Негодная певица и некромант за клавесином - Мстислава Черная

— Всего наилучшего, господин Дельси, — отворачиваюсь я, в очередной раз нарушая правила этикета.

Вроде бы удачно получилось?

Господин Дельси больше не пытается меня остановить — я слышу его тяжёлые шаги по ступенькам, слышу, как тихо закрывается входная дверь. Дом, куда я могла, но не выйду замуж, остаётся за спиной, а вот Марк держится рядом, хоть и идёт по другой стороне дороги.

Про аренду экипажа я не вспоминаю.

Я иду, а в голове фейерверки взрываются, словно… я впервые напилась шампанского. Я не иду, а парю, окрылённая первой победой, и пусть здравый смысл на краю сознания засел колючей занозой, что победа весьма сомнительная, мне не до здравого смысла. Я счастлива! И не исключено, что реагирую излишне остро из-за Азири Ра, которая тоже хочет свою порцию счастья. Эта мысль парадоксальным образом успокаивает, и я смакую победу со вкусом, без оценки.

Дальнейшее я запоминаю смутно — вот Марк снова рядом, вот мы делаем очередной поворот, оставив позади Лицкий квартал, вот мы зарываемся в лабиринт более тесной застройки среднего города. Никогда не была в этой части…

Вот мы поднимаемся по скрипучей лестнице в одну из квартир и из её недр раздаётся испуганный писк:

— Марь, это ты?

— Я, Кэри. Выходи, поздоровайся с госпожой Тавиран.

Вот я недоумённо осматриваюсь — так живут?! Квартира чистая, опрятная, но забита старыми вещами. Для меня стул с чурбаком вместо одной ножки хлам, но здесь таким стулом пользуются.

На столе чашки разных сервизов, на платье у девочки заплатка. Она косится на брата и лезет глубоко в ящик за чайной заваркой. Я по запаху чувствую, что заварка мусорная, причём сорт хороший, просто старая и лежалая. Видимо, осталась с тех времён, когда родители Марка и Кэрир были живы. Я соглашаюсь выпить и благодарю. Заварку я похвалить не могу, поэтому хвалю навыки девочки, и она расцветает.

Быстрые сборы.

Вокзал

Дилижанс...

Глава 17

Чтобы я ещё хоть раз согласилась ехать в экипаже, куда набились десять человек?!

Всю дорогу меня одолевают дурные запахи, духота и скрип несмазанных колёс. Я сижу, стиснутая между детьми, которых вдвоём определили на одно сиденье, и плотной женщиной в не знающем стирки сальном платье. Я села так специально, чтобы не задавили малышку Кэрри, оказавшуюся очень хрупкой девочкой.

Женщина достаёт истекающий маслом жареный пирог и со смаком впивается зубами. В общую какофонию примешивается запах еды и чеснока.

Меня почти сразу начинает укачивать, и я радуюсь, что еду на голодный желудок. Кроме чая, у меня сегодня ничего не было.

Какие-то разговоры, за мной мужчина в изрядном подпитии рассуждает, как кончился наш король и Парламент — девку следовало не слушать, а пороть и гнать. Сосед фыркает, что посмотрел бы, как умник выпорет магичку, но тот лишь заявляет, что раньше жили без магии. Да, жили, пока магический фон внезапно не стал насыщенным, и маги из мало на что способных слабаков, не превратились в силу, с которой приходится считаться. Мир меняется, старая закостеневшая элита постепенно теряет деньги, влияние… Нашей семьи это тоже коснулось. Живём на наследство, которое постепенно тает. Семья Дельси из-за неудачного вложения потеряет состояние буквально через несколько лет, и Берт отправится на заработки.

Кто-то сбоку бормочет про пять грошей, на которые его на рынке обсчитала зараза-торговка. Старик впереди храпит с присвистом. Мяукает спелёнутая хозяйкой кошка.

И провести в этом кошмаре несколько часов?!

Я отключаюсь раньше. Меня укачивает, и я впадаю в оцепенение, сменяющееся сном.

— Просыпайся, малахольная! — соседка встряхивает меня ощутимо, но беззлобно.

— А?

— Говорю, приехали. Проспала ты всю дорогу. Вот же сон у тебя.

Проспала? К в этом кошмаре можно уснуть? Но женщина права. Я с удивлением обнаруживаю, что пристроила голову ей на плечо.

— Спасибо…

— Эх, болезная. Тебя звать-то как?

— Кари, — называю я сокращённое имя.

Я знаю, что певицы редко используют свои настоящие имена. Сценическое имя должно быть звучным и легко запоминаться, я полагаю?

Выпрямившись, я понимаю, что не готова встать. Впрочем, не требуется. Пассажиры очень странные — ломятся к выходу, как будто минутная задержка будет стоить им пары лет жизни. У меня над головой протаскивают корзины, тюки, дорожные мешки, котомки, и я невольно задаюсь вопросом, как весь этот багаж помещался в тесном салоне.

— Не помните! — мужчина из сидевших позади в придачу к обычным баулам тянет саженец.

Нет уж.

Я дожидаюсь, когда проход освободится, и лишь тогда поднимаюсь. Меня покачивает. И тело затекло в неудобной позе, и укачало, и наваливается слабость от голода.

Марк придерживается меня за руку:

— Госпожа?

Я цепляюсь за спинку переднего сиденья — мальчишка меня точно не удержит.

— Дышите глубже, мне помогает, — раздаётся рядом тихий-тихий голос Кэрри.

— Эй, кто там копается?! На выход уже! — заглушает её басовитый рык извозчика.

Я делаю вдох, медленно выдыхаю, и в голове проясняется.

— Иду уже.

— Брюхата что ли? — почему-то смягчается мужчина.

Он назвал меня толстой? А как полнота связана с его добротой? Оу-у-у… Он решил, что я в положении, только выразился, как я никогда не слышала. Грубо прозвучало.

Мне становится больно.

В прошлом у меня не было сил желать детей, но сейчас я думаю, что когда-нибудь в отдалённом будущем я бы хотела стать матерью. Только не с моим диагнозом думать о детях.

Я неуклюже выбираюсь из экипажа, ступаю на мостовую.

Марк подаёт мне руку, и я ковыляю к ближайшей лавочке под раскидистым дубом, невесть как сохранившимся у здания станции в центре Огла.

— Госпожа?

— Принеси мне чаю. Сладкого, — когда я отказывалась от еды, меня поили чуть ли не сахарным сиропом.

— Эм…

Следующий раз никаких дилижансов. Никогда. Только наёмный экипаж.

Я протягиваю Марку пригоршню монет, но он мнётся.

Не может быть, чтобы на станции не продавали.

— Что, Марк?

— Госпожа, на станции-то втридорога.

— Принеси, — повторяю я.

Свои же серёжки-дождики трачу, не в его карман лезу.

Нахмурившись, Марк уходит по направлению к станции, а я сажаю Кэрри рядом с собой, приобнимаю, чтобы скрыть от чужих взглядов. Девочка и правда прехорошенькая, притягивает взгляды, а ей явно неприятно быть в центре внимания.

Марк возвращается и подаёт мне чашку.

— Вот, госпожа.

— Спасибо.

— Вам совсем дурно?

— Мне уже лучше, — заверяю я.

Чай действует