Книга Тьмы. Дилогия (СИ) - Олег Мельник

— Эй, голубки, долго будете там в уголочке ворковать? — донеслось до меня.

Увлеченный разговором, я совершенно забыл о других участниках коллектива, все это время занимавшихся творческим издевательством над инструментами. Гитаристы и барабанщик, видимо, только что вернулись с перекура и застали меня с Алексом все на то же междусобойчике.

— Что-то мы и правда засиделись, — пробормотал Алекс, глядя на часы. — Скоро администрация приползет, а мы еще не пошумели толком.

Глава 8

Работа в магазине все больше раздражала меня. И даже не оттого, что коллегами на восемьдесят процентов являлись женщины, а это значит, что наш коллектив постоянно варился в бульоне зависти, сплетен, интриг и скандалов. Меня бесили клиенты: капризные, высокомерные или не знающие чего хотят. Бесило начальство, потому что я отчего-то всегда чувствовал себя виноватым перед ними. Бесили коллеги, ибо принимали свою роль прислуги как должное. Казалось, им доставляло мазохистское удовольствие следовать за покупателями вдоль стеллажей с музыкальными и кинематографическими дисками, домогаясь к клиентам бестактными вопросами типа «вам помочь?» или «вы что-то конкретно ищете?», на что иной раз получали грубое «сам себе помоги». Конечно, такая слежка за клиентом со стороны продавца-консультанта не всегда означает желание помочь или подсказать — работник магазина попросту шпионит, дабы хитрый покупатель не прихватил чего лишнего. Такое положение прислуги-надзирателя тоже порядком выводило из себя. Не говоря уже о том, что в погоне за индивидуальной премией коллеги бросались на покупателя с жадностью нимфоманки, стремясь отбить жертву друг у друга. Постороннему наблюдателю такая борьба, конечна, была неизвестна: в торговом зале всегда царила спокойная и дружелюбная атмосфера. Но по ту сторону прилавка грызня за клиентов не прекращалась — каждый продавец имел свою кассу и компьютер (то есть учетную запись в системе), где фиксировались пройденные через продавца платежи. С каждой проданного товара труженик прилавка получал процент. Конечно, с волками жить — по-волчьи выть, только на обглоданную кость я не был согласен. Я все глубже и настойчивей уходил в музыку, желая в один прекрасный момент оставить этот прогнивший изнутри магазинчик навсегда.

Вика уходила в прошлое все дальше. За последнее время я почти не вспоминал о Вике, а Судьба заботливо уберегала от встречи с ней. Случались вечера, когда Вика приходила ко мне из туманного небытия, оживляя затухающие с каждым днем воспоминания. Впрочем, за эти воспоминания я держался сильнее, чем за саму Вику — настоящую. Она стала чужой. Я не мог отделаться от соблазна нырнуть вновь, хоть и мысленно, в былые времена радости и прожить их еще разок. Но возвращение на поверхность настоящего всегда сопровождалось болью в груди — будто расплата за только что испытываемые радостные чувства.

Иногда я мечтал. Я представлял, как могла бы сложиться наша жизнь, будь мы сейчас вместе. Я представлял, что в будущем у нас появилась семья, ребенок. Мы проживаем вместе долгую и счастливую жизнь, нянчим внуков и любим друг друга до последнего дня… Но в какой-то момент мечты обрываются — меня выворачивает от мысли жить ролью семьянина. Я вижу себя рок-звездой, жаждущей, впитывающей внимание и восхищение публики. Я упиваюсь своей значимостью, свободой, легко передвигаюсь по планете в любом направлении, не оглядываясь назад, и везде меня встречают и любят. И в этой альтернативе семья — неудобная помеха в приобретении независимости и счастья…

В конце концов я удалил с телефона и компьютера все фотографии Вики и нашу переписку, сменил SIM-карту, чтобы у нее было меньше поводов напоминать о себе. Правда, родители несколько раз сообщали, что она звонила и даже приходила ко мне домой. Эта новость вызвала лишь чувство торжества и даже злорадства — я надеялся, что с Антоном у них ничего не получилось и Вика поняла, кого она потеряла. Я попросил родителей ничего не говорить ей обо мне. Вика все еще любила меня, желала вернуть, а я стремился к жизни подальше от нее.

И еще в этот период меня стала одолевать паранойя. Впервые я ощутил ее, возвращаясь с репетиции поздно вечером. Меня не оставляло подозрение, что кто-то или что-то следует по пятам: со стуком своих шагов я явственно слышал другие, но стоило остановиться, как посторонний стук прекращался. И все бы ничего, возможно, это было просто эхо от моих шагов, однако присутствие — живое, почти осязаемое — не давало покоя. Это что-то двигалось позади меня то слева, то справа, то удалялось на такое расстояние, что я больше не мог его ощущать, то вновь приближалось и нависало над головой. Темнота ночного города, особенно в его слабоосвещенных участках, рисовала в моем сознании некое летающее чудовище в черном оборванном плаще. Чудовище парило в воздухе, старательно создавая впечатление, будто передвигается по асфальту, чтобы я резко огляделся в надежде обнаружить преследователя, а это чудовище успело скрыться на своих крыльях во мраке. Домой я добрался в тот день, запыхавшийся от бега.

Затем паранойя поднялась до следующего уровня, более серьезного: я переходил зебру, как положено — на зеленый, и вдруг что-то дернуло сзади так, что я сел на задницу прямо посреди дороги. Не успел я обернуться, дабы выразить свое недовольство такой выходкой (знакомому или кто там решил пошутить) как передо мной пронеслась заниженная белая «семерка», звякнула стеклами от громыхающего сабвуфера и умчалась в неизвестность, подмигнув карачаевской девяткой на номере. Казалось бы, ничего удивительного в таком происшествии нет, особенно со стороны наших южных соседей, если бы в дальнейшем похожие инциденты не прописались в моей жизни. Это был и вырвавшая поводок из рук хозяина овчарка, от которой я еле успел спрятаться за дверью какого-то гастронома, и надломившийся во время сильного ветра сухой сук дерева (к счастью, запутавшийся в ветвях, а потому упавший с некоторым опозданием), и советская акустическая система весом в сорок килограмм, висевшая в студии, где мы репетировали (старые рейки надломились и здоровенная колонка грохнулась прямо на меня, обошлось несколькими ушибами). Один раз во время грозы в меня едва не угодила молния. Но излюбленными приемами у неведанных «заказчиков» были внезапно появляющиеся на дороге автомобили именно в тот момент, когда я пересекал проезжую часть, — такое случалось непозволительно часто. Наиболее впечатлительные тут же побежали бы к ясновидящим снимать порчу, потому как никакого другого объяснения, кроме «сглаза», трудно себе представить. Но я не питал иллюзий насчет данных специалистов, и объяснял себе все эти происшествия связью с Тьмой: я вообразил, будто Тьма, как истинная женщина, очень переживает от невозможности донести до меня свою мысль и закатывает истерику по этому поводу, стараясь разбить мне голову в надежде, что это как-то поможет. Такое объяснение поначалу казалось убедительным, но чуть позже я понял, что Она здесь совершенно не причем.