Русская расовая теория до 1917 года. Том 2 - Владимир Авдеев

В этой сказке мы имеем пред собой очевидно слияние нескольких вариантов одного и того же основного предания, чем, должно быть, и обусловливается удивительная первобытность почти каждой черты ее, и почти полное отсутствие тех искажений, которые неизбежно являются в большинстве сказок вследствие смешения разнородных преданий. Важнейшие мифологические черты в ней я отметил курсивом; но остановлюсь только на некоторых из них, ибо подробное рассмотрение всей сказки потребовало бы обширного трактата.

Василиса Прекрасная и две сестры ее, т. е., по-видимому, утренняя заря, день (или вечер) и ночь, соответствуют приблизительно трем всадникам: дню, солнцу и ночи. Мачеха, кукла, Баба-Яга и старушка суть очевидно образы одного лица, управляющего частями дня (или временами года). В сказке, особенно в описании жилища Бабы-Яги, сохранились явственные черты старинного культа этого божества. Во всей сказке нет, вероятно, никаких поэтических прикрас. На первый взгляд, правда, можно подумать, что в ней кроются аллегорические образы, например, в описании трех всадников. Но это только так кажется. Если белый и черный всадник называются «день» и «ночь», то это следует понимать в том же самом смысле, в каком красный всадник называется «солнцем»; т. е. эти, или стоявшие, быть может, первоначально на их месте подобные слова означали первоначально не денной свет и не ночную темноту, а самые источники света и тьмы, они означали виновников этих явлений, которые представлялись в данном случае всадниками. Лишь с течением времени, когда эти воображаемые лица оказались несуществующими в действительности, их названия получили свое теперешнее, переносное значение: вместо причины они стали означать следствие. Подобным образом, например, появилось, вероятно, и отвлеченное понятие слова «весна», от корня vas в значении «одевать». Земля покрывается цветами, воздух наполняется благоуханиями и т. д. Эти явления в совокупности (далеко не соответствующие, конечно, всем признакам нашего научного понятия «весна») объяснялись появлением чудесного лица, весны, в том смысле, как свет объясняется появлением светящегося предмета. Но, спрашивалось, кто же эта весна, какова она с виду? Вероятнее всего, это девица, любящая зелень и цветы. Она украсила землю цветами: вероятно и она сама одевается в цветы. Такое воззрение отразилось между прочим в наряживании Ляли (т. е. весны) у Белоруссов, Додолы у Сербов, Пирпируны у Греков, Maibraut у Германцев и т. п. Иногда представляли себе виновника весны, на основании разных других соображений, зеленым мужчиною. Так, например, в одной немецкой сказке, представляющей один из множества вариантов нашей сказки о Василисе Прекрасной, одна маленькая девочка отправилась из любопытства в дом ведьмы, не послушавшись предостережений своих родителей. Ведьма (Frau Trude) спрашивает ее: «Отчего ты так бледна?». Дрожа от страха, девочка отвечает, что на дороге она встретила черного мужчину. «То был угольщик». — «Потом я увидела зеленого мужчину». — «То был охотник». — «Потом я увидела мужчину красного, как кровь». — «То был мясник». — «Ах, Frau Trude, я очень испугалась: я заглянула в окно и вместо вас увидела черта с огненной головой». — «Тогда ты увидела ведьму в настоящем наряде: я давно ждала тебя; теперь ты должна мне светить». Сказавши это, она превратила девочку в полено и бросила ее в огонь. Когда пламя разгорелось, она присела и, греясь у огня, сказала: «какой яркий свет!». — Соответственно представлению весны зеленым мужчиной, существуют весенние обряды, в которых девочка заменяется мужчиной, Maikonig. Вообще подобным путем появилось множество сказаний и обрядов, кажущихся аллегорическими, но не имеющих в действительности по своему происхождению ничего общего с аллигорией, т. е. с преднамеренным иносказательным выражением известной идеи.

Во всяком случае, относительно «Василисы Прекрасной» нетрудно убедиться, что эта сказка представляет множество реальных черт, и что ее следует рассматривать не как накопление поэтических тропов, а как серьезный рассказ — о том таинственном божестве (отождествляемом в иных случаях с божеством земли), которое управляет олицетворениями времен дня и года и становится таким образом для всей природы виновником жизни и смерти.

Для нас особенно важны сохранившиеся в ней черты культа того божества, которому соотвествуют Баба-Яга, куколка, старушка и отчасти сама мачеха. Хижина Бабы-Яги, являющаяся иногда, как увидим ниже, палаткой, обтянутой человечьею кожей, находится в лесу на поляне; так же точно и дом, куда переселилась на житье мачеха, стоит у самого леса. Эти избушки были, вероятно, похожи на монгольские и калмыцкие юрты и в особенности на древнейшие жилища Финнов, коты. Последние представляют собой палатку конической формы, сложенную из очищенных от коры еловых или сосновых кольев, посередине которой под отверстием, оставленным для дыма, находится очаг. Летняя кота покрывалась снаружи берестой и строилась у берегов озер и рек, куда привлекал жителей рыбный промысел — На зиму они переселялись в зимние коты, обтянутые кожей или войлоком. Зимние коты стояли уединенно в лесу, так как каждой семье необходимо было для охоты большое пространство леса, и непосредственно за котою начинался дремучий лес. Замечательно, что и в рассматриваемой нами сказке мачеха переселяется, по-видимому, осенью в дом, «возле которого был дремучий лес».

