Властелин колец - Джон Толкин

Но когда я спасся из Ортханка и предостерег тебя, когда личина была сорвана — тут уж тайное сделалось явным, и Гнилоуст принялся опасно хитрить. Он выдумывал препоны, отводил удары, распылял войска. А изворотлив он был на диво: то стыдил за оглядку, то стращал колдовством. Помнишь, как по его наущению все войска впустую услали на север, когда они нужны были на западе? Твоими устами он запретил Эомеру погоню за сворой орков, и если бы Эомер не ослушался твоего, а вернее, Гнилоустова злокозненного запрета, то орки сейчас доставили бы в Изенгард бесценную добычу. Не ту, о которой пуще всего мечтает Саруман, нет, — но двоих из нашего Отряда, сопричастных тайной надежде: о ней я даже с тобой, государь, пока не смею говорить открыто. Подумай только, что бы им довелось претерпеть и что Саруман проведал бы на пагубу нам?

— Я многим обязан Эомеру, — сказал Теоден. — Говорят: словом дерзок, да сердцем предан.

— Скажи лучше: кривой суд всегда правое скривит, — посоветовал Гэндальф.

— Да, судил я вкривь, — подтвердил Теоден. — А тебе обязан прозрением. Ты опять явился вовремя. Позволь одарить тебя по твоему выбору: что ни захочешь — все твое. Лишь меч мой оставь мне!

— Вовремя явился я или нет, это мы увидим, — сказал Гэндальф. — А дар от тебя охотно приму, и выбор мой уже сделан. Подари мне Светозара! Ведь ты его лишь одолжил — таков был уговор. Но теперь я помчусь на нем навстречу неизведанным ужасам: один серебряный конь против девяти вороных. Чужим конем рисковать не след; правда, мы с ним уже сроднились.

— Достойный выбор, — сказал Теоден, — и нынче я с радостью отдаю тебе лучшего коня из моих табунов, ибо нет среди них подобных Светозару и, боюсь, не будет. В нем одном нежданно возродилась могучая порода древности. А вы, гости мои, подыщите себе дары у меня в оружейной. Мечи вам не надобны, но там есть шлемы и кольчуги отменной работы мастеров Гондора. Подберите, что придется по душе, и да послужат они вам в бою!

Из оружейной нанесли груды доспехов, и вскоре Арагорн с Леголасом облачились в сверкающие панцири, выбрали себе шлемы и круглые щиты с золотой насечкой, изукрашенные по навершью смарагдами, рубинами и жемчугом. Гэндальфу доспех был не нужен, а Гимли не требовалась кольчуга, если бы даже и нашлась подходящая, ибо среди сокровищ Эдораса не было панциря прочнее, чем его собственный, выкованный гномами Подгорного Царства. Но он взял себе стальную шапку с кожаным подбоем — на его круглой голове она сидела как влитая, взял и маленький щит с белым скакуном на зеленом поле — гербом Дома Эорла.

— Да сохранит он тебя от стрел, мечей и копий! — сказал Теоден. — Его изготовили для меня еще во дни Тенгела, когда я был мальчиком.

Гимли поклонился.

— Я не посрамлю твоего герба, Повелитель Ристании, — сказал он. — Да мне и сподручней носить щит с лошадью, чем носиться на лошади. Свои ноги — они как-то надежнее. Вот отвезут меня куда надо, опустят на твердую землю, а там уж я себя покажу. — Увидим, — сказал Теоден.

Конунг встал, и Эовин поднесла ему кубок вина.

— Фэрту Теоден хал! — промолвила она. — Прими этот кубок и почни его в нынешний добрый час. Да окрылит тебя удача, возвращайся с победой!

Теоден отпил из кубка, и она обнесла им гостей. Перед Арагорном она помедлила, устремив на него лучистые очи. Он с улыбкой взглянул на ее прекрасное лицо и, принимая кубок, невзначай коснулся затрепетавшей руки.

— Привет тебе, Арагорн, сын Араторна! — сказала она.

— Привет и тебе, Дева Ристании, — отвечал он, помрачнев и больше не улыбаясь.

Когда круговой кубок был допит, конунг вышел из дверей чертога. Там его поджидала дворцовая стража, стояли глашатаи с трубами и собрался знатный люд из Эдораса и окрестных селений.

— Я отправляюсь в поход, может статься, последний на моем веку, — сказал Теоден. — Мой сын Теодред погиб, и нет прямых наследников трона. Наследует мне сестрин сын Эомер. Если и он не вернется, сами изберите себе государя. Однако же надо назначить правителя Эдораса на время войны. Кто из вас останется моим наместником?

Ни один не отозвался.

— Что ж, никого не назовете? Кому доверяет мой народ?

— Дому Эорла, — ответствовал за всех Гайма.

— Но Эомера я оставить не могу, да он и не останется, — сказал конунг. — А он — последний в нашем роду.

— Я не называл Эомера, — возразил Гайма — И он в роду не последний. У него есть сестра — Эовин, дочь Эомунда. Она чиста сердцем и не ведает страха. Любезная Эорлингам, пусть примет она бразды правления — она их удержит.

— Да будет так, — скрепил Теоден. — Глашатаи, оповестите народ о моей наместнице!

И конунг опустился на скамью у дверей и вручил коленопреклоненной Эовин меч и драгоценный доспех.

— Прощай, сестрина дочь! — молвил он. — В трудный час расстаемся мы, но, может, еще и свидимся в золотом чертоге. Если же нет, если нас разобьют, уцелевшие ратники стекутся в теснину Дунхерга: там вы еще долго продержитесь.

— Напрасны эти слова, — сказала она. — Но до вашего возвращенья мне день покажется с год.

И, говоря так, взглянула на Арагорна, стоявшего рядом.

— Конунг вернется, — сказал тот. — Не тревожься! Не на западе — на востоке ждет нас роковая битва!

Теоден и Гэндальф возглавляли молчаливое шествие, растянувшееся по длинной извилистой лестнице. Возле крепостных ворот Арагорн обернулся. С возвышенного крыльца, от дверей золотого чертога смотрела им вслед Эовин, опершись на меч обеими руками. Ее шлем и броня блистали в солнечных лучах.

Гимли шел рядом с Леголасом, держа секиру на плече.

— Ну, наконец-то раскачались! — сказал он. — Ох и народ эти люди — за все про все у них разговор. А у меня уж руки чешутся, охота секирой помахать. Хотя ристанийцы-то небось тоже рубаки отчаянные. А все ж таки не по мне такая война: поле боя невесть где, как хочешь, так и добирайся. Ладно бы пешком, а то трясись, мешок мешком, на луке у Гэндальфа.

— Завидное местечко, — сказал Леголас. — Да ты не волнуйся, Гэндальф тебя, чуть что, живенько на землю спустит, а Светозар ему за это спасибо скажет. Верхом-то секирой не помашешь.

— А гномы верхом и не воюют. С лошади удобно разве что людям затылки брить, а не оркам рубить головы, — сказал Гимли, поглаживая топорище.

У ворот выстроилось ополчение: и стар, и млад — все уже в седлах и в полном доспехе. Собралось больше тысячи; колыхался лес копий. Теодена встретили громким, радостным кличем и подвели его коня, именем Белогрив. Наготове стояли кони Арагорна и Леголаса. Покинутый Гимли только было насупился, как к нему подошел Эомер с конем в поводу.