Выстрел. Дело, о котором просили не печатать - Жюль Мари

— Что это с тобой? — добродушно поинтересовался господин Горме, заметив, что Сюзанна вся трепещет. — И что это Франсуа так быстро убежал?

Девушка, набравшись мужества, ответила:

— Он меня отчитывал.

— Позвольте поинтересоваться, мадемуазель, за что же? Или вы совершили какой-нибудь серьезный проступок?

— Да, — проговорила она с улыбкой, меж тем как ее растерзанное сердце билось так сильно, что корсаж вздымался.

— Могу я узнать, в чем же он заключался, и должен ли я рассердиться?

— Франсуа упрекал меня за то, что меня слишком долго не было в гостиной, и советовал лучше исполнять обязанности хозяйки дома.

Девушка взяла отца под руку, и они молча прошлись по комнате. К счастью, старик, занятый мыслями о предстоящем разговоре, не приметил бледности Сюзанны. Решившись наконец, он сообщил дочери о том, что читателям уже известно, — о чувствах Дампьера и о том, что произошло между ним и судебным следователем. Когда генерал закончил свою речь, Сюзанна сказала:

— Что ж, мое уважение к господину Дампьеру столь велико, что я не боюсь вступить с ним в такие щекотливые объяснения.

Как раз в эту минуту к ним подошел судебный следователь, уже давно разыскивавший их. Между ним и Сюзанной возникло некоторое замешательство, но девушка совладала с собой первая и уверенно начала разговор:

— Папа предупредил меня обо всем, месье Дампьер. Я намерена ответить вам с той откровенностью, которой заслуживает ваше предложение.

Генерал оставил их одних в углу гостиной. Все танцевали, и лишь изредка кто-нибудь, проходя мимо, бросал на них равнодушный взгляд.

Дампьер помнил слова генерала. Молодой человек ждал объяснения, от которого могло разорваться его сердце, и теперь, увидев так близко восхитительное лицо Сюзанны, ее голубые глаза, кротко смотревшие на него, он почувствовал сумасбродное желание убежать. Дампьер предпочел бы не видеть ее никогда, чем услышать от нее беспощадное: «Я вас не люблю». В то же время он понимал всю важность этой минуты и не мог не заметить всей прелести, нежности, благородства этой хорошенькой девушки, которая будто опасалась опечалить его и привести в отчаяние.

Молчание, длившееся несколько секунд, не казалось тягостным, однако волнение Сюзанны и Дампьера было очевидным, и их сердца учащенно бились. Но, если бы эта пауза затянулась, она вызвала бы неловкость. Дампьер поспешил заговорить:

— Мое положение очень непростое. Генерал, должно быть, сообщил вам о предложении, которое я намерен сделать. Я ищу вашей руки и чести дать вам мое имя…

— Да, папа сказал мне об этом, месье Дампьер…

— Генерал не подарил мне никакой надежды, предупредив о том, что я, может быть, заслужил ваше уважение, но никак не чувство более горячее. Ваш отец хотел избавить меня от жестоких страданий и поспособствовал нашему объяснению.

— Простите ему это. Он говорил с вами резко, но чистосердечно, как и подобает военным. Если вы желаете, я выскажусь откровенно…

— Говорите…

— До сих пор я никого не любила, — продолжала Сюзанна с нерешительностью в голосе. — Я даже не думала, что когда-нибудь испытаю это чувство… Что кто-нибудь, кроме моего отца или брата, будет любить меня. Я была так легкомысленна и беспечна, что не приметила чувства, которое внушила вам…

Тут она остановилась и побледнела: последние слова брата все еще звучали в ее ушах.

— Если вы меня любите, месье Дампьер, — сказала она, краснея и боясь уязвить мужское сердце, — то, может быть, простите, если мои слова вас огорчили…

— Следует ли мне отказаться от всякой надежды? Теперь, когда вам известны мои намерения, должен ли я продолжать искать вашего присутствия в тех домах, где мы можем встречаться? Или, напротив, мне стоит избегать вас?

— Зачем же?

— Затем, что мое присутствие может стать если не тягостным для вас, то по крайней мере обременительным…

— Нет, не изменяйте ваших привычек.

— Это надежда?

— По крайней мере не отказ, — произнесла она, силясь улыбнуться.

На этом их разговор закончился, и Сюзанна, печальная и задумчивая, покинула следователя, желая теперь выслушать объяснения брата. Случай скоро представился. После вальса она подошла к Франсуа и взяла его под руку. Молодой человек замешкался. Казалось, теперь он желал избежать разговора с сестрой.

