Юг там, где солнце - Виталий Каплан

Теперь сомнений не оставалось. Психодинамика в чистом виде. К бою, поручик Бурьянов! Сглотнув образовавшийся в горле комок, я резко поднялся, осенил себя крестным знамением и громко произнёс:

— Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бежат от лица его ненавидящие его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога…

Висевшая в воздухе гора планок с сухим треском — точно сломали чью-то кость — обрушилась на пол и осталась лежать бесформенной грудой. И разом вернулись исчезнувшие было звуки, запищал у меня над ухом комар, где-то вдалеке, на улице, послышались пьяные голоса.

Мишка обмер, потерянно глядя на меня. Что ж, грустно это всё, но служба есть служба. Сунув руку в карман, я протянул ему синюю, с золотым тиснением, корочку:

— Поручик Бурьянов, Управление Защиты Веры. Вот такие дела, Миша. Пойдём-ка в дом.

Мальчишка отшатнулся, прижимаясь лопатками к стене, и уставился на меня безумными глазами. Губы его беззвучно шевелились, он скорчился и ловил ртом сухой воздух, точно получил отменный удар в солнечное сплетение. Что ж, — хмуро подумал я, — когда-нибудь он мне ещё спасибо скажет.

— Ты не маленький, Миша, должен был понимать, что когданибудь это кончится.

— А я… А я-то вам поверил, — прошептал он, отводя потухший взгляд. — И ведь почти уже…

Я положил ему руку на вздрогнувшее тёплое плечо.

— Пойдём в дом. Надеюсь, в догонялки играть не будем — сам понимаешь, глупо.

И мы вышли из сарая. На всякий случай я придерживал Мишкин локоть — не хватало ещё бегать за ним, топча обихоженные грядки. Но пацан шёл покорно, механически переставляя ногами, точно заводной плюшевый медвежонок. Был у меня такой, лет двадцать назад.

Я вообще не выношу женских слёз, но тут разразилось нечто неописуемое. Вера Матвеевна выла как подстреленная волчица, хрипела, брызгалась слюной и всё порывалась биться головой о стенку — мне пришлось даже усадить её в кресло. В эту минуту я проклял всё — и своё согласие поступать в Училище, и оккультистов — всех вместе и каждого по отдельности, и наше Управление, и эту идиотскую командировку… Ну что мне стоило отказаться? В отставку не отправят, я кадр ценный. И спокойно бы гонялся по лесам и катакомбам за Рыцарями, занимался бы внешним контролем, проводил бы за компьютером корреляционный анализ данных, а главное — никогда бы не топтался возле истошно воющей тётки, у которой я только что арестовал сына. Воды ей надо, наверное, дать. Только где у них?

Узнай дорогой мой начальник то, что я сделал, боюсь, оперативной работы не видеть бы мне до пенсии. По крайней мере до его. А Сан Михалыч отнюдь не собирается. Крепкий он дядька, и здоровье отменное, даром что за шестьдесят. Должно быть, ровесник Никитичу. Только вот о культурном отдыхе у него понятия иные.

— Вода у вас есть? — повернулся я к Мишке.

Тот молча кивнул.

— Ну так что столбом стоишь? Видишь, у матери истерика! Принеси ей попить.

Мишка посмотрел на меня непонимающе, потом нырнул куда-то в глубь дома. За ту минуту, что его не было, я в красочных подробностях представил, как он, распахнув главную дверь, выбегает на улицу, и ищи потом ветра в поле. Это же его город, он знает окрестности как таблицу умножения. Может, и лучше. Здесь полно приятелей, у которых хотя бы первое время можно отсидеться. Конечно, пацан есть пацан — где ему понять, что от Управления не скроешься. Вычислят, и довольно быстро. Только вот другие будут вычислять — не я. А я… Интересные объяснения пришлось бы давать мне генералу Евлампиеву, начальнику оперативно-розыскной части. И понятно, погоны с плеч, и хорошо ещё, если рядовым куда-то в Тьмутаракань, а то ведь и вообще из Управления погонят. И куда я денусь — в радиомонтажники? А главное — сочувственные взгляды коллег, деланно-небрежное похлопывание по плечу — не бери мой в голову, старина, со всеми бывает.

Не успели прокрутиться в моей голове унылые кадры будущего, появился Мишка со стаканом.

Вера Матвеевна лязгнула зубами о стекло, мотнула головой, но всё же глотнула.

— Мам, ну ты что, — склонился над ней Мишка. — Ну не реви ты, всё будет хорошо.

Косо поглядывая на них, я достал передатчик и набрал код местной полиции. Вот уж будет там переполох!

— Поручик Бурьянов, столичное УЗВ, — отрекомендовался я, увидев вспыхнувший кошачьим глазом индикатор приёма. — Нахожусь в спецкомандировке. Допуск: 8-248-20-730. Высылайте наряд по адресу — Заполынная, дом двадцать четыре. Конец связи.

