Честь самурая - Эйдзи Ёсикава

Говоря все это, Манасэ пристально смотрел на Мицухидэ. Мицухидэ в свою очередь был уверен в собственном крепком здоровье и не слишком-то прислушивался к тому, что говорил лекарь. Он пытался за деланной улыбкой скрыть свои подлинные чувства, но мало-помалу начинал испытывать беспокойство. В конце концов у него иссякло терпение и он, видимо, ждал удобного повода, чтобы попрощаться с лекарем.

Манасэ, однако же, раз заговорив, не был склонен останавливаться. И хотя для него были очевидны чувства, испытываемые сейчас Мицухидэ, он продолжал:

— Первым, что бросилось мне в глаза при встрече, был цвет вашего лица. Наверняка вы либо напуганы чем-нибудь, либо расстроены. В глазах у вас ярость, вы пытаетесь скрыть ее, но я вижу, насколько она сильна. Причем это не просто ярость, присущая мужчине, есть в ней и нечто жалостливое, типично женское. Не испытываете ли вы в последнее время по ночам онемения пальцев на руках и на ногах? Не звенит ли у вас в ушах? Не пересыхает ли во рту? Не появляется ли ощущения, будто вы жуете колючки? Ну, рассказывайте, что из вышеперечисленного вы иногда испытываете?

— У меня бывает бессонница, хотя как раз прошлой ночью я превосходно выспался. Что ж, я благодарю вас за внимание и советы и в ходе предстоящей кампании постараюсь соблюдать диету и принимать лекарства.

И, положив тем самым конец разговору, Мицухидэ махнул Мицухару и Гэнъэмону рукой, давая понять, что пора в путь.

Ближе к вечеру Синси Сакудзаэмон, приверженец клана Акэти, выехал из Адзути в Сакамото. С ним было всего несколько спутников. Его господин, князь Мицухидэ, убыл в такой спешке, что Синси пришлось задержаться, чтобы доделать незаконченные дела.

Едва он приехал в Сакамото и скинул дорожное платье, его окружили другие приверженцы князя и принялись нетерпеливо расспрашивать.

— Как развивались события после вашего отъезда?

— Какие слухи ходят сейчас по Адзути относительно его светлости?

Синси ответил, скрежеща зубами:

— С отъезда его светлости прошло всего восемь дней, но для приверженцев клана Акэти, остававшихся в Адзути, эти дни показались годами, проведенными на ложе из гвоздей. Каждый слуга, любой простолюдин из Адзути счел своим долгом явиться к нам с насмешками и с оскорблениями. «Это дом князя Мицухидэ? Ничего удивительного, что тут так воняет тухлой рыбой! Теперь лысому конец — он обесчещен, и ни один луч княжеской милости больше не сверкнет у него на плеши!» — вот что они говорили!

— И никто не осуждал князя Нобунагу за несправедливость и нечестность?

— Ведь наверняка должны были найтись и такие люди! Но что же они говорили?

— В дни после отъезда его светлости в крепости Адзути продолжался пир в честь князя Иэясу, и никому не было дела ни до чего другого. Может быть, самому князю Иэясу показалось странным, что главного распорядителя пира в последнее мгновение сместили. Мне рассказывали, что он спросил у князя Нобунаги о том, почему так внезапно уехал князь Мицухидэ. Но тот ответил, что просто приказал нашему господину вернуться к себе в провинцию.

Слушая этот рассказ, люди кусали губы от бессильного гнева. Синси поведал им и о том, что большинство ближайших приспешников Нобунаги сочли изгнание Мицухидэ весьма выгодным для себя. Более того, ходили слухи и о том, что Нобунага намерен вообще удалить весь клан Акэти куда-нибудь подальше, с глаз долой. Какими-нибудь практическими шагами эти разговоры пока не подтверждались, но, как известно, дыма без огня не бывает. Ранмару, любимчик Нобунаги и сын Мори Ёсинари, приверженца клана Ода, павшего много лет назад в битве за Сакамото, тешил себя мыслью, что именно поэтому ему отдадут крепость Сакамото. Поговаривали даже и о том, что Нобунага будто бы уже втайне пообещал ему это.

Но и этим дело не ограничивалось. Кое-кто придерживался той точки зрения, что Мицухидэ специально приказали двигаться по дороге на Санъин, чтобы, как только он прибудет туда, назначить его наместником тамошнего края, а крепость Сакамото, находящуюся в непосредственной близости от Адзути, передать Мори Ранмару.

В доказательство Синси зачитал боевой приказ Нобунаги от девятнадцатого числа и в ярости удалился. Да никаких дополнительных объяснений и не требовалось. Приказ привел в бешенство и самого Мицухидэ, и его приверженцев. Этот приказ гласил:

«Приказываю тебе в ближайшее время покинуть свою провинцию и выступить в Биттю для прикрытия Хидэёси с тыла. В дальнейшем руководствоваться указаниями от Хидэёси».

