Сердце из пшеницы и ромашек (СИ) - Котенко Елена

— Я ей не нравлюсь.

— Ее нашла мама, — резонно ответил Виктор. — Мы ездили к родственникам на новоселье. Ты же знаешь традицию, что первую в дом пускают кошку? Так вот у моей мамы отец — священник деревенский, она, когда узнала, что родственники забили на это, отказалась входить в дом. Тогда вдруг с соседнего участка на дорогу выбежал котенок. Она схватила его и сунула вперёд себя в дом. В честь этого и назвали — хата. Она уже старенькая, но все такая же противная. Да, Хата?

В ответ кошка смачно укусила его за бицепс.

— Спасибо, очень вкусно получилось, но я больше не могу, — призналась Лика, оставляя ещё половину тарелки. Виктор молча забрал и ее же вилкой продолжил есть.

— Твоя очередь.

— У меня маленькая семья.

— Но была-то обычная.

Лика поступила взгляд.

— Как я уже когда-то тебе рассказывала, мы с мамой были не очень близки. Она была занята собой и постоянными попытками открыть какой-то бизнес и как-то самовыражаться, потому что работать на обычной работе она не хотела и образования почти никакого не получила: то мыловарение, то открытки, то ещё что-то. Она завидовала папе, у которого получилось, и считала, что он виноват в ее неудачах. Когда она забеременела второй раз, обвинений стало больше. Папа ее любил и всегда признавал себя виноватым. Маленькая скандалистка совсем нарушила покой мамы: Аня плохо спала, много ела, была капризной. Папа пытался помогать, но зарабатывать, тащить одного ребенка постарше и пытаться помочь со вторым — сложно. Хотя он был готов.

Лика смяла салфетку в руках. Виктор жевал.

— У нее началась постродовая депрессия. Сильная. У нее всегда был сложный характер, поэтому папа не сразу понял, что что-то не так. Только когда она подала на развод.

— Они развелись?

— Да, — Лика грустно кивнула. — Поскольку у папы не было бумажки, доказывающей мамину болезнь, суд оставил нас с матерью. Папа сначала приезжал к нам каждый день — помогал с Аней. А потом мама перестала его пускать, ограничив наши встречи двумя выходными… К нам стали приходить какие-то женщины: она записала на какой-то женский шабаш, где, ну, говорили, что все вокруг виноваты, что она обделенная и ей надо всего лишь пожертвовать денег, чтобы открыть свои женские чары. Хорошо, что у нее было две дочери, а не сыновья.

— И она жертвовала?

— Конечно. Она же считала, что ей мешает всего добиться отец, даже после развода. А она просто ничего не делала… Под Новый год она внезапно ополчилась на Аню.

За окном скрипнула калитка. Хата ловко запрыгнула на подоконник и исчезла в вечерней тьме. Послышались голоса. Лику на мгновение охватила паника. Виктор же спокойно выглянул в окно и констатировал:

— Родители вернулись.

Котиковой стало страшно. В голове промелькнули идеи: от побега из окна до звонка папе. Лишь бы миновать такое чудовище, как Василиса Михайловна.

— Посиди здесь. Они пойдут на скотный двор, и я тебя выведу, — Виктор мягко сжал ее плечо и вышел из комнаты.

«Любовницей в шкафу я ещё не была», — подумала Лика, оглядывая комнату. Голоса переместились в дом, с первого этажа долетал звонкий недовольный голос. Котикова не усидела: ноги сами заходили по комнате, будто надеясь найти выход.

— Ма, где моя кофта с покемонами? Да, с этой жёлтой чупакаброй. Где?.. Хорошо! — заскрипела лестница, послышались тяжёлые шаги, которые быстро добрались до самого верха.

Лика в панике оглянулась, молясь, чтобы кофта с покемонами была не здесь. «Желтая чупакабра» подмигнула ей со спинки стула, заваленного вещами. Котикова мысленно простонала и быстро сняла ее. «Выбросить в коридор? Осторожно повесить на перила? Хотя, судя по голосу, это был Владимир, старший брат…»

— Она точно здесь? — раздалось совсем рядом — из гостиной.

И Лика решилась.

Васнецов старший стоял в полутьме гостиной и ворошил вещи на диване. Снизу раздалось ворчание.

— Да смотрю я, смотрю! — он развернулся и подпрыгнул на метр над полом: — Едрена мать!

Лика постаралась мило улыбнутся очередному полураздетому Васнецову.

