Генетик - Анатолий Маев

– А что, правду говорят, что здесь все найти можно? – повторил свой вопрос Макрицын.

Дед посмотрел на него, выпустил дымок:

– Купить многое можно, найти – лишь потерянное. Что интересует?

– Все, что с вождем связано, куплю не думая. Особенно хорошо заплачу за пулю, которой та самая гадина, Каплун вроде ее фамилия, стреляла.

Макрицын и этому деду оставил адрес Шнейдермана, попросив поговорить с коллегами, может, у тех чего завалялось.

Вараниев в обед встретился в Александровском саду сОстроговым-Гондурасским. Несмотря на жару, пожилой человек явился в костюме и предложил пройтись.

– Вы знаете, в моем возрасте каждый шаг, сделанный самостоятельно, улучшает настроение, – прокомментировал старик.

«Мне бы дожить до твоих лет и так ходить», – подумал председатель, ожидая, когда идеолог коммунизма даст возможность перейти к разговору по существу. Ждать пришлось достаточно долго: Бенедикт Сергеевич имел что сказать. И в который уже раз сообщил Виктору Валентиновичу, что по окончании философского факультета Историко-философского института не раздумывая ушел на комсомольскую работу.

Разговор на волнующую его тему Вараниев начал издалека:

– Какие интеллектуальные гиганты жили раньше! И куда подевались?

Собеседник оживился, глаза его заблестели:

– Непростой момент вы затронули. Вопрос-то как стоял? «Революция или интеллигенция!» Это ведь совершенно несовместимые понятия. Интеллигенция имеет собственное мнение, а оно – вещь страшная. Собственное мнение неподвластно, а значит, представляет угрозу для любого государства, построенного на принципах диктатуры. Что такое диктатура? Неприятие иного мнения. Подавление лю-бо-го инакомыслия. Форма подавления может быть разной: высылка из страны или ссылка вглубь ее, заключение или смерть, принудительная психиатрия или полное мягкое подавление.

– А что последнее? – спросил Вараниев.

– Очень эффективная мера. Допустим, вы – гений, но вас не издают, не дают петь, играть, совершать открытия, делать изобретения. В прессе – исключительно критика, вы лишены возможности зарабатывать и так далее… Впрочем, необходимо уточнение: ученому, изобретателю или конструктору могли предоставить возможность деятельности, если результат ее полезен государству, но под строжайшим контролем. Белогвардейские офицеры, с их традициями и воспитанием, тоже относились к интеллигенции – военной. Вы представляете, что могло быть с коммунистической страной, не начни Велимир Ильич и не продолжи его верные товарищи уничтожение интеллигенции как класса? И только когда класс уничтожили, поспокойнее стало – угроза исчезла. Откуда же взяться интеллектуальным гигантам? Неоткуда! Из щучьей икры осетр не родится. Понимаете?

– Да, да, – кивнул Вараниев, мысленно ругая себя за опрометчиво заданный вопрос. – Бенедикт Сергеевич, в вашем лице партия видит стойкого, преданного, закаленного в боях, грамотного последователя великого дела Макса, Эглиса и Лемина. Именно поэтому руководство партии сочло необходимым посвятить вас в очень серьезное дело: есть мнение о необходимости создания музея великого Лемина.

– Еще одного? – неподдельно удивился Острогов-Гондурасский, на что Вараниев ответил четко и однозначно:

– Первого!

Старик остановился и с болью в голосе тихо спросил:

– А что, уже и на родине вождя площади музея в аренду сдали?

– Что на родине, не знаю, но все из сохранившихся музеев превратились в зрелище. Идеологическая значимость утеряна, чистое развлекательство. Везде. Примеров много, – уверенно объяснил куратор партии.

– Пожалуй, вы правы, – грустно согласился Бенедикт Сергеевич, – сам был недавно свидетелем в Мумияхране. Молодожены шли смотреть вождя, я рядом оказался и все слышал. Невеста спросила у жениха, куда он ее привез и что за мужик внизу. Вы не представляете, что тот ответил! Говорит, тут филиал Зоологического музея, мужика Йети зовут, его в горах Тянь-Шаня поймали. Девица завопила, что непременно хочет с ним сфотографироваться. И ведь добилась своего!

– Ее спустили к нему вниз? – спросил Вараниев.

– Нет, вождя наверх принесли.

– Ничего не знаю про Йети, – признался Вараниев.

Острогов-Гондурасский пояснил, что так снежного человека зовут.

– А как же фотографировалась? Ведь он мертвый, стоять не может, – не понял Виктор Валентинович.

– Вы правы, – согласился старик. – Но когда надо – стоит. Через «не могу». Партийная закалка!

Вараниев косо, с недоверием посмотрел на собеседника и пришел к выводу: «Пора на заслуженный отдых, мемуары писать».

