Джонатан Стрендж и мистер Норрелл - Сюзанна Кларк

— Ты уже все сделал, — прошептала она.

Они посмотрели друг на друга, и на мгновение все между ними стало по-прежнему, будто они никогда не разлучались. Однако Арабелла не решилась остаться со Стренджем во тьме, а Стрендж не стал об этом просить.

— Придет день, — произнес он, — и я отыщу нужное заклинание и рассею тьму. И тогда я приду за тобой.

— Да. Придет день. Я буду ждать.

Стрендж кивнул и приготовился шагнуть во тьму, но замешкался.

— Белл, — промолвил он, — не носи черное. Ты не вдова. Будь счастлива. Я хочу думать, что ты счастлива.

— Обещаю. А как я должна думать о тебе?

Стрендж задумался, а потом рассмеялся.

— Думай, что я носом зарылся в книгах!

Они поцеловались. Затем Стрендж повернулся на каблуках и исчез во тьме.

Примечания

1

Джонатан Стрендж. «История и практика английской магии», том 1, глава 2. Изд-во Джона Меррея. Лондон, 1816

2

Правильнее называемых ауреатами, или магами Золотого века

3

Джон Сегундус. «Полное описание волшебных слуг доктора Пейла, их имена, история и характеры». Издательство Томаса Бернхема. Нортхемптон, 1799

4

Мартин Пейл (1485–1567), сын уорвикского кожевника, был последним из ауреатов, или волшебников Золотого века. После него и другие называли себя волшебниками (как, например, Грегори Авессалом), но их репутация небесспорна. Пейл определенно последним из английских волшебников посетил Страну фей

5

Волшебники, как мы знаем по изречению Джонатана Стренджа, ссорятся и спорят по любому поводу; много времени и усилий потрачено на изучение вопроса, может ли то или иное сочинение считаться книгой по магии. Однако рядовые маги считают, что им довольно следующего простого правила: книги, написанные до того, как в Англии иссякло колдовское искусство — по магии; все, что позже — о магии. Они исходят из того, что книги по волшебству должны писать практикующие волшебники, а не теоретики и не историки магии. Казалось бы, что может быть логичнее? Однако мы тут же сталкиваемся с затруднением. Великие магистры магии, те, кого мы зовем ауреатами или магами Золотого века (Томас Годблесс, Ральф Стокси, Екатерина Уинчестерская, Король-ворон), либо почти ничего не писали, либо их сочинения не дошли до нашего времени. Весьма вероятно, что Томас Годблесс не знал грамоты. Стокси посещал приходскую школу в Девоншире, где учил в том числе латынь, однако, нам известно о нем из чужих трудов.

Волшебники начали писать книги лишь на закате магии. Свет английской магии уже частично померк; те, кого мы зовем магами Серебряного века, или аргентианами (Томас Ланчестер, 1518–1590, Жак Белазис, 1526–1604; Никлас Губерт, 1535–1578, Грегори Авессалом, 1507–1599), были слабыми огоньками в сумерках, в первую очередь учеными и лишь во вторую — волшебниками. Разумеется, они уверяли, будто творят какие-то чары, у некоторых был даже волшебный слуга или два, однако достижения их невелики, и ряд современных исследователей вообще отказывает им в умении колдовать

6

В первом абзаце, который мистер Сегундус прочел, говорилось об Англии, Стране фей (которую волшебники иногда называют «Иные края») и некой местности, лежащей якобы по ту сторону ада. Мистер Сегундус что-то слышал о символической и магической связи между этими землями, но ни разу не читал столь четкого разъяснения.

Второй отрывок рассказывал о величайшем английском волшебнике, Мартине Пейле. В «Древе познания» Грегори Авессалома есть знаменитое описание того, как Мартин Пейл, последним из англичан путешествуя по Стране фей, посетил тамошнего принца. Как большинство эльфов и фей, принц этот носил множество имен, титулов, почетных званий и прозвищ; однако обычно его называют Холодным Генри. Холодный Генри встретил гостя пространной и почтительной речью. Она была полна метафор и невнятных аллюзий, однако, судя по всему, Холодный Генри говорил о том, что эльфы и феи — существа по природе своей зловредные и порою сами не понимают, когда творят дурное. На это Мартин Пейл коротко и загадочно ответил, что не у всех англичан ноги одинакового размера.

