По дороге к счастью - Полина Груздева

— Разбилась насмерть Круглова Ленка.

— Это дочь Кругловых, малолетка?

— Да, она.

— Как же это произошло?

— Толя в выходной дежурил по автоколонне. Угнал машину, катал на ней девчонок. Ты знаешь гребенку по дороге в Каган? На ней он не справился с управлением, машина перевернулась, девчонки отделались царапинами и ушибами, а Лена разбилась насмерть.

— Боже мой! Какой ужас! — воскликнула Людка.

— Но это еще не все, — продолжила подруга. — Только ты успокойся.

— Лариска, почему ты так говоришь? — нахмурила брови Людка.

— В поселке говорят, что в угоне машины принимал участие… — сменщица на мгновение замялась, а потом быстро сказала: — Сашка! — И уточнила: — Рябов Сашка!

Эта весть прозвучала для Людки громом с ясного неба. Вихрь мыслей завертелся в голове. Саша участвовал в угоне машины? Он тоже катал девчонок и виновен в смерти Лены? Как это было? Когда это было? Вечером он с родителями был дома. Она его видела. И что? Девочка погибла, а он как ни в чем не бывало отмечал свой отъезд в армию? Не может этого быть! Он не такой! Вот теперь мама скажет: «Я тебе говорила, что он плохой человек?» Что отвечу я?

В полном смятении Людка сдала смену подруге и, еле двигая ногами, направилась домой. Она не вертела головой по сторонам, не подставляла солнцу светящееся удовольствием лицо, не мурлыкала себе под нос песню. Она шла, глядя себе под ноги, — на сердце было тяжело и пусто.

Екатерина уже знала обо всем: плохие новости разлетались по поселку с бешеной скоростью. Люди об аварии говорили в магазине, на работе и во дворах. И как только Людка нарисовалась на пороге, здесь же спросила:

— Слышала?

— Слышала, — глухо ответила та и медленно прошла в свою комнату. Переодевшись в домашнее, вернулась на кухню. Мать налила ей суп и села, внимательно глядя на ее потускневшее лицо.

— Что говорят в поселке? — проглотив ложку бульона, показавшегося ей безвкусным, задала матери вопрос.

— Зайцев Рябова высадил возле его дома. Саши в машине не было, когда произошла авария.

Услышав последние слова матери, Людка встрепенулась. Саши в машине не было! В смерти Лены он не виноват! Не виноват! И она заплакала. Екатерина встала со стула, подошла к дочери и обняла ее:

— Доченька, не плачь! Все в жизни бывает. Твоему Сашке повезло: нет на нем греха смерти девочки. А хулиганство, конечно, простить нельзя. Ну, там уж суд решит, кого, за что и как наказать.

Мать еще долго успокаивала дочь, а Людка плакала и плакала, пока не ослабела. Она встала, поцеловала мать, ушла в спальню, где легла на заправленную утром кровать и уснула. Никто ей не мешал. Во время мучительного разговора Людки с матерью младших детей дома не оказалось: Екатерина в ожидании старшей дочери отправила их гулять, где они с удовольствием гоняли мяч и без остановки тарахтели о том, о чем могут галдеть на прогулке беззаботные дети.

В среду поселок хоронил Лену. С трудом пробившись сквозь скопление людей к гробу, Людка склонила голову. Девочка была одета в наряд невесты. Белоснежное платьице покрывало вытянутое в струнку худенькое тело. Голову обрамляла воздушная фата. Бледное личико с закрытыми глазами уже не принадлежало солнечному миру. Скорбная маска смерти уничтожила цвет жизни.

Людка выбралась из толпы скорбящих родственников Лены, друзей семьи, соседей и просто сочувствующих жителей поселка и поплелась домой: идти на кладбище она не могла. По дороге ей пришла в голову мысль, что она второй раз в жизни стала свидетелем ухода из жизни маленького человека. Но если Турсуной унесла в могилу болезнь, то Лену — безответственность, бесшабашность, легкомыслие взрослых людей, оправдать которые было невозможно.

Глава 15

Очередной удар

Весна цвела и пахла. Ее ароматы и краски волновали Никитину, настраивали на лирический лад. Найдя свободную минутку на работе или уединившись дома, она уходила в поэзию. Ей хотелось в стихах выразить восхищение от того, что дарила щедрая весенняя природа. «Маков яркое цветенье», — выводила она ручкой в блокноте, сама такая же нежная, румяная, как маковый лепесток, слетевший с сорванного в степи растения и вольно лежащий перед ней на столе.

Она ждала от Сашки письма. Каждый день с надеждой и нетерпением заглядывая в почтовый ящик, надеялась увидеть там белый конверт, на котором Сашиным почерком был бы написан ее и его адрес. Уходила разочарованная, склонялась над блокнотом и писала о нем и ему.

Как-то вечером отправилась на репетицию в клуб. В рекреации, ярко освещенной лампочкой в круглом плафоне, стояла группа девушек. До фильма было еще далеко, и девушки в ожидании начала картины водили эффектно подкрашенными глазами по сторонам, выглядывали кавалеров. Никитина знала их всех: Свиридова Катька, Рахмонова Зульфия и Когут Светка — поселковые красавицы, местные модницы и львицы. С ними она не водилась: у них были пристрастия, совершенно не схожие с увлечениями ее и ее подруг.

Красавицам, очевидно, было весело. Они переговаривались и хихикали. Людка хотела пройти мимо, но тут Свиридова остановила ее вопросом:

— Что, Никитина, проводила своего возлюбленного?

— Тебе-то что до этого? — огрызнулась та.

Катька отвернулась к приятельницам, подмигнула им, затем снова повернулась к Людке и, победно ухмыляясь, спросила:

— Ну и как, горячее было прощание?

— Тебя это не касается! — ответила Людка и хотела пройти в репетиционную, но тут Свиридова, обращаясь к подругам, как бы жалуясь, громко сказала:

— Девочки! Она говорит, что это меня не касается. Светка, это меня касается или нет?

— Еще как касается! Только она этого не знает, — подхватила Когут.

Людка остановилась:

— Это почему касается?

— Как? Ты не знаешь, что в ночь перед отъездом твой Сашка предпочел другую? — съехидничала Зульфия.

— Ты все врешь, змеючка! Он был с родителями! — выкрикнула Людка и, открыв дверь в комнатку, где слышались звуки баяна, исчезла за дверью.

Участники художественной самодеятельности разучивали новый хит. Увидев вошедшую Никитину, Яков Иванович, худрук и, по совместительству, баянист, продолжая наигрывать мелодию песни, кивнул в