Светлейший князь 2 (СИ) - Шерр Михаил

Главной проблемой было то, что мы не могли себе позволить, пока не могли, отвлекать ресурсы и кадры от работ по созданию паровой машины. И Степан решил подойти к решению проблемы творчески. Он сумел своей идеей увлечь Кондрата и своего деда. В итоге везде, где что-то пилили и строгали был организован сбор опилок. Кондрат сделал четыре полукубовые ванны в которых Степан стал замачивать опилки.

А затем внучку помог любимый дедушка. Фома Васильевич соорудил кирпичную ванну, Яков стал поставлять в небольших, но достаточных для опытного производства, количествах белый щелок. Полученная из целлюлозы бумага была очень даже приличного качества, но очень серой. И здесь Степану опять помог Яков. Он выполнял мой заказ: получение перекиси водорода и случайно обнаружил её свойство отбеливать целлюлозу. Конечно степень чистоты получаемых веществ в нашей лаборатории желала лучшего, но это все более-менее работало.

И вот Степан Гордеевич с гордостью продемонстрировал мне первую сотню полученных ими листов бумаги из целлюлозы. Они плотные, прочные, достаточно гладкие и более белые, чем те, что мы получали из тряпок. Да и бумага из последних запасов господина инженера уступает по качеству новой Степановой бумаге.

Но это не всё. Степан продемонстрировал еще один вид бумаги, но она серая, а самое главное более толстая и прочная.

— Степан, сходи к Лукерье Петровне и возьми у неё ведро заплесневевшей муки, — помолом зерна у нас занимались два мельника, отец и сын. Делали они это ручными жерновами. Я предлагал им механизацию, то есть водяное колесо, но они проявили сознательность и отказались.

— Мы, ваша светлость, пока в ручную справляемся, — ответил мне мельник-отец. –– У нас запасные жернова есть, ежели что, помощников попросим. А колесо пока без надобности, пусть Кондрат более нужное мастерит.

И вот эти мельники обнаружили почти мешок заплесневевшей муки. Я решил сварить из этой муки клейстер и попробовать произвести картон. Степан сообразил, что я хочу произвести какую-то манипуляцию с его детищем и мое поручение выполнил очень быстро, я успел только прочитать пару листов его летописи.

Объяснив как варить клейстер и что с ним потом делать, я отправился к Кондрату. Вмешиваться в его производственные дела я совершенно не хотел, меня интересовало как идет заготовка леса на будущее капитальное строительство. Кондрат обычно был весь в делах и ему редко нравились достигнутые результаты, он считал, что работа идет очень медленно. Здесь же меня встретил довольный и можно сказать счастливый начальник наших деревянных дел.

Увидев меня, Кондрат заулыбался и неожиданно шутейно поклонился мне в пояс. Я оторопело уставился на него, совершенно не понимая в чем дело. Довольный произведенным эффектом, Кондрат заулыбался еще шире.

— Ваша светлость, каких же вы работников мне прислали, я думал, такие мастера только в сказках бывают, ан нет и в жизни тоже.

— Это чем же они тебя удивили? — а то, что Кондрат очень доволен пополнением я уже знал.

— У них, ваша светлость, топоры волшебные. За троих работают на валке леса. Я вот только слышал, что одним топором можно дом поставить, а эти и правда могут.

Я улыбнулся, похоже тут староверцы пришлись ко двору.

–– Я рад, что ты так доволен пополнением. Меня, Кондрат, вот что интересует, как у тебя идет заготовка для будущего строительства?

— Хорошо идет, ваша светлость, почти все мои мужики на этом заняты, — Кондрат повел рукой, кругом действительно почти никого не было. Для работы деревянных дел мастера соорудили себе достаточно большую мастерскую и лишь двое подростков ковырялись в дальнем углу с какой-то разбитой телегой, –– ведь до Рождества самое время лес для этих целей валить.

–– Мартовское дерево тоже годится, –– некоторые тонкости деревянного строительства я хорошо усвоил за почти полвека предыдущей жизни.

–– До марта доживем, там видно будет, –– рассудительно сказал Кондрат. –– Вы знаете, ваша светлость, сколько заказов у меня. Один Степан чего стоит, я как его вижу мне уже страшно становиться.

–– Но он же для общего блага старается, бумагу вон какую сделал, любо-дорого писать, а карандашики его? –– я достал из сумки новый карандаш и показал Кондрату. Он ухмыльнулся и заулыбался.