Это письмо, разосланное всем военачальникам и старшим воинам клана Ода, было составлено самим Нобунагой. Прочитанное воинами клана Акэти, оно привело их в неистовство. Клан Акэти принято было считать более высокородным, чем Икэда и Хори, и во всех отношениях равным кланам Хасиба и Сибата, вождем которых был Хидэёси. И тем не менее имя Мицухидэ было в этом приказе поставлено вровень с именами вождей кланов Икэда и Хори, а сам он оказался отныне в подчинении у Хидэёси.

Отсутствие уважения к подобающему рангу было для всякого самурая величайшим оскорблением. Позор, испытанный Мицухидэ в истории с пиром, от такого приказа только усиливался. Членов клана Акэти бесчестили вновь и вновь. Близились сумерки, но на деревьях и стенах крепостной стены все еще были видны лучи заходящего солнца. Когда Синси Сакудзаэмон закончил свой рассказ, никто не произнес ни слова, но в глазах у всех стояли слезы. И тут послышались шаги нескольких человек. Решив, что это вернулся их господин, приверженцы дружно высыпали в сад.

Только Синси не торопился вослед за остальными, ожидая, пока его позовут. Но Мицухидэ, вернувшийся с горы Хиэй, не звал к себе Синси, пока не помылся и не поел.

Мицухидэ беседовал с Синси в присутствии одного Мицухару. Синси рассказал то, о чем до этого поведал приверженцам Мицухидэ. Нобунага принял решение. Он провел необходимую подготовку и намеревается выступить из Адзути двадцать девятого. После ночного привала в Киото он затем двинется прямо на запад.

Мицухидэ слушал Синси внимательно, то и дело одобрительно кивая в такт его словам. В его глазах, как всегда, светились ум и прозорливость.

— А велика ли будет его свита? — полюбопытствовал Мицухидэ.

— Несколько вассалов и тридцать — сорок оруженосцев.

— Только и всего?

Мицухару на протяжении всего этого времени не проронил ни слова, а сейчас умолк и Мицухидэ. Они отпустили Синси.

После его ухода двоюродные братья остались вдвоем. Мицухидэ, судя по всему, хотелось излить перед братом душу, но тот не предоставил ему такой возможности. Вместо этого Мицухару заговорил о верности клану Ода и посоветовал брату поскорее отправиться на запад, дабы не гневить Нобунагу.

Откровенность, всегда присущая Мицухару, была одной из сторон его сильной и любящей натуры, и на протяжении сорока лет Мицухидэ привык полагаться на него, как на самого здравомыслящего и надежного советчика во всем клане. Поэтому Мицухидэ не мог ни злиться на брата, ни разубеждать его, хотя мнения их сейчас явно не совпадали.

Какое-то время они продолжали сидеть молча, потом Мицухидэ внезапно сказал:

— Давай направим к моим приверженцам в Камэяме передовой отряд с приказом как можно быстрее подготовиться к кампании. Ты можешь поспособствовать мне в этом, Мицухару?

Мицухару с радостью закивал.

Той же ночью несколько всадников спешно выехали в крепость Камэяма.

С наступлением четвертой стражи Мицухидэ внезапно проснулся. А спал ли он вообще? Или все это время что-то обдумывал, взвешивал, прикидывал и в конце концов принял совершенно иное решение? Потом натянул повыше одеяло, зарылся лицом в подушку и вновь попытался заснуть.

Что это: туман или дождь? Шум волн на озере или ветер с горы Хиэй? Ветер выл над крышей всю ночь. И хотя внутрь дома путь ему был закрыт, пламя свечи у изголовья Мицухидэ металось так отчаянно, словно его сотрясала нечистая сила.

Мицухидэ повернулся с бока на бок. Хотя ночи в это время года короткие, ему казалось, будто утро никогда не наступит. И уже, казалось бы, засыпая, он еще раз сбросил одеяло и сел в постели.

— Есть тут кто-нибудь? — крикнул он в ту сторону, где спали оруженосцы.

Дверная перегородка раздвинулась, и возникший на пороге оруженосец преклонил колена.

— Немедленно позови Матабэя, — распорядился Мицухидэ.

Все воины сейчас спали в отведенных для них помещениях, но, поскольку передовой отряд был накануне вечером отправлен в Камэяму, остальные пребывали в напряжении, не зная, когда именно объявит о своем отъезде их господин. Перед тем как лечь спать, они собрали все свои пожитки и держали под рукой вместе с дорожным платьем.

— Вы звали меня, мой господин?

Ёмода Матабэй не заставил себя долго ждать. Это был молодой человек крепкого сложения. Мицухидэ выделял его среди других. Сейчас он подозвал к себе юношу и прошептал ему на ухо какое-то распоряжение.