Алитет уходит в горы - Тихон Семушкин

Мистер Томсон повернулся в кровати, когда патентованный американский будильник залился дребезжащим звоном. Чарльз Томсон зарылся в подушки. Он вылез из них лишь тогда, когда будильник вновь зазвенел с прежней силой, и опять мистер Томсон спрятался в подушки. Так несколько раз с передышками будильник принимался будить своего господина.

О, это был чудесный будильник! Он не даст проспать.

Мистер Томсон, играя с будильником, как с живым, то прячась от него в подушки, то вылезая, легко освободился от сна.

Было десять часов утра. Мистер Томсон вставал неизменно в этот час на протяжении всей своей жизни в этой стране, с 1901 года. Он точно и строго придерживался раз навсегда принятого порядка.

Мистер Томсон встал и, свесив ноги на медвежью шкуру, оглянулся кругом. В комнате стоял мрак, и только сквозь черную суконную штору через маленькую дырочку проникал луч света. В темноте он казался блестящей ниточкой, протянутой от верхней части единственного окна до качалки, стоявшей у противоположной стены.

Увидев эту лучезарную ниточку, мистер Томсон сначала улыбнулся, а потом вдруг рассердился.

- Ох, эти людишки! Год дэм! Двадцать лет не могу приучить! За это время можно всему обучить даже тюленя, - сердито пробурчал он и, не сходя с кровати, крикнул в пространство: - Мэй!

В комнату вошла женщина средних лет. Привыкшая к порядку своего мужа, Рультына в темноте, как евражка в норе, мягко прошла к окну. И только она хотела открыть суконную штору, как муж остановил ее:

- Подожди! Ты видишь дырочку, через которую пробивается свет в мою комнату?

- Вижу.

- Это непорядок! Я не хочу, чтобы мой сон чем-нибудь нарушался. Ты плохо смотришь за тем, что делается в моем доме, - недовольно сказал мистер Томсон.

Рультына молча и покорно слушала замечания своего белого мужа. Она никак не могла понять, чего хочет Чарли. Разве он не видел, как настоящие люди спят на снегу, на нарте, под всеми лучами солнца!

- Теперь можешь открыть окно, - сказал мистер Томсон.

Ослепительно яркий свет ворвался через небольшое окно в маленькую, с очень низким потолком комнату. Здесь стояли кровать, стол, самодельный книжный шкаф и два венских стула. В углу около качалки сверкал на ящике граммофон с огромной трубой, заводившийся по воскресеньям.

На верхней полке книжного шкафа лежали книги Джемса Оливера Кервуда и Оливии Уэдсли. На средней и нижней - кипы американских газет и журналов. Все газеты и журналы были годичной давности. Они были доставлены шхуной еще прошлым летом вместе с товарами и составляли духовную пищу мистера Томсона. Газеты и журналы были разложены по месяцам и по порядку номеров. Читал их мистер Томсон так, как если бы он только что получил сегодняшнюю почту. Он брал газету за то же число прошлого года. Мистер Томсон имел полную возможность заглянуть вперед, но порядок, заведенный им, лишал его этой возможности. По его мнению, было неразумно залезать вперед, иначе в этой чертовой стране у него не останется никаких духовных интересов. В стране, которая нужна цивилизованному человеку разве только для того, чтобы "делать доллары". Поэтому он и не позволял себе преждевременно интересоваться новостями мира. Он отставал от жизни цивилизованных стран ровно на один год.

Мистер Томсон был во всем расчетлив. Его маленький домик, который он сам сделал из ящиков, мог быть легко заменен настоящим домом. Стоило ему лишь выразить желание, и фирма, с которой он вел дела, доставила бы разборный дом в следующую же навигацию.

Но зачем? Разве он собирается жить здесь вечно? И разве ему одному недостаточно этой маленькой комнатки? Зачем безрассудно тратить доллары?

Раскачиваясь в качалке, мистер Томсон докурил трубку, тяжело встал и неторопливо подошел к рукописному календарю. Он зачеркнул вчерашнее число: 16 мая 1923 года. Положив трубку в боковой карман клетчатой рубашки, он взял газету за 17 мая 1922 года.

Из сенок, где жила его семья, опять вошла в комнату жена. Она поставила на стол кофейник, бекон, белый хлеб, выпеченный на лампе "молния", сахар и молча удалилась.

Со "свежей" газетой в руках мистер Томсон сел к столу. Он не знал еще, что принесет ему этот номер газеты из цивилизованного мира. Он не знал еще, что свершилось ровно год тому назад на земле, где деловые люди не могут спать спокойно...

Правда, все, что он узнает сейчас, морякам со шхуны было известно еще в прошлом году. Но мистер Томсон не любил заранее выслушивать новости. Более того: он запретил морякам рассказывать о событиях прошедшего года. Жизнь должна идти по порядку, ровно, а не скачками.

