Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ) - Ольга Михайлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понятно, что дружить с такой особой охоты у девиц не было, и вражда их накалялась день ото дня, особенно, когда Ирина потребовала выкинуть карты из их дома. Однако сегодня им было не до дурочки княжны Палецкой. Девицы встретились в преддверии бала у графини Нирод, чтобы ночью погадать на суженых. Зажгли свечку, поставили зеркало. Но, увы, сколько они ни глядели в это зеркало, ничего не увидели. Расстроенные, девицы вышли в столовую попить чаю. И тут, не прошло и минуты, как из комнаты, в которой никого не было, раздался треск и шум, звук бьющегося стекла.
Оказалось, что в серванте, где стояли семейные сервизы, верхняя полка треснула посередине и упала на вторую, перебив всю посуду на обоих, и затем обе эти треснувшие полки рухнули на третью, и наконец добравшись до четвертой, добили всю оставшуюся посуду. Выжила лишь пара предметов. Весь пол был в стекле.
Раздосадованные, они прибирались всю ночь, не зовя слуг, чтобы скрыть от отца происшествие.
Глава 2. Бал графини Нирод.
Кто не видит суеты мира, тот суетен сам.
Паскаль.
В пятницу на набережной Мойки бесчисленными огнями светились окна дома графини Нирод. У освещённого подъезда с растянутым от порога синим сукном, стояла полиция, и не только жандармы, но и сам полицеймейстер с несколькими офицерами. Экипажи с красными и синими лакеями отъезжали, потом подъезжали новые. Из карет выходили величественные мужчины в мундирах, звёздах и лентах, дамы в соболях и горностаях осторожно сходили по подножкам и, поддерживая пышные подолы платьев, беззвучно проходили по сукну подъезда в дом.
Порфирий Бартенев был в раздражении. На него не налезал его парадный генеральский мундир, и Феврония Сильвестровна не могла не брякнуть по этому поводу очередной бабской глупости, заявив, что он весьма раздобрел с прошлой зимы. А это была откровенная ложь, просто китель дал усадку. К тому же Бартенев, не привыкший к людным собраниям и живший последние годы анахоретом, совсем растерялся в светской гостиной среди разряженных вертопрахов. Шокировал его и друг, в роскошном фраке и белоснежных манжетах неотличимый от сонма лощеных мужчин и порой просто терявшийся им из виду.
Приезжающие гости свидетельствовали своё почтение хозяевам. Бартенев чувствовал себя по-дурацки, но всё сошло гладко, церемония представления хозяевам закончилась, они вступили в зал, где вскоре нашли место у стены и смогли присесть. Теперь Бартенев чуть успокоился и огляделся.
Здесь были огромные и великолепные залы, окруженные с трех сторон колоннами. Дальний зал освещался множеством восковых свечей в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках, а на площадках по двум сторонам у стены стояло множество раскрытых ломберных столов, на которых лежали колоды нераспечатанных карт. Некоторые гости уже играли, сплетничали и философствовали. Музыканты размещались у передней стены на длинных, установленных амфитеатром скамейках.
Для гостей в большой столовой слуги сервировали открытые фруктовые буфеты с конфектами и шампанским. Туалеты дам показались Бартеневу чрезвычайно изящными: почти все открытые, они дополнялись бутонами живых или искусственных цветов. Девицы были в платьях светлых тонов, незамысловатых причёсках, простых украшениях, а замужние разрядились в драгоценности и богатые ткани. Шёлковые перчатки дам поднимались выше локтя, кавалеры в штатском носили лайковые, а ему Корвин-Коссаковский велел надеть замшевые и иметь с собой запасную пару. Людей в мундирах, полагающихся их должности, было много, военные пришли полковом обмундировании, и Бартенев окончательно успокоился: он совсем не выделялся из толпы.
Они договорились, что, когда появятся родственники Корвин-Коссаковского, Арсений представит его князю Палецкому, он описал Порфирию девиц, но, тем не менее, когда они появились в зале, генерал снова растерялся. Сестра друга, княгиня Палецкая, была приятной особой лет сорока, темноволосой и стройной, но глаза ее, темно-синие и холодные, не походили на глаза брата. Рядом с ней была красивая темноволосая девица с такими же синими глазами. Князь Палецкий оказался рослым мужчиной лет пятидесяти с тонкими кавалерийскими усами. Он вёл ещё двух девушек - в розовато-белых платьях похожих на сусальных ангелов: с одинаково белокурыми волосами, кукольно-красивыми лицами и голубыми глазами. Бартеневу их представили как девиц Черевиных, и он понял, что именно за ними ему и надлежит наблюдать. Он склонил голову в поклоне, и тут слева подошёл полный курчавый человек лет пятидесяти с большим носом и старомодными бакенбардами, оказавшийся князем Любомирским. Девицы Черевины тут же бросились к двум девушкам, которых Бартенев сначала не разглядел за широкой спиной отца.
-Дочурки мои, рекомендую, - пробасил ему князь, - Елизавета и Анастасия, прошу любить и жаловать.
Девицы Любомирские показались Бартеневу не особо привлекательными, хотя - почему, сказать он не смог бы. То ли лица их были излишне округлы, то ли глаза слишком уж недевичьи, Бог его знает, только не понравились они ему и всё тут. Платья их были излишне роскошны, как у замужних, что почему-то тоже не шло им. Однако долго разглядывать княжон не пришлось: вокруг девиц уже начали увиваться молодые люди, к Черевиным подскочили несколько кавалеров и, так как девушки были в сопровождении дяди, мужчины, желающие танцевать с дочерью и племянницами Палецкого, представлялись ему. За пятницу Бартенев сумел выучить список Корвин-Коссаковского наизусть и сейчас отдал должное прозорливости друга и его знанию жизни.
Только двое были не из списка - полный молодой человек, назвавшийся Алексеем Ливеном, и черноглазый шатен Петр Старостин, которых в семье давно знали. Первым же к ним подошёл сын хозяйки дома Андрей Нирод, высокий юноша с ладной военной выправкой. Он пригласил на первый танец Ирину Палецкую, ту самую черноволосую с синими глазами.
Князь Всеволод Ратиев оказался угловатым юношей, которого девицы оглядели с небрежением. Он был совсем нехорош собой: невысокий, кучерявый, с несколько козлиным профилем, усугубленным козлиной бородкой, с неприятными, словно накрашенными, томно-распутными глазами и заметным шрамом на щеке. Почти одновременно с ним появился молодой мужчина необычайной красоты и попросил полонез у Лидии Черевиной, девица в ответ кивнула и записала его имя "Аристарх Сабуров" в крохотную книжку, прикрепленную к корсажу. Потом князю Палецкому представили Германа Грейга, смуглого молодого брюнета с идеальным пробором и томными глазами. Франт расшаркался перед Ниной Черевиной.