Пираты 3. Остров Моаи - Игорь Пронин

— У меня дела в трюме, Джон, — просто ответил я и ушел.

На этот раз парень промолчал. Я спустился и увидел, как боцман и еще пара матросов, все шатающиеся от усталости, отчерпывают воду до приемлемого уровня. Борта «Ла Навидад» подверглись еще одному испытанию, и вода теперь прибывала быстрее. Я взялся помогать. Никто не возражал — хоть капитан и считала меня пассажиром, но от помощи после тяжелого дня никто не откажется.

Когда мы закончили, я отошел к клети с золотом, просто немного посидеть на ящиках с провизией. И там, под вентиляционным люком, в последних лучах солнца, увидел Моник. Честно сказать, за прошедший день я вспомнил о ней лишь однажды — когда увидел, что джонка Басима вот-вот будет захвачена. Вспомнил лишь на миг, подумав, что судьба Моник, по всей видимости, уже решена. Я не желал ей смерти, но пытаться прорваться было совершенно бессмысленно. Поэтому я просто выбросил авантюристку из головы. Если же кто-то вспоминал о ней на борту, то я этого не слышал. И вот — она сидит в трюме, в окровавленном камзоле и матросских штанах. Точнее, в половине штанов. Одну штанину она отрезала и, выставив напоказ белое округлое бедро, любовалась идущей по нему наискосок грубой штопкой.

— Порезалась? — только и спросил я.

— Ага, довольно сильно. В детстве мама пыталась меня научить шить, но я какая-то безрукая, как все говорили. А теперь вот постаралась — довольно ровно получилось, как ты думаешь? — Она подняла лицо, и я понял, что она находится в каком-то полубезумном состоянии. — Ровно?

— Погоди, я принесу морской воды, она у нас тут повсюду. Если промыть соленым — меньше шансов подцепить заразу.

Она терпеливо ждала, пока я не принес ковш, зачерпнув его прямо со дна трюма. Я пожертвовал шейный платок, и мы кое-как промыли уже зашитую рану. Моник то ли от шока не испытывала боли, то ли действительно была готова рехнуться.

— Как ты выбралась? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать.

— Когда Басим с половиной команды покидал джонку, я хотела идти с ним. Он меня толкнул обратно. Но я испугалась… И все равно побежала. Кто-то из его приятелей хотел меня остановить, полоснул по ноге. Кажется, я его убила. Не помню. Скакала по этим обломкам к кораблю и думала: куда я бегу, зачем? Кристин ведь убьет меня. И если Басим не помог, то уже никто не поможет. — Она вдруг нежно погладила меня по руке. — Ты ведь не поможешь, да, Клод?

— Маловероятно, — признался я. — Попрошу Кристин, чтобы не трогала тебя. Но не более того.

— Я так и знала. А мне так надо попасть туда, в двадцатый век… У Отто там осталась мама. Я могла бы привести ей внука или внучку.

— Значит, просто забралась на борт? И никто тебя не остановил?

— Не знаю, видел меня кто-то или нет. — Она безразлично пожала плечами. — Шел бой, дым всюду. А я спустилась в трюм. Вот здесь висела наша с Отто занавеска… Я села и решила, что если фрегат пустят на дно, то я не буду выходить из трюма. Лучше починю себе ногу. Ровно получилось, правда?

— Правда.

На самом деле она так и не научилась шить, и свою ногу я бы ей не доверил. Я присел рядом, ненароком прижался — нет ли за поясом пистолета? Но оружия на первый взгляд не было. Правда, я бы побился об заклад, что какой-нибудь стилет или хотя бы острая длинная заколка у нее припрятаны, но обыскивать Моник вроде не было повода. Однако что скажет Кристин, когда узнает, что у нее на борту снова оказалась эта авантюристка?

— Какие страшные земли, Клод, — бормотала она. — Я хочу в Европу. Домой в Старый Свет. Тут страшные люди, они убивают и умирают, и так без конца…

— Ты сама решила отправиться на Карибы, — напомнил я. — Вот уж кто был против, так это мсье Клод Дюпон.

— Там — другое дело! — возразила Моник. — Много грубых и жестоких людей, и все же испанцы, например, люди обходительные. А здесь я даже языков не понимаю! Я не знаю, чего хотят эти люди, как с ними обращаться…

«Да уж, — подумалось мне, — Басима у тебя не получится окрутить, как беднягу Гомеша или того же Бриджиса. Тут тебе не место…»

— Если бы все вернуть… — начала она, но обернулась на какой-то шорох и вдруг закричала так, что я и опомниться не успел, как уже стоял спиной к ней со шпагой в одной руке и пистолетом в другой. — Клод, кто это?!!

— Понять бы…

Передо мной стоял боцман Моррисон, рыжий, толстощекий, со свежим шрамом на лбу. Вот только голова боцмана оказалась приделана к чересчур стройному телу, под камзолом которого вздымалась грудь, а на голой ноге уродливой сороконожкой вился новенький шов.

— Не стреляй! — попросил Роберт. — Это я.

— Уже догадался. — Я опустил пистолет и рукавом вытер пот. — Ты ужасен. И знаешь, мой мальчик, я от тебя таких странных вывертов не ожидал. Это просто неприлично.

— Ты не так понял! — Голос Роба из этого чудовища звучал убойно неестественно. Это было смешно и противно одновременно. — Басим сказал мне, когда отдавал бабочку: просто представь кого-нибудь из них! Я увидел одного, он лежал на палубе. И сразу все получилось! Все, кроме одежды… наверное, в бою я очень торопился, и все вышло само собой. А когда попробовал потренироваться потом… Встал перед Моррисоном, постарался стать им, а он вдруг посмотрел на меня и как закричит: «Отдай мою шляпу, подонок!» А шляпа-то на мне была моя, просто, видать, стала похожа на его… Да у него на голове была шляпа, просто он выпил!

— Скажи спасибо, мальчик, что пистолет был в руке у Клода, а не у меня! — холодно произнесла Моник, которую новый шок, кажется, избавил от предыдущего. — Ты бы уже горел в аду! И окажешься там очень быстро, если попробуешь еще раз меня… представить!

«Интересно, а родинка на левой груди у Роба теперь тоже есть или бабочка может повторить только то, что видит?» — подумалось мне, но вслух я этого говорить не стал.

— Просто сними бабочку, дуралей! Стань уже собой. И зачем ты сюда явился?

— Кристин отогнала от меня боцмана и отправила сюда. Кто-то ей сказал, что видел Моник. Я пришел и просто решил…

— Решил послушать, о чем мы говорим, — закончила за него Моник. — И заодно попрактиковаться. Что ж, забавный предмет. Пожалуй, любая женщина старше тридцати хотела бы им обладать.

— Страшно представить, какие трюки с его помощью вытворялись! — вдруг сообразил я. — Вот же подлая штуковина. А голос, значит, менять не получается?

— Кажется, получается. — Роб наконец снял с шеи фигурку и быстро превращался в себя. — Просто когда я пытаюсь стать собой, возвращается только голос. Она какая-то шаловливая, эта бабочка…

— Да и ты тоже! — Теперь, когда Роб стал собой, Моник немного успокоилась. — Клод, никак нельзя передать эту штуку… Ну, хоть кому-нибудь постарше.