На Красной площади попрощались. Вараниев давно не был в центре. Как все изменилось! Он миновал Политехнический музей, «Детский мир», здание бывшего Госплана, перешел Тверскую и направился в сторону Арбата.

Шнейдерман с утра ничего не делал – отдыхал. В четыре часа дня в квартиру постучали.

– Здорово, земляк! – обратился к нему незнакомый мужчина неопределенного возраста.

Он был высоченного роста, худощавый и бледный. Солнцезащитные очки, лысина и косичка сзади. Зауженные до предела красного вельвета штаны, желтая майка с обезьяной, сидящей на унитазе.

– Вы не ошиблись адресом? – дружелюбно поинтересовался Боб Иванович.

Пришелец вынул из кармана брюк смятый обрывок тетрадного листа и прочитал адрес. Его, Шнейдермана, адрес.

– По какому вопросу? – изменив тон, сурово спросил сын восьми народов.

– Твой друг на рынке нашим ребятам заказ оставил. Товар есть. Будешь брать? – спросил незнакомец.

– Какой друг? Какой заказ? – недоумевал Шнейдерман.

– Хватит дурака валять! Будешь брать или нет? – повторил визитер.

– Что я должен у вас взять? – начал раздражаться хозяин.

– По Лемину тематику заказывал твой друг или нет? – повысил голос мужик с косичкой.

Шнейдерман наконец понял, в чем дело:

– Ах, да, конечно! Закрутился, вылетело из головы. Еврухерий же предупреждал, что бывает на блошином рынке. Проходите.

– Проходить не буду – я не в гости. Короче, есть трусы Лемина. Синие. Простые. Сатин. Хочу три тысячи. Без торга.

– Покажите, – взволнованно попросил Боб Иванович.

Гость вынул из-за пазухи газетный сверток, развернул и протянул Шнейдерману. Тот взял, осмотрел предмет и задал вполне законный вопрос:

– Как я могу быть уверен в подлинности товара?

– Никак. Только на веру, – пожал плечами продавец.

Сын восьми народов еще раз исследовал трусы. Обнаружил штампик и с трудом прочитал: «Мануфактура Ефима Ивановича Поливаева. Тверь. 1907 годъ».

– Нет, за три тысячи купить не могу – нет уверенности, что это белье тело вождя облегало. Вижу, что по возрасту подходит, но где гарантия, что им вождь пользовался, а не какая-нибудь рвань с Хитрова рынка? Сто рублей, не больше, – был категоричен Шнейдерман.

– Мне только дорога сюда в сто девяносто обошлась. Короче, давай обратно, – с явным неудовольствием потребовал гость, – в Музее Красного переворота и то больше дадут.

Товар был возвращен, и его владелец ушел. Шнейдерман обулся и отправился на рынок. Все, что надо, купил быстро, тяжело нагруженный вернулся, поднялся на свой этаж и обнаружил на лестничной площадке двух подозрительных типов. Боб Иванович предположил было, что это грабители, но ошибся.

– Шнейдерманом вы будете? – спросил тот, что помоложе и без кепки.

– Я был, есть и буду Шнейдерман! Ясно? Что надо? – грубо ответил второй человек в партии, поскольку терпеть не мог, когда к его фамилии применялись падежи.

– Извините! Мы товар принесли. Коллеги с блошки адрес дали.

Так и не открыв дверь, Боб Иванович поставил пакеты с продуктами на пол и попросил показать. Мужчина постарше вынул из-за пазухи сверток. Шнейдерман обнаружил трусы.

– Эти подштанники мне уже приносили сегодня, и я их не купил.

– Между прочим, уважаемый товарищ, я доцент философии в Институте чугуна и пластмассы и степень имею, – сообщил вдруг старший. Потом он указал на второго, без кепки: – А он – мой аспирант. И то, чем мы вне работы занимаемся, наше хобби. Боюсь, вам не понять. Заявляю официально: эти трусы вам сегодня не предлагали. Уверен, что и вчера тоже.

– Я тоже боюсь, что мне не понять, – зло ответил Шнейдерман. – Гарантии подлинности имеются?

Молодой ответил, что в те годы сертификаты качества не выдавались, нотариусов не было.

Покупатель стал рассматривать товар и обнаружил, что трусы действительно другие – с небольшой, размером с копеечную монету, дыркой. «Видимо, их владелец много сидел», – подумал Боб Иванович, но тут же отказался от своего предположения, потому что дырка была спереди. «Может, вождь задом наперед надевал? Ведь соображал плохо в последние свои годы». Продолжая внимательно исследовать трусы, второй человек в партии нашел надпись печатными буквами: «Пошиты фабрикой трусов и лифчиков имени К. Макса. 1923 год».

– Сколько хотите? – спросил Шнейдерман.