Лихолетье - Николай Леонов

Русские люди по своей природе очень гостеприимны. Для них великая честь, когда их дом посещает дорогой гость. Мы пригласили Че Гевару от имени группы работавших на Кубе и ради Кубы в других странах на товарищеский ужин в домашней обстановке. Долго выбирали квартиру, потому что все жили более чем скромно. Остановились на квартире Александра Ивановича Алексеева, который, независимо от своих должностей (а он прошел путь от корреспондента до посла СССР в Гаване), оставался надежным и эффективным связующим звеном между Фиделем Кастро и Н. Хрущевым. Тогда его семья занимала скромную квартиру в помпезном высотном доме на Котельнической набережной. Хозяйкой вечера была его милая умница жена Татьяна Васильевна. Сколько она вложила души и старания в сервировку стола, трудно вообразить. Но каково же было наше отчаяние, когда Че, увидя все икряно-рыбное богатство, скромно сказал: «Сеньоры, а я из-за астмы не ем ничего рыбного. Как жаль, что вы зря старались!» Он сел, перевернул вверх дном свою пустую тарелку и, увидев на дне фирменный знак известного фарфорового французского завода, воскликнул: «А я и не знал, что пролетарии едят на севрском фарфоре». Все замерли от такой прелюдии. Че, заметив некоторое замешательство, улыбнулся широко, обезоруживающе: «Не смущайтесь, пожалуйста, помогите мне побороть смущение. Я ведь впервые в русском доме».

Тяжелые вериги свалились с души, и потекла взволнованная беседа, в которой преобладали две темы. На наш настойчивый вопрос, устоит ли кубинская революция, Че ответил: «Я не знаю, устоит ли она. Слишком велики силы, движущие ее вперед и противостоящие ей. Могу только с определенностью сказать, что если она окажется в опасности, то я ее не оставлю, возьму автомат и пойду на баррикады, буду драться до конца. Если же революция погибнет, то не ищите меня среди людей, спрятавшихся в иностранных посольствах, бегущих на кораблях или самолетах в изгнание. Вы найдете меня среди ее погибших защитников. С меня хватит печального опыта гибели в 1954 году гватемальской революции. Другого я не хочу».

Тогда я услышал единственный раз его рассказ о невероятном эпизоде. В июне 1954 года, уже после того как город Гватемала был занят наемниками Кастильо Армаса, завербованными и подготовленными ЦРУ, а законный президент страны полковник Хакобо Арбенс укрылся в мексиканском посольстве, в ночь, когда перепившиеся от радости наемники праздновали «победу», группа этих гуляк вошла в одно из «веселых» заведений. Увидев среди клиентов двух молодых людей в форме кадетов военной школы, бандиты начали куражиться и издеваться над ними. Угрожая оружием, они принудили растерявшихся кадетов раздеться догола и плясать под гогот собравшихся на шум скандала девиц и хмельных посетителей. Глумление продолжалось долго. Давно уже в военной школе прозвучал сигнал вечернего отбоя и отхода ко сну.

Когда наконец утомившиеся вояки разрешили кадетам убраться с глаз долой, на часах было далеко за полночь. Ворота школы встретили своих припозднившихся воспитанников крепкими засовами. Разбуженный звонком часовой не решился нарушить уставной порядок и поднял с постели начальника. Старый служака-полковник, выслушав рассказ вконец расстроенных кадетов, пришел в ярость: «Да как смеет эта рвань оскорблять честь и достоинство гватемальского солдата? Трубите подъем! Мы им покажем!»

Через час колонна курсантов в полном боевом снаряжении в сопровождении броневика вступила в город. До самого рассвета кадетские патрули обходили рестораны, злачные места, притоны, собирая и доставляя на площадь очумевших от перепоя и мало чего соображавших наемников. Построив плененное воинство на площади, полковник обратился к нему, протрезвевшему на рассветном холодке, с краткой речью: «Вы, сукины дети, помните, что ваша победа — это результат политических интриг! Вы свергли коммунистов, но вы не победили профессиональную гватемальскую армию, потому что она объявила нейтралитет и не воевала с вами. Если вы забудете, кто вы такие, то мы, армия, напомним вам об этом!» С этими словами он приказал снять с наемников брючные ремни, срезать пуговицы со штанов. Когда все это было проделано, колонна вояк, придерживавших штаны руками, проследовала «торжественным парадом» мимо того вертепа, где несколько раньше наемники издевались над кадетами.

После этого акта мщения все вернулось на круги своя. Полковник увел курсантов в школу, наемники разбрелись по своим «частям». Лишь с началом нового дня поставленные в известность Кастильо Армас и посол США поняли всю опасность происшедшего. Начальник школы был немедленно отправлен на первый оказавшийся вакантным пост военного атташе за границу, наемники собраны под одной крышей, приняты все меры безопасности.

Завершая этот рассказ, Че сказал: «Многие из сидевших в посольствах вчерашних гватемальских государственных деятелей видели это в окна, но никто не решился выйти и поздравить полковника, назначить его министром обороны и возглавить стихийно осуществившийся контрпереворот. Это плоды деморализации».

Че Гевара в тот вечер обстоятельно изложил свой взгляд на роль политического руководителя. По его мнению, ни один государственный деятель, которому народ доверил судьбу страны в ходе выборов, не имеет ни юридического, ни морального права уходить в отставку по собственной слабости, под давлением обстоятельств. Он просто обязан драться до конца, погибнуть. В противном случае он предает поверивший ему народ. Это говорилось применительно к Хакобо Ар-бенсу, тогдашнему президенту Гватемалы, струсившему перед американскими наемниками и кончившему жизнь в позорном изгнании; позже в наркотическом дурмане он утонул в собственной ванне.

Сейчас, глядя на дымящиеся развалины России, часто вспоминаю эти слова Че Гевары. Что сказал бы он о нескончаемой череде наших политических пигмеев?..

В самом конце ноября 1960 года, когда Че Гевара полетел в Северную Корею и Китай, он пригласил меня с собой. Он не был уверен, что там найдется переводчик с корейского на испанский, русский язык мог послужить ретранслятором. Кроме того, через Москву можно было переслать нужную информацию в Гавану, если бы в этом возникла необходимость. Однако корейцы, ориентировавшиеся тогда на Китай, отношения с которым у нас быстро портились, полностью изолировали меня от кубинской делегации. Ким Ир Сен сам говорил по-китайски в беседах с Че. Я мог только поставлять ему информацию, поступавшую для него из Гаваны через Москву. Восток есть Восток — это надо понимать. В разгоравшемся советско-китайском конфликте Че Гевара занимал очень Тактичную позицию. Не поддаваясь попыткам тех и других склонить его на свою сторону, он сохранял свободу суждений и действий. Но в душе, как мне казалось, он был ближе к китайской точке зрения. В разговорах со мной он неизменно хорошо отзывался о Китае, говорил, что, только побывав в Китае, он понял, что для азиатских стран социализм — это единственный путь преодоления социально-экономической отсталости.