Мистер Томсон допивал третью кружку кофе "Корона", одновременно читая газету. Вдруг он порывисто стукнул фарфоровой кружкой о стол, бросил газету на колени и снял роговые очки. Концом клетчатой рубашки он протер окуляры и торопливо надел их.

Напряженно согнувшись над столом, он снова стал читать. Пальцы впились в газету. Лицо омертвело. Наконец он отодвинул газету, вскочил со стула и заходил по комнате, размахивая пустой трубкой.

- Год дэм! Какая новость! О, какая новость, год дэм!

Мистер Томсон бегал по комнате, на ходу подсыпая в трубку табак "принц Альберт".

Дымя трубкой, он подбежал к столу и опять стал читать. В заметке сообщалось, что Советское правительство сдает в концессию "Норд компани" организацию торговли среди населения Камчатки, Чукотского полуострова, Анадырского края. Для производства торговли приглашаются граждане, умеющие управлять рульмотором и знающие русский язык.

Ни одна новость за все двадцать два года, даже весть о революции в России, не взволновала его так, как это прошлогоднее сообщение.

- "Норд компани"! Ведь это такая акула, от которой нет и не может быть житья для всех мелких и средних деловых людей, - вслух проговорил мистер Томсон.

И, пыхнув трубкой, он воскликнул, как бы предупреждая себя:

- О, нужно знать "Норд компани", как жестоко она вытесняла и разоряла даже очень крупных и предприимчивых деловых людей на берегах Гудзонова залива!

Мистер Томсон устал от необычного напряжения мысли. Он снова взял газету и опустил свое тяжелое тело в качалку.

Еще раз перечитав так взволновавшую его заметку, он бросил газету на пол, и голова с остатками взъерошенных рыжих волос упала на спинку старенькой качалки.

Теперь ему не хотелось уезжать отсюда. Мистер Томсон никому не уступит этого края.

"О, я сумею этого добиться!"

Но при мысли о вторжении сюда "Норд компани" его все-таки бросало в дрожь. Он знал дьявольские приемы этой компании. Этой крупной фирме с огромным собственным флотом ничего не стоит завоевать клиентуру. На первых порах "Норд компани" торгует с убытком, а потом начинает делать деньги.

- Мэ-эй! - проревел мистер Томсон.

И когда на его крик робко вошла жена, он заорал:

- Виски!

Рультына беспрекословно выполнила его приказание. Правда, она очень удивилась: утром после кофе Чарли еще никогда не пил огненной воды. За двадцать лет жизни с Чарли Рультына не могла припомнить такого случая. Ее очень встревожило сегодняшнее поведение мужа. Она решила, что Чарли начинает понемножку сходить с ума.

Мистер Томсон выпил виски, и вдруг мысль осенила его охмелевшую голову:

"Ол райт! Ведь Алитет есть у меня! О! Вместе с ним я здесь все: и закон и политика! Через него можно всюду дать задатки и скупить пушнину еще на корню. Ха-ха-ха! "Норд компани" останется единственно чем заняться - это скупкой гагачьих яиц! Вряд ли они придутся ей по вкусу!"

Мистер Томсон представил себе, как придет сюда огромный пароход "Норд компани" с множеством товаров и не сможет купить ни одного "хвоста". Все закуплено Алитетом, везде даны задатки под всю пушнину. Пусть мистер Томсон потерпит даже убыток в этот раз. Пусть его счет в вашингтонском Докстер Хоттон, национальном банке, останется без изменения. Вот это будет славная конкуренция!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Всю свою семью мистер Томсон держал отдельно. Рядом с его комнатой, в холодных сенках, стоял меховой полог, где жили его жена и шестеро детей. Они жили по-чукотски, освещая и отопляя полог жирником, спали на оленьих шкурах, питались дешевым мясом моржа и нерпы. Содержание семьи не вызывало больших расходов у мистера Томсона. Вместе с семьей жил и работник Ярак, принятый мистером Томсоном еще мальчиком.

Старшей дочери, Мэри, было уже девятнадцать лет, и, по подсчету мистера Томсона, она давно уже больше зарабатывала на пошивке, чем съедала пищи. По своему образу жизни Мэри мало чем отличалась от своих подруг девушек стойбища Лорен. Те же интересы, те же думы. Она разговаривала только по-чукотски. Но европейские черты лица, большие черные глаза с длинными ресницами делали ее очень привлекательной. Мистер Томсон уделял ей больше внимания, чем другим детям. Он одевал ее в лучшие меховые одежды из пестрых пыжиков. Мэри чаще, чем другим детям, разрешалось заходить в его комнату. Мистер Томсон склонен был даже гордиться своей дочерью.