Судя по нашей сказке, святилище, являющееся хижиной Бабы-Яги, было окружено забором из человеческих костей. Вероятно не лишены реального значения и упоминаемые в сказке вереи, запоры и замок из разных частей человеческого скелета.

На заборе торчат людские черепа. В этих черепах хранится (священный) огонь, который разводится в них к ночи, когда совершалось, по-видимому, и жертвоприношение божеству. Это последнее, вероятно, изображалось иногда с головой, представляющей нечто похожее на эти черепа: «куколка поела, и глаза ее заблестели, как две свечки», с чем следует сравнить вышеупомянутую «огненную голову черта», а также и поверье, что у ведьм красные глаза, которыми они могут видеть хорошо только ночью. Черепы, светящиеся ночью, сильно напоминают следующий болгарский обычай, удержавшийся до сих пор:

«На болгарских могилах, кроме обыкновенного креста, на котором написано или вырезано имя покойного, родственники устраивают небольшие, около аршина вышиной, шкафчики из камня, или из ярко выкрашенных досок. В этих шкафчиках помещаются: лампадка, каганец, или просто горшок с угольями, и восковая свеча. Бедные люди вместо шкафчика ставят на родную могилу один лишь большой горшок с выбитым боком, а под ним складывают несколько камней и промеж ними втыкают свечу. Существует у Болгар поверье, что каждую субботу, и преимущественно от Воскресения Христова до Троицына дня, души умерших прилетают на землю — одни для испрошения прощения за грехи, а другие — праведные, для наставления своих близких на путь правды и спасения. В силу этого древнего поверья, каждую субботу на болгарских кладбищах родственники покойных зажигают в шкафчиках и в горшках свечи, а самые могилы поливают виноградным вином и окуривают ладаном. Вечером же накануне Вознесения, и вообще в одну из промежуточных ночей от этого праздника до Троицына дня, болгарские женщины совершают на могилах своих родственников особый обряд, нечто вроде древне-славянской тризны. Тут они зажигают уже все без исключения лампады и свечи; на жаровнях воспламеняют уголья и, бросая в них ладан, окуривают им могилы; здесь же, в память покойного, идет угощение знакомых и бедных принесенными с собой кушаньями, вином и ракией (виноградная водка) и раздача милостыни нищим. Женщины всю ночь остаются на кладбище и в промежутках между угощениям и милостыней молятся со свечами в руках на родных могилах. Вспомним здесь индийский вариант сказания о принесении огня. В рассказе Catapatha-Brahmana'ы о Пуруварасе и Урваши — рассказе, который считают, как известно, прототипом сказания об Эросе и Психее, — Пуруварас, по совету Урваши, высказывает пред Гандхарвами желание уподобиться им. Гандхарвы отвечают: «У людей нет огня, при помощи которого, совершая жертвоприношения, они могли бы уподобиться нам». Они положили огонь в чашу и дали ему со словами: «Если ты будешь приносить жертвы посредством этого (огня), то сделаешься одним из наших». Если, следовательно, огонь хранили уже в древнейшие времена в горшках и чашах, то нет ничего удивительного, что для этой цели употреблялись и людские черепы.

Такая «огненная голова» должны была, конечно, обладать разными магическими качествами в глазах простого народа. Одним из них было, вероятно, и то, что обнести такую голову вокруг двора служило лучшим средством против грабежа. По крайней мере, на это указывает существующий поныне обычай обносить от воров вокруг двора человеческий череп. С течением времени в воображении народа, особенно под влиянием памяти о прежних человеческих жертвоприношениях, которыми несомненно сопровождался культ божества «с пылающими глазами», могло, и даже должно было образоваться представление о том, что глаза этой головы иногда сожигали людей в уголь, как это и говорится в нашей сказке о Василисе Прекрасной. Вероятно подобным путем развилось, между прочим, и сиамское поверье, что глаза особенно благочестивых отшельников обладают этой способностью по отношению к их врагам, вследствие чего и называют их Phra-Rusi-Ta-Fai, т. е. «великими пустынниками с огненными глазами». Интересно, что рядом с этим существует в Сиаме поверье, что отрубленная голова ведьмы может блуждать по ночам как приведение в виде огненного шара. Напомним также, что «жгучие глаза» играли немаловажную роль и в суеверии древнего классического мира.