Несколько столетий никто не мог взять в толк, что это означает. Выдвигался ряд теорий, и Джон Сегундус знал их все. Самую популярную предложил Уильям Пантлер в начале восемнадцатого века. Пантлер сказал, что Холодный Генри и Пейл говорили о богословии. Волшебные существа (как всем известно) не могут принадлежать к Церкви; Искупление на них не распространяется, и что с ними будет в день Страшного Суда, никому неведомо. Согласно Пантлеру, Холодный Генри спрашивал Пейла, способны ли эльфы, подобно людям, наследовать жизнь вечную. Своим ответом — что не у всех англичан ноги одного размера — Пейл выразил мысль, что не все англичане спасутся. Основываясь на этом, Пантлер приписал Пейлу довольно странную веру, будто Царствие Небесное в состоянии вместить лишь ограниченное число праведников — всякий англичанин, обреченный вечному проклятию, освобождает место для эльфа.

В «Наставлениях» Жака Белазиса мистер Сегундус прочел совершенно другое объяснение. За три столетия до Мартина Пейла замок Холодного Генри посетил еще более великий английский волшебник — Ральф Стокси — и оставил там свои башмаки. Башмаки, пишет Белазис, были старые, потому-то Стокси и не забрал их с собой, однако их присутствие в замке наводило ужас на эльфов, которые к английским волшебникам относились с огромным благоговением. В частности, Холодный Генри не находил себе покоя, ибо вообразил, будто неким непостижимым образом христианская мораль осудит его в случае утраты башмаков. Он пытался избавиться от тягостной обузы, передав башмаки Пейлу, однако тот отказался их брать

7

В древнем Риме триумфаторов венчали лавровыми венками; дорога любимцев Фортуны, как уверяют, усеяна розами; однако английские волшебники всегда удостаивались лишь простого плюща

8

Одно, из таких похищений описано в знаменитой балладе:

Недолго, недолго, отец говорил,Будешь с нами, сынок,Ворон-король из цветов землиВыбирает лучший цветок.

Печально, что поп у нас простак,Он кадил и в колокол бил,Ворон-король три свечи зажег.Поп сник и отступил.

Печально, что руки ее слабы.Ворон-король простер крыла,И та, что клялась всю жизнь любить,Вздохнув, объятья разорвала.

Печальна смутная наша страна,Как белый туман болот,Как ветром гонимые клочья дождя,Когда Ворон-король грядет.

Дни пройдут, и пройдут года,Меня вспоминайте, молю,Над диким полем в мерцании звезд,Летящего вслед Королю.

9

Мистер Хонифут ссылался на следующий прецедент. В 1279 в городе Олстоне произошло страшное убийство. На дереве перед церковью нашли повешенного мальчика. Над церковной дверью стояла статуя Мадонны с Младенцем. Олстонцы отправили гонцов в Ньюкасл, в замок Короля-ворона, и Король-ворон прислал двух волшебников, дабы те оживили статую. Мадонна и Младенец заговорили и сказали, что мальчика убил чужак, который им незнаком. С тех пор всякий раз, как в Олстон приходил кто-то чужой, горожане тащили его к церкви и спрашивали: «Это он?», но всякий раз Мадонна и Младенец отвечали: «Нет». Под ногами у Мадонны были каменные лев и дракон, переплетенные немыслимым образом и вцепившиеся друг другу в шею. Их высек из камня человек, никогда не видевший ни льва, ни дракона, но много собак и овец, поэтому в фигурах было что-то собачье и овечье. Всякий раз, как очередного беднягу притаскивали к церкви, лев и дракон переставали грызться и поднимали голову, причем лев лаял, а дракон возмущенно блеял.

Прошли годы. Все горожане, знавшие мальчика, умерли, да и убийца, надо полагать, тоже. Однако у Мадонны и Младенца осталась привычка говорить; всякий раз, как какой-нибудь бедолага чужак проходил на расстоянии видимости от церкви, они поворачивали каменные головы и говорили: «Это не он». В итоге Олстон приобрел недобрую репутацию, и люди из соседних городов предпочитали туда не ездить

10

Дабы лучше разобраться в характере и магических силах мистера Норрела, мистер Сегундус написал подробное описание визита в аббатство Хартфью. Увы, он обнаружил, что в данном случае память его подводит. Всякий раз, перечитывая написанное, он замечал, что помнит события несколько иначе. Он принимался исправлять слова и фразы и в конце концов полностью все переписывал. По прошествии трех или четырех месяцев он вынужден был признаться себе, что ничего не помнит, и бросил рукопись в камин