— Привет.

— Женщина, Господи, как ты меня напугала, — прошептал Владимир, держась за сердце. Отдышавшись, он подошёл поближе, чтобы в свете с лестницы рассмотреть ее лицо получше. — Ты Лика, да?

— Да. Твоя кофта.

Владимир с хитрим прищуром натянул ее на голый торс и задорно ей улыбнулся.

— Рад, наконец, познакомиться с покорительницей сердец, меня зовут Вован, — он пожал ее руку. — Не ожидал, что Виктор позовет тебя в гости.

— Он позвал на плов.

— А, похвастаться решил? И как тебе, понравилось? Судя по его щечкам, ты-то готовишь отменно.

— Так это он делал? — ахнула Лика.

— Пойдем вниз — с семьёй знакомиться.

— Не-не-не. Я пойду по-тихому попозже, — Лика прислушалась к голосам снизу. — Когда-нибудь.

— Да ладно тебе, мама бурчать на тебя не будет, на Виктора потом — возможно. Но разве ради любви нельзя потерпеть десять минуток? — подмигнул он ей и взял под руку.

— Вова, что ты там застрял? — крикнул мужской голос. — Машину кто разгружать будет? Пушкин?

— Да у нас тут гости, оказывается! — Владимир повел ее вниз.

За два пролета Лика успела десять раз пожалеть о решении, придумать три варианта побега и словить маленькую истерику. Пролеты закончились, а она так и не успела ничего предпринять. Свет кухни ослепил глаза, и она предстала семейству Васнецовых.

Первым Лика разглядела Виктора — злющий, он стоял посреди кухни, как последний богатырь перед монгольским игом, его грудь часто колыхалась, а взгляд обещал брату смерть в навозной яме. Рядом с ним замерла его постаревшая копия — пухленький мужчина с белоснежной бородкой и большими глазами. Он рассматривал ее, точно пытаясь найти у молодой кобылы болячку на приеме. Последней — в самом уголке — Лика заметила Василису Михайловну. Котикова сразу поняла, от кого Виктор перенял его пристальный, пугающий взгляд. Выглядела женщина недовольной, но не злой.

— Добрый вечер, — пискнула Лика.

Женщина выдохнула, бросила какие-то тряпки из рук на столешницу и подошла к ней. Виктор вытянулся и напрягся, как барс перед броском. Котикова не знала, что произошло между ними до этого, но догадывалась — ничего хорошего.

— Ночь уже, — коротко ответила она.

— Тогда мне точно пора, — попыталась ретироваться Котикова, но рука на ее предплечье превратилась в тиски.

— Куда? Мы только встретились. Садись кушать, мы столько еды из гостей привезли, да, мам? — Владимир быстро пристроил ее на диван за столом.

Виктор, подобно Церберу, замер рядом с ней, наблюдая за своим семейством. Лике казалось, что он очень не хотел столкновения двух миров — семейного и ее.

— Она только поела.

— Значит, выпьем чаю, — настаивал Вован.

— Мальчики, давайте мы у самой леди спросим, чего она хочет. Что вы стали над ней, как коршуны над добычей? Сядьте, — подал голос отец Виктора. — Милая, Лика, кажется?

— Да, — скромно улыбнулась Котикова. — Я не против чая.

Виктор, выдохнув, подобно киту, фонтан недовольства, молча опустился рядом. Владимир — напротив них. Василиса Михайловна закопошилась на плите.

— Как съездили? — подала Лика голос.

— Отлично. Мы смотрели на моего внучатого племянника — его крестили на прошлой неделе. Очарователен, такие пышущие здоровьем щёчки и пяточки, — улыбнулся отец Виктора, присаживаясь во главу стола. — А вы чем тут занимались?

Лика открыла рот, чтобы сказать «ела», но потом подумала, что, возможно, Виктору не разрешают выносить еду с кухни, а он отнес ей жирный плов наверх. Но что еще ответить, ведь в комнате у Васнецова нет ничего, а Владимир именно там ее и нашел?

— Я только пришла. Пробовала плов.

— Ух ты, понравился?

— Да, очень вкусный.

— А как по мне, жирноват, — поддел ее Владимир.

— Вот и готовь сам, — буркнул Виктор.

— Да с удовольствием, а ты, давай, на тракторе в поле, а?

— Он бы за учебниками в школе хотя бы, а не вот это вот, — подала голос Василиса Михайловна.