глазами, помаргивая белыми ресницами и дуя из влажных розовых ноздрей на сопровождающих, налипающих на глаза и ноздри мух. Бык выехал из ворот на телке. Телка выпрыгнула из обьятий. Бык задрал верхнюю губу, замер, потом присоединился к стаду. Пахло парным молоком, над следами раздвоенных копыт танцевала мошкара. Как видно, она слышала не слышную нам музыку.