Современная комедия - Джон Голсуорси

В изящной комнате воцарилось молчание: все ждали звонка, а Сомс размышлял, рассказать ли Майклу о том, что сегодня случилось. Он открыл было рот, но из него не вылетело ни звука. Уж сколько раз Майкл поражал его своими взглядами. И он все смотрел на зятя, а тот глядел в окно. Занятное у него лицо, некрасивое, но приятное, эти острые уши и брови, разбегающиеся вверх, – не думает вечно о себе, как все красивые молодые люди. Красивые мужчины всегда эгоисты – верно, избалованы. Хотел бы он знать, о чем задумался этот молодой человек!

– Вот он! – сказал Майкл, вскакивая с места.

Сомс опять остался один. На сколько времени, он не знал, – он был утомлен и вздремнул, несмотря на тревогу. Звук открывающейся двери разбудил его, и он успел принять озабоченный вид прежде, чем Флер заговорила:

– Почти наверно корь, папа.

– О, – протянул Сомс. – Как насчет ухода?

– Няня и я, конечно.

– Значит, тебе нельзя будет выходить?

«А ты разве не рад этому?» – словно сказало ее лицо. Как она читает у него в мыслях!

Видит бог, он не рад ничему, что огорчает ее, а между тем…

– Бедный малыш, – сказал он уклончиво. – Нужно вызвать твою мать. Постараюсь найти что-нибудь, чтобы развлечь его.

– Не стоит, папа, у него слишком сильный жар, у бедняжки. Обед подан, я буду обедать наверху.

Сомс встал и подошел к ней.

– Ты не тревожься, – сказал он. – У всех детей…

Флер подняла руку:

– Не подходи близко, папа. Нет, я не тревожусь.

– Поцелуй его от меня, – сказал Сомс. – Впрочем, ему все равно.

Флер взглянула на него. Губы ее чуть-чуть улыбнулись. Веки мигнули два раза. Потом она повернулась и вышла, и Сомс подумал: «Вот бедняжка! Я ничем не могу помочь!»

О ней, а не о внуке, были все его мысли.

IV

В «Лугах»

В «Лугах» святого Августина когда-то, без сомнения, росли цветы, и по воскресеньям туда приезжали горожане погулять и нарвать душистый букет. Теперь же, если там еще и можно было увидеть цветы, то разве только в алтаре церкви преподобного Хилери или у миссис Хилери на обеденном столе. Остальная часть многочисленного населения знала об этих редкостных творениях природы только понаслышке да изредка, завидев их в корзинах, восклицала: «Эх, хороши цветочки!»

В день Аскотских скачек, когда Майкл, верный своему обещанию, явился навестить дядю, его спешно повели смотреть, как двадцать маленьких августинцев отправляют в крытом грузовике провести две недели среди цветов в их естественном состоянии. В толпе ребят стояла его тетя Мэй – женщина высокого роста, стриженая, с рыжеватыми седеющими волосами и с тем слегка восторженным выражением, с которым обычно слушают музыку. Улыбка у нее была очень добрая, и все любили ее за эту улыбку и за манеру удивленно вздергивать тонкие брови, словно недоумевая: «Ну что же дальше?» В самом начале века Хилери нашел ее в доме приходского священника в Хантингдоншире, и двадцати лет она вышла за него замуж. С тех пор она не знала свободного часа. Два ее сына и дочь уже поступили в школу, так что во время учебного года семью ее составляли всего только несколько сотен августинцев. Хилери случалось говорить: «Не налюбуюсь на Мэй. Теперь, когда она остриглась, у нее оказалось столько свободного времени, что мы думаем заняться разведением морских свинок. Если бы она еще позволила мне не бриться, мы бы действительно успели кое-что сделать».

Увидев Майкла, она улыбнулась ему и вздернула брови.

– Молодое поколение Лондона, – вполголоса сообщила она, – отбывает в Ледерхед. Правда, милые?

Майкла и в самом деле удивил здоровый и опрятный вид двадцати юных августинцев. Судя по улицам, с которых их собрали, и по матерям, которые пришли их проводить, семьи, очевидно, приложили немало усилий, чтобы снарядить их в дорогу.

Он стоял и приветливо улыбался, пока ребят выводили на раскаленный тротуар под восхищенными взорами матерей и сестер. Ими набили грузовик, открытый только сзади, и четыре молодые воспитательницы втиснулись в него следом за ними.

– «Двадцать четыре цыпленка в этот пирог запекли», – вспомнил Майкл детскую песенку.

Тетка его рассмеялась:

– Да, бедняжки, и жарко им будет! Но правда, они славные? – Она понизила голос. – А знаешь, что они скажут через две недели, когда вернутся? «Да, да, спасибо, было очень хорошо, только малость скучно. Нам больше нравится на улицах». Каждый год та же история.

– А зачем их тогда возить, тетя Мэй?

– Они поправляются физически; вид у них крепкий, но на самом деле они не могут похвастаться здоровьем. А потом, так ужасно, что они никогда не видят природы. Конечно, Майкл, мы выросли в деревне и не можем понять, что представляют для детей лондонские улицы: без пяти минут рай, знаешь ли.

Грузовик тронулся, вслед ему махали платками, выкрикивали напутствия.

– Матери любят, когда увозят ребят, – сказала тетя Мэй, – это льстит их самолюбию. Ну так. Что тебе еще показать? Улицу, которую мы только что купили и собираемся потрошить и фаршировать заново? Хилери, верно, там с архитектором.

– Кому принадлежала улица? – спросил Майкл.

– Владелец жил на Капри. Вряд ли он когда и видел ее. На днях он умер, и мы получили ее за сравнительно небольшие деньги, если принять во внимание близость к центру. Земельные участки стоят недешево.

– Вы заплатили за нее?

– О нет! – Она вздернула брови. – Отсрочили чек до второго пришествия.

– Боже правый!

– Никак нельзя было упустить эту улицу. Мы внесли аванс, остальную сумму надо достать к сентябрю.

– Сколько? – спросил Майкл.

– Тридцать две тысячи.

Майкл ахнул.

– Ничего, милый, достанем. Хилери в этом отношении молодец. Вот и пришли.

Это была изогнутая улица, на которой, по мере того как они медленно шли вперед, каждый дом казался Майклу более ветхим, чем предыдущий. Закопченные, с обвалившейся штукатуркой, сломанными решетками и разбитыми окнами, словно брошенные на произвол судьбы, как наполовину выгоревший корабль, они поражали взгляд и сердце своей заброшенностью.

– Что за люди тут живут, тетя Мэй?

– Всякие – по три-четыре семьи в каждом доме. Торговцы с Ковент-Гардена, разносчики, фабричные работницы – мало ли кто. Прозаических насекомых изобилие, Майкл. Работницы трогательные – хранят свои платья в бумажных пакетах. Многие очень недурно одеваются. Иначе, положим, их бы уволили, бедных.

– Но неужели у людей еще может быть желание здесь жить?

Брови тетки задумчиво сдвинулись.

– Тут, милый, не в желании дело. Просто экономические соображения. Где еще они могли бы жить так дешево? И даже больше: куда им вообще идти, если их выселят? Тут неподалеку власти недавно снесли целую улицу и построили громадный многоквартирный дом для рабочих, но тем, кто раньше жил на этой улице, квартирная плата оказалась не по карману, и они попросту рассосались по другим трущобам. А кроме того, им, знаешь ли, не по вкусу эти дома-казармы, и я их понимаю. Им хочется иметь