–– Да я знаю, ваша светлость. Молодец Степка ничего не скажешь. Но уж очень досуж, как пристанет, ну прямо как банный лист, –– засмеялся Кондрат. А затем совершенно серьёзно закончил. ––Я, ваша светлость, строго наказал народу, все опилки и щепу собирать. Фома Васильевич на лесопилке тоже разговор строгий имел.

–– Кондрат, а ты сам грамотный, с письмом у тебя как?

–– Теперь грамотный, писать и считать научился, к Тимофею Леонтьевичу каждый вечер хожу. Арифметике он меня сейчас обучает. Таблицу умножения учу, –– Кондрат тяжело вздохнул. ––Она мне скоро заместо бабы будет. Вчера полночи сидел, учил.

Я засмеялся, рассказ Кондрата меня откровенно позабавил.

–– Ничего, тяжело в учение, легко в бою, –– решил я утешить собеседника.

–– Да я знаю, ваша светлость, но уж очень мудреная наука, –– Кондрат еще раз осмотрел все вокруг. –– А я, ваша светлость, вот что подумал. Приставлю я к Степану Гордеечу двух мастеров из староверцев. У них обоих семьи, вот пусть они будут у него на подряде.

–– Тебе решать, главное дело делать надо.

Мы молча постояли немного. От визита к Кондрату я получил истинное удовольствие, не даром его так хвалил Фома Васильевич, золото мужик.

–– Ну ладно, Кондрат. Меня твой учитель ждет. Ты мне напоследок скажи вот что. А с дровишками как?

–– Хорошо с дровишками, ваша светлость. Я совершенно не переживаю, топить есть чем.

От Кондрата я отправился в школу, надо было узнать какие успехи были на ниве просвещения, но неожиданно решил сделать крюк и одним глазом глянуть на нашу скотину. Над всей нашей живностью, кроме лошадей, владычествовала, суровая и властная сорокалетняя Пистимея Никитична Кружилина. Она была из яицких казаков приверженцев старой веры, в страшной круговерти казацкого, а затем и пугачевского возмущения она осталось вдовой с двумя малолетними детками на руках. Все её мужики: братья, муж и его братья погибли.

Женщиной она была неразговорчивой и суровой к людям, но живность любила и даже глупая птица платила ей той же монетой. Коневодство Кружилина считала делом мужским и к лошадям подходила только когда её об этом просили. Чужие глаза в своем ведомстве не любила и никто без дела к ней не совался, причем к контролю Лукерьи Петровны и Агрипины относилась спокойно, как к должному.

Я в своей прошлой жизни любил держать хозяйство, одно из моих огорчений последних лет жизни было расставание с коровой, мне просто стало тяжело ходить за ней. Я после этого почти полгода не мог есть ничего молочного. Поэтому я любил иногда заглядывать к Пистимеи Никитичне, глядя как коровы медленно жуют запашистое сено или слышать довольное похрюкивание сосущих свиноматку поросят, а у нас в долине уже было два опороса, я просто отдыхал душой.

Пистимея Никитична всегда молча стояла рядом, но я видел что мои визиты и мое внимание ей были приятны. Я положением старался не злоупотреблять, заходил на скотный двор не часто и не давал ни каких советов.

Когда до скотного двора оставалось метров тридцать неожиданно проснулся товарищ Нострадамус: кровь чуть ли в буквальном смысле забурлила во мне, а чувство опасности обожгло лицо. И в это мгновение я услышал истошный испуганный девичий крик.

Скотный двор был обнесен тыном, но в одном месте я увидел сломанные жерди и зияющий пролом. Сломанные жерди были в крови, а на одной висел клок шерсти. Волчьей шерсти!

Бурление крови мгновенно прекратилось, внутри все похолодело, но не от страха, а от холодного, холодного в буквальном смысле, расчета. Как всегда в подобных ситуациях время замедлилось.

Я огляделся, компьютер в голове не дал добро идти через пролом, лучше верхами, всего два метра. Я подпрыгнул, ухватился на колья тына, благо они были не настолько острые, чтобы ранить руки, подтянулся и перепрыгнул, вернее даже перелетел через препятствие. Боковым зрением я увидел бегущего к воротам Федора, на бегу рвущего с плеча винтовку.