Марьяжник - Евгений Сухов

– Об этом я вам и толкую, профессор, – мужчина недовольно дернул плечом, но вырывать свой локоть из руки Головацкого не стал. – С Гурьяновым могу. Только с ним и ни с кем больше из их кружка. Я отрекомендую вас как одного из законспирированных членов нашего движения. Разумеется, я сильно рискую, и вы должны обещать мне…

– Не волнуйтесь, никаких последствий для вас лично это дело иметь не будет.

– Так вы обещаете?

Если на момент предыдущей встречи, состоявшейся в кабинете Матвея Евграфовича, человек в пальто старался держаться с достоинством, то теперь он вел себя совершенно иначе. Он откровенно нервничал. Головацкий не мог не заметить этого по тому, как его спутник то и дело оглядывался по сторонам, понижал голос до шепота, периодически поправлял поднятый ворот и шарф…

– Я вам обещаю, – заверил профессор.

– Хорошо. Когда вы хотите устроить встречу?

Головацкий подумал всего мгновение:

– Почему бы не сегодня, милейший?

– Сегодня?

– Да. Скажем, ближе к вечеру. Часу в седьмом, например. Сможете это устроить?

Теперь пришел черед задуматься человеку в пальто. И думал он, не в пример Матвею Евграфовичу, значительно дольше. Затем с каким-то отчаянием и даже некоторым ожесточением решительно качнул головой:

– Пусть будет сегодня в семь.

Головацкий остановился. Вынужденно остановился и его собеседник. Оглянулся на дога.

– Куда я должен прийти? – спросил профессор.

– Знаете трактир на Конной? «Буриме»?

– Найду.

– На втором этаже есть нумера… Для определенных целей, знаете ли… Поднимайтесь в четвертый. Я и Гурьянов будем ждать вас там.

– Оригинальное место для встреч, – усмехнулся Матвей Евграфович.

Мужчина в пальто, кажется, обиделся.

– Мы вынуждены соблюдать конспирацию, профессор, – с достоинством заявил он, и Головацкий искренне пожалел, что в этот момент не может видеть лица собеседника. – Для нас это первейшее дело. Вы должны понимать…

– Я понимаю, понимаю, милейший, – заверил Матвей Евграфович. – Нет нужды… Что ж, давайте на том и договоримся. Сегодня в семь в трактире на Конной. «Буриме», говорите?

Человек в пальто согласно кивнул.

– Тогда до вечера, – подвел черту профессор.

Он попрощался с мужчиной кивком головы, подозвал пса и совсем в ином расположении духа отправился обратно домой. Головацкий верил, что эта сегодняшняя встреча с господином Гурьяновым может в корне изменить ход дела. Только к встрече этой следовало основательно подготовиться. И для этой цели профессору нужно было участие Буйчилова…

Уже оказавшись у себя в кабинете, который Орлов и Михайлов успели покинуть до возвращения Головацкого, Матвей Евграфович написал коротенькую записку, адресованную начальнику Третьего отделения, и отправил ее с Иваном в департамент полиции.

Откинувшись на мягкую спинку кресла, профессор с удовольствием раскурил сигару.

Глава 7

Головацкий выходит на след

Трактир «Буриме» на Конной представлял собой старенькое двухэтажное здание, расположенное небольшим полукругом. Вернее, сам трактир находился только на первом этаже особняка, некогда принадлежавшего разорившемуся купцу Ермолаеву, а второй этаж новый хозяин приспособил под отдельные нумера, используемые подвыпившей клиентурой для любовных утех с девицами легкого поведения. Теперь Головацкий знал, что нередко эти же самые нумера используются и совсем для иных целей. Например, для конспиративных встреч.

Покинув пролетку, Матвей Евграфович неспешно протянул вознице деньги и едва заметно произнес одними губами:

– Двадцать минут, милейший. Мне нужно двадцать минут. Не меньше. Так и передайте господину Цуревичу.

Возница ничего не ответил, но Головацкий знал, что он прекрасно расслышал его слова. Расслышал и понял…

С сыщиком царской охранки Христофором Романовичем Цуревичем Головацкого свел Буйчилов. Кондратий Ксенофонтович мотивировал это тем, что его ведомство, и в особенности его отдел, не занимается политическими преступниками. А, судя по всему, господин Гурьянов, с которым у профессора была назначена встреча в «Буриме», относился именно к такой категории. Следовательно, это было по ведомству охранки.

Цуревич, как ни странно, не выказал особого оптимизма, узнав, что речь идет об аресте одного из членов антиправительственного кружка. То есть отнесся к этому достаточно спокойно и сдержанно. Головацкого данное обстоятельство удивило, однако он предпочел оставить свое мнение при себе.

