Анканау - Юрий Рытхэу

Анканау повернулась к Носову, осторожно обмела меховой рукавицей снежную пыль с его лица и тихо сказала:

— Как салют.

Мгла быстро сгущалась. Она поднималась от земли, от длинных теней, протянувшихся по морю, от высоких торосов, ропаков, обломков айсбергов.

Взобравшись на высокий берег, Анканау оглянулась. Там, где стоял пограничник, невозможно было различить даже скалистый мыс — всё погрузилось в непроглядную густую темноту.

9

Отец привёз из Кэнинымныма книги. Анканау повесила на стену дощечку и расставила на ней два тома «Дон-Кихота», маленький сборник стихов Лермонтова и однотомник Пушкина — большую толстую книгу, которая всё норовила упасть с узкой дощечки.

— Ещё бы сюда радиоприёмник, — сказала Анканау, оглядев после этого тесную комнатку.

Чейвын заметил:

— Дома у нас есть хороший приёмник. Никто им не пользуется: матери некогда, а я всё время в тундре.

— Было бы здесь электричество, привезли бы и приёмник сюда.

— Тогда можно и на охоту не ходить: лежи почитывай книги да слушай радио, — проворчал Чейвын.

Отец ещё не отказался от мысли выжить дочь из охотничьей избушки, отправить её обратно в Кэнинымным. Пошли разговоры о том, что вот Чейвыну захотелось удобств, он держит дочь в избушке, чтоб всегда было тепло, чай, горячее мясо. Когда люди начинают говорить плохое о человеке, трудно им заткнуть рот. Единственное средство — отказаться от всего того, что даёт повод вести такие разговоры. Чейвын долго оставлял одну Анканау, уезжал на дальнюю косу, ночевал в избушках других охотников, но результат получился совершенно обратный тому, что он хотел. Однажды Анканау заявила:

— Отец, я больше не боюсь оставаться одна в избушке. Если тебе нужен в упряжке Эвилюки, можешь его взять.

В марте начались пурги. Ветер выл в трубе, как загнанный зверь, кидался на человека, звал его за собой в море. Становилось теплее, подмокший снег спрессовался так, что его не брала лопата из китовой кости, а железная — гнулась и звенела.

Анканау читала «Дон-Кихота». Читала она эту книгу в третий раз. Первый раз Анканау познакомилась с рыцарем печального образа ещё в четвёртом классе, второй раз «проходили» в средней школе, и девочка пожалела бедного идальго, ставшего ей родным своими человеческими слабостями, когда учительница назвала его «выразителем эпохи».

Забыв школьное толкование «Дон-Кихота», Анканау заново читала книгу, заново переживала приключения безумного идальго. А сейчас, перечитывая «Дон-Кихота», она с удивлением ловила себя на мысли, что герой книги Бруно Франка — Сервантес — это живой, подлинный Дон-Кихот.

Испанский пейзаж напоминал осеннюю тундру — почти голые холмы с пучками пожелтелой травы, вдали синие горы… Только вот солнца маловато. Как люди любят свою землю! А она вся разная: вот похожая на тундру Кастилия; где-то далеко влажные непроходимые леса тропиков, спокойные ясные пейзажи средней России, пронзительный вой ветра на тундровом побережье океана. Бежишь от ледяной волны подальше, а где-то та же волна, подогретая жарким солнцем, ласкает голое тело.

Неправду говорят, что у северных цветов нет аромата. Маленький тундровый цветок тоже пахнет. Так можно дойти до утверждения, что не имеет запаха пресный лёд. Каков должен быть аромат в большом настоящем лесу, если пучок свежей травы кружит голову!

Мысли о далёких землях навевали светлую тоску. И было необъяснимо радостно сознавать, что есть ещё такие места, такие леса, горы, реки и моря, которые не видел собственный глаз и, быть может, никогда не увидит, но всё же замечательно, что всё это есть!

Книга уже давно лежала на груди, мысли далеко ушли от Дон-Кихота, они путешествовали по всей земле. Побывали в Анадыре, заглянули в класс, где сидели подруги Анканау, забежали в Ленинград, в институт Герцена, где учатся северяне и где сейчас могла быть Анканау, если бы захотела тогда, весной ещё…

Похоже, что ветер стучится в дверь. Нет, это человек. Анканау спрыгнула с лежанки и выбежала в тамбур. Деревянная палка-запор прыгала в гнезде, а вся жалкая дверца тряслась, грозя развалиться на отдельные доски. За одну секунду Анканау припомнились все страшные рассказы, слышанные в детстве, о коварных, злых рэккэнах величиной с человеческий мизинец, но таких же, как обыкновенные люди. О великане Пичвучине, о воскресающих мертвецах. Может быть, это умка — белый медведь?

— Кто там? — дрожащим от страха голосом спросила девушка.

— Люди здесь! — услышала Анканау ответ, приглушенный воем ветра.

— Люди? — переспросила она.

— Носов! — крикнул в ответ человек.

Анканау отодвинула деревянную палку-запор. Дверь распахнулась, и в тамбур ввалился сугроб. Отряхнувшись и оставив на земле кучу снега, перед девушкой предстал пограничник. Влага от стаявшего снега блестела на щеках, а ресницы и брови заиндевели и казались седыми.

— Как Дед Мороз! — не удержалась от возгласа Анканау.

— Так и есть! — весело ответил пограничник. — Ещё немного, стал бы вечным и настоящим Дедом Морозом. Едва нашёл избушку. Заблудился.

Пограничник снял тулуп. Под ним была надета ватная телогрейка защитного цвета, а под телогрейкой меховая безрукавка. Носов всё это снял и оказался в шерстяном свитере с высоким толстым воротом. Одежда кучей лежала на земляном, покрытом снегом полу.

Анканау посмотрела на ворох одежды и заметила:

— Тяжело носить столько.

— Тяжело, — согласился пограничник. — Подсказывали начальству, чтобы разрешили носить чукотскую одежду хотя бы зимой, чтобы не мёрзнуть. «Нельзя, — говорят, — форма есть форма».

Анканау помогла выбить снег из тулупа, ватника, развесила одежду на гвозди и позвала парня в комнату. Она расшуровала уголь в печурке и поставила чайник.

Носов огляделся в комнатке, взял в руки книгу.

— Читал, — сказал он, повертев её в руках, раскрыл на первой странице и прочёл вслух: — «Герцогу Бехарскому, маркизу Хибралеонскому, графу Беналькасарскому и Баньяресскому, виконту Алькосерскому, сеньору Капильясскому, Курьельскому и Бургильосскому…» Во накатал!

Анканау пристально посмотрела на парня и вдруг заметила, что Носов ещё совсем мальчишка, во всяком случае, он ненамного старше её.

— Сколько тебе лет? — спросила она его.

Носов удивлённо посмотрел на девушку.

— Мы перешли на «ты»? — ответил он вопросом.

— Пусть, — ответила Анканау.

— Допустим, что мне двадцать, а тебе?

— Семнадцать.

— Невеста.

— Нет ещё.

— Почему?

— Пока я учусь стать охотником, а прежде чем стать охотником, надо ещё стать настоящим человеком. Так говорит мой отец.