Парад обреченных - Тимофей Печёрин

Внешность преследователь имел неприятную, даже дикую. Здоровенный, заросший, со шрамом на лице. Волосы детины явно заждались цирюльничьих ножниц. А одежде, хоть и добротной, не помешала бы стирка.

Словно лесной житель пожаловал. Или варвар с северных или восточных пределов. Даже городские нищие смотрелись, хоть безобразнее, но куда безобидней, чем он.

Но вот глаза детины с его внешностью не вязались. Умные, проницательные. Цепкие. Точно это чучело взяло их в аренду. Словно насквозь смотрели эти глаза, видя то, что другим не заметно. Еще так мог смотреть торговец, прицениваясь к дорогому товару.

А сама Катрина заметила бородача со шрамом, лишь когда до стены осталось несколько сотен шагов. И когда он сам вышел вперед, заступая женщине путь.

— Что тебе нужно? — мгновенно придя в себя, прошипела Катрина, словно сердитая кошка, — тебе меня не остановить, ясно? Никому из вас меня не остановить!

На последней фразе женщина вовсе изошла на крик. Отчего на нее оглянулось не меньше десятка прохожих. Что понемногу заполняли улицы, со свежими силами вливаясь в нескончаемую городскую сумятицу.

— Дайте мне… хоть раз самой решить за себя, — столь же резко перешла Катрина на шепот, подведя черту.

— Так мы… я, в общем-то, не против, — молвил детина миролюбиво, — только у меня одно предложение. Если уж ты решила закончить жизнь раньше срока… может, сделаешь это наиболее быстро… и без боли?

А вот это женщину уже заинтересовало. Быстрее, чем в ров со стены? И совсем-совсем без боли? Что ж, почему бы и нет. Терять-то все равно нечего.

Все лучшее… кому? В том мире и в стране, где я родился, расхожий лозунг утверждал, что детям. Насколько соответствовал он действительности, вопрос отдельный. Тем более что уже ко времени моей юности этот лозунг начал забываться. С другой стороны, поводов для жалобы на детские годы лично у меня вроде не было. Беззаботная пора, и этим все сказано.

А вот во Фьеркронене аналогичный лозунг, вероятно, звучал как «все лучшее — королю». Во всяком случае, именно такое впечатление у нас сложилось, когда мы наконец миновали туннель Вольных Рудокопов. И через основательно скрытый за кустами ход выбрались в Королевские земли. Потому что в вотчину себе здешний монарх отобрал, кажется, самый лакомый и жирный кусок страны.

Вдоль широкого и ровного тракта тянулись поля. Кусто засаженные злаками, они казались золотыми от зрелых налитых колосьев. Поля чередовались с лугами — зелеными коврами из сочной травы. Ее неспешно щипали тучные коровы; топтали, резвясь, лошади. Здесь же прогуливались, лакомясь и обмениваясь блеющими репликами, козы и овцы.

Ни в Тергоне, ни даже в окрестностях Эльвенстада я не видел столь многочисленных стад и табунов. Многочисленных — и явно не жалующихся на недостаток корма. Спутники мои тоже не видели. О чем я догадался по их удивленным и любопытным лицам.

Благоденствовала во владениях короля не только скотина. В тех нескольких поселениях, что мы прошли, нам не встретилось ничего похожего на привычное убожество тергонских деревень.

Дома здесь стояли крепкие, просторные. Основательные. С бревенчатыми стенами, черепичными крышами и высокими дощатыми заборами. На крышах красовались резные коньки и печные кирпичные трубы. Что в Тергоне, например, были в диковинку.

К домам прилегало по нескольку надворных построек — столь же солидного вида. И ни одной лачуги, ни одного домишки, крытого соломой.

Местные жители оказались под стать. Хоть и не роскошествовали сильно, не щеголяли в нарядах. Однако и лохмотья здесь были редкостью. Все больше в моде были рубахи, штаны или платья. Пошитые либо из тканей ярких цветов — либо цветастые же от вышитого орнамента. Даже заплатки на крестьянских одеждах смотрелись красиво. Гармонично и красочно.

При этом, правда, беззаботностью эти крестьяне отнюдь не грешили. Оттого, наверное, что им было, чего терять. Двух вооруженных людей и старика родом явно не из Фьеркронена здесь провожали тревожными взглядами. А одна из женщин при появлении моих живых спутников даже юркнула за ворота ближайшего дома. Мимоходом подхватив двухлетнего ребенка. Тот еще во весь голос возмутился так грубо прерванной прогулкой.

По мере приближения к Краутхоллу на тракте становилось тесно. Вместе с нами в направлении столицы тянулись телеги, груженные овощами, капустными кочанами, тушами свиней и баранов. Запах от всего этого добра стоял специфический. Причем свою лепту в него частенько вносили также волы и лошади. Что, оказавшись в упряжке, быть живыми существами вовсе не перестали.

В противоположную сторону рвались, подстегивая коней, гонцы. Спеша разнести королевскую волю по городам и весям. Неведомо куда, но точно не на прогулку, направлялись конные латники. А с ними пешие молодцы при кольчугах, мечах и открытых шлемах.

Еще мимо нас просеменила стайка монашек, чуть ли не путавшихся в своих одеяниях. Эдна проводила их взглядом не то презрительным, не то снисходительным. Сама, видно, страшилась для себя такой участи. И потому не понимала ту часть женщин, что заточили себя в монастыри добровольно.

Не оставили монашки равнодушным и Аль-Хашима. Только алхимик взирал на них с нескрываемой ненавистью и вполголоса бормотал проклятья. Натерпевшись от инквизиции, он едва ли мог питать теплые чувства к людям в рясах.

Лично мне изобилие людей, повозок и ездовых животных на подступах к столице напоминало… пробку. Типичный дорожный затор в моем родном мире. Видимо, врут те из моих современников, кто утверждает, что в пробках повинны прежде всего личные автомобили и их владельцы. Вон, в этом мире об автомобилях даже не помышляют. Однако и пробки встречаются… и даже дорожно-транспортные происшествия.

Стать свидетелями одного из них, кстати, довелось и нам. Две телеги не могли разъехаться. Да так и раскорячились посреди дороги. Пока возчики ворчливо объясняли один другому, кто должен уступить и посторониться. Причем оба нагрузились под завязку. И тем сильно ограничили возможности для маневра. Соответственно, быть уступающей стороной ни один не хотел.

Другие повозки, всадники или пешеходы тем временем обходили и объезжали спорщиков. Успешно… и в то же время несколько теряя в скорости.

Между тем, столица понемногу приближалась. Уже когда мы обходили тех, не поделивших дорогу, возчиков, я мог разглядеть впереди городскую стену. Высокая, массивная, она изначально, видимо, была белокаменной. А ныне посерела от времени.

Другие следы беспощадного времени на краутхоллской стене оказались заметны вблизи. Кое-где каменная махина успела покрыться щербинами и даже трещинами высотою в немаленькое дерево. Но все равно смотрелась внушительно… и даже величественно как-то.