Графиня де Шарни. Том 1 - Александр Дюма

Там он как человек, которому хорошо знакома дорога, стал подниматься по узкой лестнице для слуг, которая длинным петляющим переходом соединялась с кабинетом короля.

Лакей при виде его ахнул от удивления, а может быть, и от радости, но он приложил палец к губам.

— Господин Гю, — спросил он, — может король немедля меня принять?

— У короля сейчас господин генерал де Лафайет, которому он дает распоряжения на сегодня, — отвечал лакей, — но как только генерал выйдет…

— Вы обо мне доложите? — подхватил офицер.

— Ну, в этом, несомненно, нет необходимости: его величество ждет вас, еще вчера он приказал, чтобы вас провели к нему, как только вы прибудете.

В этот миг из королевского кабинета послышался звон колокольчика.

— Ну вот, — сказал лакей, — король звонит, по-видимому, как раз для того, чтобы спросить о вас.

— Тогда пойдемте, господин Гю, не будем тратить времени, коль скоро король и впрямь свободен и может меня принять.

Лакей распахнул дверь и почти сразу же — поскольку король и впрямь был в одиночестве — объявил:

— Его сиятельство граф де Шарни.

— О, пусть войдет! Пусть войдет! — сказал король. — Я жду его со вчерашнего дня.

Шарни быстро вошел и, с почтительной поспешностью приблизившись к королю, промолвил:

— Государь, кажется, я на несколько часов опоздал, но, когда я объясню вашему величеству причины своего опоздания, вы меня простите.

— Входите, входите, господин де Шарни. В самом деле, я ждал вас с нетерпением, но заранее согласен с вами в том, что лишь важные причины могли сделать ваше путешествие не столь быстрым, как предполагалось. Теперь вы здесь, и я рад вас видеть.

И он протянул графу руку, которую тот почтительно поцеловал.

— Государь, — продолжал Шарни, видя нетерпение короля, — я получил ваш приказ позавчера ночью и вчера в три часа утра выехал из Монмеди.

— Как вы ехали?

— В почтовой карете.

— Тогда я понимаю, почему вы на несколько часов задержались, — с улыбкой сказал король.

— Государь, — возразил Шарни, — верно, я мог скакать во весь дух, и тогда я был бы здесь уже в десять или одиннадцать вечера, и даже раньше, если двигаться напрямик, но мне захотелось составить себе мнение об удобствах и неудобствах того пути, который вы, ваше величество, избрали; я хотел узнать, какие почтовые станции работают исправно, а какие нет, но, главное, я хотел узнать с точностью до минуты, до секунды, сколько времени требуется, чтобы добраться из Монмеди до Парижа и, соответственно, из Парижа в Монмеди. Я все записал и теперь в состоянии ответить на любые вопросы.

— Браво, господин де Шарни, — сказал король, — ваша служба выше всяких похвал; только позвольте мне сначала рассказать о том, как обстоят дела здесь, а затем вы скажете мне, как они обстоят там.

— О государь, — отозвался Шарни, — судя по вестям, которые до меня дошли, дела из рук вон плохи.

— Настолько, что в Тюильри я — пленник, дорогой граф. Я только что говорил милейшему господину де Лафайету: я предпочел бы быть королем Меца, нежели королем Франции; но к счастью, вы уже здесь!

— Вы, ваше величество, изволили мне пообещать ввести меня в курс событий.

— Да, в самом деле, в двух словах вы знаете, что мои тетки бежали?

— Знаю то, что знают все, государь, но без подробностей.

— Ах, Боже мой, да все очень просто. Вы знаете, что Собрание разрешило нам принимать только тех священников, которые дали присягу. Ну вот, бедные женщины и напугались перед приходом Пасхи; они решили, что рискуют спасением души, если будут исповедоваться конституционному попу, и по-моему, надо вам сказать, они укатили в Рим. Никакой закон не запрещал им такого путешествия, и едва ли можно было опасаться, что две несчастные старухи чрезмерно усилят партию эмигрантов. Они поручили Нарбонну подготовить их отъезд, и я уж не знаю, как он с этим управился, потому что весь план раскрылся, и в самый вечер отъезда им в Бельвю нанесли визит вроде того, какой мы принимали с пятого на шестое октября в Версале.

К счастью, когда весь этот сброд ворвался к ним, они уже вышли через другую дверь. И представьте себе, ни одной готовой кареты! А их должны были ждать в каретном сарае три запряженных экипажа. Пришлось им пешком идти до самого Медона. Там наконец нашли кареты и уехали. Через три часа — чудовищный шум на весь Париж: те, кто отправился к ним, желая предотвратить эту поездку, нашли гнездо еще теплым, но пустым. На другой день вся пресса так и взвыла. Марат вопит, что они увезли с собой миллионы, Демулен — что они похитили дофина. Во всем этом нет ни слова правды: у бедных женщин было в кошельке триста-четыреста тысяч франков и им самим-то было нелегко, где уж им было обременять себя ребенком, с которым их бы мигом опознали; да вот вам доказательство: их ведь и без того узнали, сперва в Морй — там их пропустили, — а потом в Арне-ле-Дюк, где они были задержаны. Пришлось мне писать в Собрание, чтобы им позволили продолжать путь, и, несмотря на мое письмо, Собрание проспорило целый день. Наконец женщинам разрешили ехать дальше, но с условием, чтобы комитет представил закон об эмиграции.

— Да, — заметил Шарни, — но мне казалось, что после блестящей речи господина де Мирабо Собрание отвергло проект закона, предложенный комитетом.

— Разумеется, отвергло. Но наряду с этим скромным триумфом меня подстерегало огромное унижение. Когда все увидали, какой переполох поднялся из-за отъезда двух бедных женщин, несколько преданных друзей — а их у меня осталось больше, чем я думал, дорогой граф! — несколько преданных друзей, около ста дворян, устремились к Тюильри и предложили мне располагать их жизнями. Тут же прошел слух о том, что зреет заговор и что меня хотят похитить. Лафайет, которого заставили сломя голову мчаться в Сент-Антуанское предместье под тем предлогом, что Бастилию якобы восстанавливают, рассвирепел из-за того, что дал себя провести, вернулся к Тюильри, ворвался сюда с обнаженной шпагой и со штыками наперевес, задержал наших несчастных друзей, обезоружил их. У одних оказались пистолеты, у других кинжалы. Каждый взял то, что попалось ему под руку. Да уж, этот день войдет в историю под новым именем; он будет называться днем Рыцарей кинжала.

— О государь, государь! В какие ужасные времена мы живем, — покачав головой, вздохнул Шарни.

— Погодите. Каждый год мы ездим в Сен-Клу, так заведено, это вошло в обычай. Позавчера приказываем заложить кареты, спускаемся и видим, что вокруг этих карет собралось полторы тысячи человек. Садимся, но ехать невозможно; люди виснут на поводьях лошадей, заявляют, что я, дескать, хочу бежать, но это мне не удастся. После часа бесплодных попыток пришлось вернуться; королева плакала от гнева.