Избранное - Леонид Караханович Гурунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Урон от кукурузы был небольшой, посеяли не по-настоящему, а для сводки. Но дело было сделано, начальство ублажено. И сельдерей, и сорго вроде большого убытка не принесли, тоже для сводки были посеяны, но выгода налицо — всякие поблажки в верхах ему делают. Попадет колхоз в беду, глядишь, его вызволили: скосили старые долги, новый кредит выдали.
Положа руку на сердце, скажите: многие ли из соседей имеют приусадебный участок, — а он имеет. Все знают, с этим делом во всем Карабахе было худо: при доме не было земли, люди жили скученно, дом к дому, где уж тут взяться приусадебному хозяйству, а отрезать от общих угодий не разрешали. В уставе об этом вроде не предусмотрено.
Сарушенский председатель и здесь не промах, достучался до нужных людей, участки им прирезали. При ликовании всего колхоза. Если во дворах у колхозников в Сарушене увидели мотоцикл, даже легковую машину, не удивляйтесь. У сарушенского председателя и в городе есть рука… И все знали, левшит председатель, не совсем благопристойным путем добивается он всего этого…
Кормиться из рук такого председателя, конечно, легче. Но все же людям было неуютно и холодно возле него!
Обидная кличка
В нашем селе, в Норшене, здравствует семейство, которое называют воровским.
Я спросил, почему им такая обидная кличка. Оказывается, кто-то в далеком прошлом, дед, а может прадед, украл барана, и с тех пор кличка эта закрепилась за ними. Три поколения сменилось с тех пор, а кличка осталась. Остался и стыд. Стыд за неблаговидный поступок прадеда.
Хорошие люди, которых разделяет от предков, совершивших нехороший поступок, добрых двенадцать десятилетий, глаз не поднимают, стесняются за украденного барана.
Много лет спустя я видел должностное лицо, уличенное в больших хищениях. Помимо всего прочего, он ежедневно в течение многих лет брал бесплатно на мясокомбинате по девять — двенадцать килограммов обрезного мяса. Специалисты подсчитали: это составило около восьми тысяч семисот голов овец.
Про этого оголтелого жулика я писал в газету. Написал и чуть сам не попал в большую беду. Жулик оказался в непроницаемой броне, его взяли под защиту. И не потому, что не поверили. О нет. А по ложному и дешевому разумению. Неудобно, мол, такого работника уличать в краже.
Это верно. Стыд и позор, если человек, облеченный властью, вдруг проворовался. Ну, а если он все-таки вор? Что тогда? Амнистировать, дать пищу для разных кривотолков?
Еще раз хочу напомнить, в Норшене живет и здравствует семейство — хорошие, работящие люди, но под обидной кличкой. Все за то же. За поступок прадеда.
Тем, кто за мнимой заботой об авторитете не видит зла, я бы посоветовал кое-чему научиться у норшенцев. Хотя бы чувству стыда.
На футбольном матче
Это произошло на футбольном матче. Играли «Арарат» (Ереван) и «Спартак» (Москва). Команды лидируют, идут к финишу, игра обещала быть интересной.
В разгар игры, после красивого гола в ворота Москвы, на поле произошла свалка. Вратарь «Арарата» Абрамян, оставив ворота, побежал на место происшествия. Судья не остановил игру, хотя обе команды, сбившись в кучу, обсуждали пренеприятный инцидент.
Воспользовавшись суматохой, один из спартаковцев отделился от общей кучи игроков и преспокойно загнал мяч в незащищенные ворота «Арарата». Судья зафиксировал гол.
И в эту самую минуту разъяренный стадион в едином порыве загудел. Публика, возмущенная несправедливостью, топала ногами, неистовствовала…
Но почему мы так глухи к несправедливости, когда происходит она не на футбольном поле? Когда мы один на один со своей совестью, чужой бедой?
Без семи мудрецов…
«Прошу обеспечить меня и мою семью тишиной». Это я выписал в районе из подлинного заявления одного колхозника. Ездил к нему, интересовался его странной жалобой. На поверку жалоба оказалась не такой уж странной…
Репродуктор «Октава», установленный на деревенской площади, круглые сутки гремел на все село, не давая людям спать. Особенно страдали колхозники, дома которых находились поблизости.
В районе к жалобе колхозника отнеслись несерьезно, с улыбочкой. Я же только за одну ночь, проведенную под неусыпным ангельским голоском «Октавы», возненавидел весь род радио во всех его коленах.
Когда-то громкоговоритель питался энергией от батареи, тихо бормотал себе под нос из своего раструба и никому не мешал. Охота слушать — слушай. Нет — он тебе не помеха, поворачивайся на другой бок и спи. Но вот в село пришла мингечаурская электроэнергия большой мощности. «Октаву» перевели на мингечаурский ток. С этого и началось…
Я позвонил в район, попросил приехать в село того самого работника, что посмеялся над жалобой колхозника, требующего тишины для себя и своей семьи. Встретились в правлении колхоза — не очень близко от площади, на которой был установлен репродуктор.
— Вы меня слышите? — кричал я в ухо приезжему из района.
Тот мотал головой.
— Не смешно, правда? — допытывался я.
Вечером, выбрав момент, когда репродуктор на минуту примолк, я снова вернулся к странной жалобе, которая уже не казалась странной работникам района.
— В самом деле, почему не угомоните репродуктор? Ведь можно же немного поубавить голос? — обратился к председателю колхоза ответственный товарищ из района.
— У нас нет штатной единицы. Некому этим заниматься, — был ответ.
— Тогда уберите совсем. Нет же пользы людям от него. Одни жалобы.
— Убрать тоже не могу, — не моргнув глазом, ответил председатель. — За него уже внесены деньги на год вперед. Пусть и отслужит. Не пропадать же денежкам. Не на улице берем.
Ответственный товарищ из района, до этого серьезно слушавший председателя, не выдержал, расхохотался.
— А-а, деньги внесены авансом, на год вперед. Это действительно головоломная задача, без семи мудрецов такую задачу не решишь. Нельзя же, в самом деле, чтобы пропадали денежки.
Ответственный товарищ оказался довольно веселым человеком. Он надоумил расчетливого председателя, должно быть смеха ради, на положенный срок перенести репродуктор на ферму.
— Говорят, коровы любят музыку, прибавляют молоко. Вот и пусть слушают на здоровье, — посоветовал он.
Кажется, далекий от юмора председатель так и поступил. Не пропадать же денежкам!
Дорога к тебе
Ларисе Гурунц, моей жене
Родной язык
Пески. Чужбина. Чужое небо над головой…
Старик в рваной одежде на горячем песке одну за другой выводит буквы алфавита. Возле него в таких же лохмотьях — мальчишки. Старик — учитель. По песочному букварю он обучает детей родному языку.
Раздается сигнал. Колонна снимается и