— Я говорила с Дампьером, — сказала девушка.

— Ну и что же?

— Он признался, что любит меня.

— Что ты ему ответила?

— Что я не люблю никого, но позволяю ему надеяться. Ты ведь этого хотел?

— Да.

— Теперь я имею право узнать причину.

— Я тебе уже сказал.

— Нет, мне этого недостаточно. Ты дал мне понять, что дело касается твоей жизни и чести нашей семьи.

— Это правда.

— Я слушаю тебя, Франсуа. Говори!

— Нет, не сейчас. Не приставай ко мне с вопросами. Здесь, в присутствии гостей, которые на нас смотрят, которые нас слушают, разве я могу делать такие признания?

— Иди в свой кабинет, я тоже приду туда.

— Прояви хоть немного терпения.

— Не хочу.

— Но что, если это не моя тайна? Что, если я не могу открыть ее тебе?

— Стало быть, то, чего ты не смеешь мне сказать, настолько ужасно?

— Да.

— Ты отказываешь мне?

— Прошу тебя, Сюзанна, не настаивай.

— Тогда я обо всем расскажу отцу. Он должен знать, что я ответила Дампьеру.

— Рассказать обо всем отцу значит принудить его к расспросам!

— То, что ты не хочешь сказать мне, ты скажешь ему.

— Это убьет его.

Разговор брата и сестры происходил шепотом. Реплики были коротки и отрывисты. Волнение сжимало их сердца, взгляды, словно опасаясь встретиться, не пересекались. Они были очень бледны, особенно Франсуа. На лице Сюзанны, обычно таком кротком, теперь читалось раздражение.

— Я хочу знать правду, — резко заявила она. — Ты должен решиться открыть ее мне, как бы она ни была ужасна.

— Хорошо, пойдем со мной.

Франсуа и Сюзанна незаметно скрылись. Когда они вошли в кабинет, молодой человек прислушался, не идет ли кто за ними, и запер дверь на ключ.

— Сколько предосторожностей! — заметила Сюзанна, безуспешно пряча страх за улыбкой.

— Они действительно необходимы, — сказал Франсуа, опустившись в кресло и обхватив голову руками. — Извини меня за то, что я тебе скажу, сестра, потому что мои слова разобьют твою жизнь. Прости мне и то, что я оскорблю твой слух подробностями, которых тебе не следовало бы знать, но рок вынуждает меня сообщить тебе все.

Вдруг слезы выступили на его глазах, и судорожные рыдания вырвались из груди.

— Боже мой, что случилось? — спросила Сюзанна, с нежностью сжимая руку брата.

— Не дотрагивайся до меня! — воскликнул он, выдернув руку.

Девушка в испуге отшатнулась. Смахнув слезы, Франсуа снова заговорил почти шепотом:

— Тебе известны подробности дела Томаса Луара, арестованного по обвинению в убийстве нашего знакомого Гонсолена?

— Да, кое-что я слышала. Но какое отношение это ужасное дело может иметь к тому, что ты собираешься мне сказать?..

— Ах!

— Решайся! Как бы ни была жестока истина, она во сто раз лучше неизвестности, в которой ты меня оставляешь.

— Томас Луар не виновен.

— Откуда ты знаешь?

— Несмотря на улики, которые имеются против бывшего работника Гонсолена, следствие не может доказать его вину.

— Это правда, но…

— Подожди. Есть еще один человек, которого также подозревают и разыскивают…

— Сообщник Томаса Луара?

— Сообщник или нет, это все равно. Он может распутать интригу, разгадать тайну, в которой запуталось судебное следствие…

— Ты его знаешь?

— Это я!

— Ты? — испуганно вскрикнула она и недоверчиво улыбнулась. — Полно! Ты смеешься надо мной!

— Это я! — повторил он глухим голосом.

Повисло молчание. Красные лихорадочные пятна выступили на лице Сюзанны.

— Разве ты был тогда в Бушу? — спросила она.

— Был.

— У Гонсолена?

— Да.

— Почему же ты не сообщишь Дампьеру о том, что тебе известно? Если этот Томас Луар не виновен, почему бы тебе не избавить его от тюрьмы?

— Я не могу.

— Почему? — воскликнула она запальчиво. — И ты хочешь, Франсуа, чтобы эту нерешительность я не приняла за трусость?

— Я не могу, — повторил он, — потому что освободить Томаса Луара значит выдать убийцу.