Жёлтый глаз индикатора потух. Я убрал ненужный более аппарат. Ну, почти всё сделано. Первичный допрос — и пускай дальше мудрят наши орлы из следственной части.

— Ну за что, за что вы его? — причитала Вера Матвеевна, размазывая слёзы по щекам.

— Статья двести девятая, часть первая, — охотно отозвался я. — Оккультная практика с целью обогащения. Карается заключением от трёх до десяти лет. Мы же с вами в богохранимой стране живём, Вера Матвеевна. Бесовщина у нас запрещена, знаете ли. Вы что же, не понимали, в какую дрянь ваш ребёнок вляпался?

— Да разве же я думала, что за это сажают! — взвыла несчастная баба, до белизны пальцев сдавившая подлокотники кресла.

— По-моему, всё же думали, — саркастически улыбнулся я. — Иначе не было бы этой дурацкой конспирации — вход с огорода, привет от Матвея Андреича, бабушка-посредница. Разве не так?

— Ну неужели ничего нельзя поделать? — Вера Матвеевна повернулась ко мне. — Вы должны понять, это же мой сын, у вас же у самого есть мать! Мишенька же ещё ребёнок, толькотолько тринадцать исполнилось! Ну послушайте, — жарко задышала она, выползая из кресла, — мы с вами договоримся. Ведь это… — скривила она губы, — это видели только вы. Ну скажите, что ничего там не было! Я всё отдам, вы не смотрите на обстановку, у меня есть деньги, вы же молодой, вам ещё жить да жить, семью заводить, свой дом, вам пригодится.

Она всё порывалась к серванту, к своим капиталам, и пришлось, мягко приобняв её, снова усадить в кресло.

— Вера Матвеевна, вы уже совсем нелепицу какую-то несёте. Знаете как это называется на языке закона? Так что давайте условимся — я ничего не слышал, вы ничего не говорили. И постарайтесь больше никаким должностным лицам таких предложений не делать. Иначе только сыну повредите.

Где-то в дальней комнате раздался детский плач.

— Олежек! — встрепенулась Вера Матвеевна. — Младшенький мой! Я пойду успокою, можно?

— Идити-идите, — устало бросил я. — Там вы нужнее.

Вера Матвеевна юркнула в дверной проём и вскоре вернулась с заспанным малышом на руках. Тот недовольно хныкал, недоумённо глядя по сторонам.

— Это что за дядя? — наконец спросил он, сурово уставившись на меня.

— Этот дядя, — всхлипнула Вера Матвеевна, — Мишеньку нашего уведёт.

— Куда? — заинтересовался Олежек.

— Далеко-далеко, — нервно проговорила Вера Матвеевна. — Ты только не плачь!

— А почему? — спросил Олежек и тут же, без малейшего перехода, заревел в голос.

Я стоял, прислонясь к стенке, и было мне так же хорошо, как курице в кастрюле. Зачем она маленького притащила? Чтобы моё сердце умягчить? Словно от меня тут ну хоть что-то зависит.

…Под окнами взвизгнули тормоза, и спустя пару секунд на пороге нарисовались двое местных городовых.

— Кто тут наряд вызывал?

— Ну я, — мне пришлось отлепился от стены и протянуть синезолотую корочку. — Поручик Бурьянов. УЗВ.

— А мы тут при чём? — хмуро поинтересовался разглядывающий мою ксиву румяный крепыш. — Мы — полиция…

— И как полиция, — весело продолжил я, — вы обязаны оказывать всемерное содействие работнику Управления, на момент выполнения общего задания находясь у него в непосредственном подчинении, — заключил я. — Устав МВД, параграф сто сороковой. Такие вот дела, мужики, — произнёс я уже совсем не протокольным тоном. — Двести девятая статья, оккультизм. Вот этот самый мелкий фрукт, — кивнул я на Мишку. — Я у вас в Барсове как раз по этому вопросу. Так что мальчика доставьте в отделение, поместите в КПЗ. Где-то через час я подойду, оформим задержание как положено. Всё равно ему тут до понедельника сидеть, утром наши орлы за ним приедут.

Городовой, тот, что постарше, двинулся к побледневшему Мишке.

— Давай, пацан, в машину. Прокатимся сейчас.

— И кстати, служивый, — добавил я, глядя в его заботливо взрощенное за долгие годы службы брюхо, — вы там с парнем помягче. В смысле без рук. Запрёте в камеру — и ваша роль на этом кончена. Допрос по этим делам ведёт лишь наше ведомство. Ну, не мне вас учить.

— С матерью простись, — повернулся я к Мишке. — Не горюй, не последний раз видетесь.

Мишка, подойдя к креслу, где безмолвно сидела Вера Матвеевна, обнял её, прижался щекой к её руке. Потрепал по щеке Олежку.