Матвею Евграфовичу без особого труда удалось выторговать у Цуревича и его людей некоторое время для общения с Гурьяновым. Но Христофор Романович дал ему только двадцать минут. После этого сыщик должен будет произвести арест заговорщика…

Головацкий зашел в «Буриме» и огляделся. Посетителей в столь ранний для завсегдатаев час было немного. Многие покосились на профессора с удивлением. Новое лицо в трактирах подобного толка не вызывало большого доверия.

Матвей Евграфович решительно шагнул в направлении трактирщика, маленького востроносого старичка с трясущимися руками.

– Мне нужно в четвертый нумер, – профессор кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. – Меня ждут…

Трактирщик слегка прищурился и цепким взглядом профессионального оценщика смерил добротную фигуру визитера с головы до ног. Трясущиеся руки скрылись у него за спиной.

– Поднимайтесь.

Головацкому не требовалось повторного приглашения. Все еще чувствуя спиной взгляд трактирщика, профессор стал неторопливо подниматься вверх по скрипучим ступенькам лестницы. Номер с потертой цифрой четыре располагался по правую сторону. Матвей Евграфович снова огляделся, не заметил на этаже ни единой живой души и постучался в нужную дверь.

– Да! – почти рыкнули изнутри.

Головацкий расценил этот рык как приглашение, повернул ручку, приоткрыл дверь и с трудом протиснул свое грузное тело в образовавшийся проем.

В нумере находились двое. Тот самый человек, с которым Матвей Евграфович встречался днем, только без пальто и без шляпы, и мужчина с огненно-рыжей шевелюрой. Человек с родимым пятном представил Головацкому рыжего как господина Гурьянова. Мужчины обменялись крепким рукопожатием, после чего профессор опустился на диван и достал из нагрудного кармана сигару.

– Об этом человеке я вам и рассказывал, Михаил Германович, – человек с родимым пятном потянулся за шляпой. – Это наш человек. Испытанный, проверенный… Ну, на этом, я полагаю, моя миссия исчерпана. Позвольте откланяться, господа.

До тех пор пока он не покинул нумер, ни Головацкий, ни Гурьянов не произносили ни слова. Матвей Евграфович пускал под потолок густые клубы дыма, понимая, что его новому знакомому требуется время для визуального изучения гостя.

Наконец Гурьянов разомкнул губы:

– Могу я поинтересоваться вашими политическими взглядами, профессор?

– Ну, разумеется, – Головацкий вынул изо рта сигару и открыто улыбнулся. – Для этого, я полагаю, и необходима была эта сегодняшняя встреча. Хотя я уже и излагал свои взгляды в предыдущий раз…

– Излагали? – не понял Гурьянов. – Кому?

– Я имел честь встречаться с Антоном Антоновичем в минувшую пятницу. Мы успели о многом поговорить, и, признаться, у меня не было бы никакой необходимости тревожить еще и вас, Михаил Германович, если бы… Если бы не тот досадный случай, произошедший с господином Сербчуком…

Подобным поворотом в разговоре Матвей Евграфович убивал сразу двух зайцев. Во-первых, избегал скользкой темы о своих политических взглядах, в которой опасался допустить какую-либо промашку, в полной мере не имея представлений о задачах и целях кружка, а во-вторых, элементарно подводил Гурьянова к тому, что интересовало его самого. Из двадцати отпущенных ему Цуревичем минут иссякло уже не менее четырех.

– Вы были знакомы с Антоном Антоновичем? – Гурьянов легко заглотил наживку.

– С недавних пор мы имели некоторые сношения, – туманно откликнулся Головацкий. – Антон Антонович хотел, чтобы я вошел в кружок. Он говорил о рекомендациях, о том, что ему необходимо переговорить на эту тему с генералом… Подумать только, – профессор грустно усмехнулся. – Какое трагическое недоразумение! Сначала погибает генерал, а затем и сам Антон Антонович.

– Если это действительно только недоразумение, – поморщился Гурьянов.

Нужная фраза была брошена, и Головацкий не мог не зацепиться за нее.

– В каком смысле? – он изобразил на лице откровенную заинтересованность. – Уж не хотите ли вы сказать, Михаил Германович, что смерти генерала Корниевича и бедного друга нашего Антона Антоновича не случайны?

Гурьянов мгновенно нахмурился. По лицу его было видно, что он досадует на самого себя за излишнюю болтливость. Однако Головацкий не дал собеседнику время на исправление собственной оплошности.

– Вот давеча и тот самый человек тоже об этом толковал. Он, правда, говорил только касаемо генерала…