С милой рай и в шалаше - Роузи Кукла

— Ну и что? Мы в тюрьме или где? — Спрашиваю.

— Где, где, в ж….. вот где! — Смачно выругалась Милка.

— Ну не так все и плохо, подруга моя, по крайней мере, спать нас уложили на постели …

— Да это сарай! Слышишь, кто–то рядом за перегородкой дышит и пахнет козлом! Да! С такими удобствами я еще ни разу не спала… Сейчас бы… Как ты думаешь, можно тут прямо попис…. Ладно, ладно…я сама…

— Ой, мамочки! Ой! — Слышу, как она, охая и слегка вскрикивая от боли, ей на раны ведь попадает, делает свои дела и мне становится жаль ее, я подзываю, боюсь, что она обо что–то ударится в темноте.

Потом мостимся вместе под балахоном одной из нас. Мы ведь в арабскую одежду нарядились там, еще на острове. И вот сейчас в ней удобно, довольно много свободной ткани. Мы укрываемся. Жестко, голове непривычно жестко и низко, и где–то рядом слышу, жует не останавливаясь кто–то и тяжело вздыхает, так же, как и мы, обреченно. Но все это только несколько секунд, потому что, как только об этом подумала, так сразу же забываюсь и закачалась на волнах, даже во сне не забывая о том, что же с нами произошло в море, на яхте. Но то, только миг. А потом сон!

Неожиданное соседство

Как всегда просыпаюсь первой. Меня будят шум, шаги над головой, звуки то глухие, то звонкие. Открываю глаза. Прямо над нами, довольно низко корявые балки, доски полтолка настилом, вокруг стены дикого камня просто уложены друг на друга стеной, полутьма и только за головой, от двери из щелей свет. Потом пугаюсь, так как рядом слышу возню чью–то за решеткой и, приглядевшись, вижу, что там с козой возится девочка. Что за черт? Какой еще ребенок? А потом вижу, что это девочка лет десяти, двенадцати, потому как она, видя, что я проснулась, просовывает ручку, удерживая глиняную миской с чем–то.

— Дриньк! — Говорит, но понять можно, что по–английски.

— Что?

— Дриньк! Ду ит! Ит милк.

Вылезаю, хватаю миску, но тут же, опомнившись, назад. Ведь я голая по сути. Моим балахоном накрылись. Жадно припала и пью, обливаясь. Молоко теплое и очень вкусное с незначительным привкусом животного. Потом спохватываюсь. Надо напоить Милку. Она секунду хлопает глазами, а потом, кряхтя, как бабка, садится. Подсовываю ей чашку.

— Пей, молоко вкусное.

— Что? Откуда?

Я ей головой киваю на девочку, что притиснула мордашку свою симпатичную за решеткой и нас рассматривает, улыбаясь.

— Дриньк. Моо?

— Что? — Отрывается Милка от миски. Что, что…? Какой еще английский? Что за чмо?

— Не чмо, а моо. Девочка спрашивает, еще?

Потом мы еще выпиваем по чашке парного молока.

— Спасибо! Сэнк ю.

— Насин, ноу проблем. — Чешет на английском девочка.

— Ты что, англичанка? — Спрашивает изумленно Милка.

— Йес! Ай эм инглиш герл.

А затем что–то быстро и, как нам показалось, — тревожно. Я всего не понимаю, к тому же не так уж хорошо знаю английский, но кое — что успеваю ухватить. Девочка говорила что–то о матери, но что, так и не поняла. Что она живет в Манчестере и что ее мать и отец… на лодке, а вот что, не поняла. Только запомнила слово тревожное — десистер. Но догадалась почему–то, глядя, как, внезапно оборвав свою речь, девочка тревожно и с надеждой смотрела на нас.

— Похоже она такая же, как и мы. — Безнадежно говорит Милка из–за спины.

— Да… — Тяну. — Что–то не хочется мне в это, но поверить придется, похоже, что она с мамкой своей тут у пиратов и вот теперь мы.

— Я же говорила тебе, что мы в полной ж…! Понятно! А ты мне нет, нет!

— Не ругайся при детях.

Но Милку как с цепи сорвало, и она выдает тираду матюгами. Только и слышу, что я виновата и что она не хотела, что я ее затянула и что я ее уже зае……

— Все? Успокоилась? Теперь давай думать, как выбираться!

Но ничего не придумали. Девочка с сожалением забрала чашку и, тяжело вздохнув, пропала, только за ней свет и стук двери. Ушла. Ушла, так и не дождавшись нашей помощи и поддержки! А что мы могли ей, что? Сами сидим в подвале в полной неопределенности и это точно, как там Милка сказала…. Отчего — то кошки тревожно заскребли лапками, но я, не давая себе расклеиться, берусь за Милку. Заставила ее раздеться и осторожно осматриваю.

И вот же черт! Она даже сейчас красива. Лежит на спине, раскинулась, груди ее тяжело перевалились на стороны, выпирают ребра, кости таза и …

— Ну что там? — Спрашивает. — Сильно раздолбанная?

— Сильно, не сильно, но без врача и лекарств, перевязки — никак.

— А ты сама не сможешь? Обязательно надо кого–то? Мне уже не так больно, только когда я…

— Вот это меня больше всего и беспокоит. Надо, чтобы болело, а это не от того, что лучше, это от того, что немеет. Ты как себя чувствуешь? Тебе не холодно, что ты раскрылась?

И только потом до меня доходит, что у нее ведь температура! Потому и раскинулась! Вот же черт! Ну и что же делать? Закутала ее, к себе прижала и тут почувствовала, что она прямо горячая!

Все утро я ее поила. Девочка эта, Бетти, так ее звали, еще не раз приходила и все так же предавала мне, то воду, то лепешки. К обеду Милка заснула, как мне показалось. Я осторожно уложила ее и как только освободилась, согласитесь, что держать несколько часов на руках молодую женщину тяжело ведь, то следом, словно за мной подсматривали, дверь открылась, и меня позвал Али на выход.

— Вот, значит как…. — Тянет он, выслушав от меня рассказ о состоянии здоровья Милки.

При этом я с ужасом вижу, как падает его интерес к тому, о чем я рассказываю. Ему не интересно все, что с ней связано, догадываюсь. Боже мой! Ну что же мне делать? Ведь Милку срочно надо вытаскивать, лечить и уложить хотя бы в чистую постель. И когда я говорю Али, что для моей подруги надо немедленно вызвать врача, так как у нее жар, он спокойно так и довольно равнодушно, протягивая мне сигарету:

— А кто за это будет платить? Ты? — Спросил и отвратительно нагло смотрит на меня.

— Нет, почему же… А впрочем, я смогла бы…

— Ну и хорошо, я вызываю врача. У тебя есть при себе пятьдесят долларов? Ах, нет! Тогда как? Чем ты заплатишь? — И снова пристально на меня и нагло…

Неужели…..? Сама эта мысль обжигает, испепеляет всю мою гордость и саму суть женскую…Так, успокойся. Ну что ты? Так! Во–первых, он пока что об этом не ведет речь… Как бы не так, ты что же не видишь его наглый взгляд? Он и не говорит, но во всем готов сделать так, чтобы я… Ой! Ну и что я? Что? Ах, да! Яхта!

— Ну, во–первых, на яхте вы можете снять двигатель, потом там есть…

— А ничего нет.

— Как это нет? А куда же оно все подевалось? Там столько добра, что хватит не только на ее лечение, но и на авиабилеты мне и ей — назад. Один только двигатель стоит пять тысяч долларов, и потом там нержавеющий шверт….