Невеста Карателя, или Краденная Весна (СИ) - Марина Бреннер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девица Радонир покрутила головой:
— Мне этого не говорили, нейер…
— Ну да, — кивнул он — Так я и думал. Выброс денег. Тебя учат носить штаны, красить морду, кокетничать и кривляться. Словом, тому, чему обучены все великосветские шлюхи. Вот он "салонный этикет". Воровать тоже эти тетки научили?
Амелла покраснела и прикрыла лицо руками, буркнув нечленораздельные извинения.
— Ладно, — сказал он, с сожалением отпуская желанную добычу — Пойдем наверх. Нам надо поесть и отдохнуть.
Кое как одевшись, поднял наложницу на руки. Тело девушки было странно напряжено и… живо. Потрясающе, но эта белая крыска очень быстро восстанавливала силы! Так, словно рядом с ней находился некий Источник, из которого можно было их черпать…
…Уже много позже, когда умытые и посвежевшие, они ужинали в спальне, залитой тяжелым, поздневечерним светом, перемешанным со сполохами свечей, Дангорт подумал, что…
…после сегодняшней близости чувствует себя странно.
Если не брать во внимание исконно мужское удовлетворение от того, что смог ублажить небезразличную ему женщину, то наш герой — любовник ощущал некоторую, хм… усталость, чего ни разу не было с ним. Ни разу. Даже Менерина его так не выматывала. Даже она.
А ещё позже, когда серебристая Мелли крепко заснула, уткнувшись носом в его плечо, Дангорт похвалил себя за то, что рассказав пассии о древней традиции, о многом смог и умолчать, взяв себя в руки.
И очень о МНОГОМ и ВАЖНОМ.
Видите ли, стать супругой Палача — это ОДНО.
А стать супругой именно нейера Дейрила Варромира Дангорта совсем и совсем ДРУГОЕ.
Глава 14
После той жаркой, стихийной близости, принесшей девице Радонир первое, робкое осознание себя женщиной, а нейеру Дангорту — уверенность в том, что теперь — то серебристая, царапучая кошка, крепко удерживаемая за шкирку, вскоре повертится, повертится, да и успокоится!
Ну в конце концов, понять должно восхитительное, ясноглазое чудовище, где его место? Здесь, в этом доме. Здесь, где есть мягкая подстилка и полная кормушка. Забота. Тепло. Игрушки…
Вот кстати, об игрушках равно как и об играх несколько раз уже задумывался Хозяин основательно.
Наложница… Невеста, как теперь он называл её про себя, тревожила его теперь ещё больше.
Дело в том, что только лишь запустив тогда, в кабинете коготки в теплую, свежую плоть и вонзив слабые клыки в шею ошалевшей от уютного мурчания жертвы, молодая киска и не думала её отпускать.
Нет… всё также омерзителен он был ей.
Всё также не вздрагивала она в его объятиях от желания, а только от отвращения. И всё также спешно отстранялась после пыток страстью, трусливо сбегая от попыток приблизить её к себе сильнее, чем того требовало положение постельной игрушки. С милой улыбкой, змеёй выкручиваясь из ласковых рук, лживо отшучивалась от вопросов, хихикая и отводя взгляды.
Все эти обманки можно стерпеть, даже и внимания на них обращать столько же, как на нечто эфемерное, не имеющее ни вкуса, ни цвета, ни запаха.
В конце концов, симпатизировать грубому мужику с изодранными лицом и телом, никто и не просил. Даже если этот мужик гнилым сердцем своим и остатками души теперь прирастал так, что вскорости уже и не оторвешь, что с того?
Любить ледяная, сереброглазая тварь его никогда не будет.
И НЕ НАДО.
Терпеть сможет? Да. Вполне. А как же! Её этому как раз и обучают, терпеть, врать и лицемерить. Ещё и с детства, наверное, твердили: "Терпи, Мелли. Прячь умишко — то! Никакому мужику ты, умная, не сдалась… Сидеть будешь у печи до седых волос, со своим умом, да с гонором. Так и жизнь пройдёт, в вековухах…". Ну, либо что — то подобное, обычная бабья житейская "мудрость".
Вот отсюда и "хихики" эти, и лживый румянец, и бумажное стеснение. Слой за слоем наложилось как лакировка и въелось в разум, не вытрясти теперь никакими признаниями, никакими словами, никакими угрозами и никакой лаской. Но это можно стерпеть. Это не смертельно.
А вот другое…
Ночь за ночью выматывала она Хозяину не только нервы, а ещё и плоть.
Старалась изо всех сил разжечь костер так, чтоб горел он не только до рассвета, но и дольше. Глазами, руками, движениями гибкого тела, вздохами и деланно — несмелыми объятиями привязывала к себе, ночь за ночью, ночь за ночью…
А потом, вымотанного, и днём не отпускала, умело и постепенно превращая симпатию в одержимость, а легкую привычку — в тяжелую зависимость.
Как пьяница за кувшином вина шел он теперь к ней в постель! Как жаждущие ходят за "снежком"* и "ледяной крошкой"* в незаконные, запрещенные места…
"Пускай! — гнал от себя тревожные мысли нейер Дангорт — Пройдет. Просто что — то имеется в этой стерве, чего не было в других, вот и всё. Выносливость, может? Это да. Выносливость, терпеливость. Ценные качества! Не в каждой это есть. Ничего… пройдет. Женой станет — надоест до оскомины. Вот завтра один, в гостевой комнате лягу или в кабинете! Не прикоснусь к ней. Пошла она к карациту в пасть, сука."
Но… наступало завтра, и вновь тащился он, костеря себя последними словами, в уже ставшую их общей, спальню. Шел за очередной порцией быстрой близости, дрожи отвращения, фальшивых "извините" и "мне было хорошо, нейер".
Раз даже, уехав по делам, среди ночи сорвался. Загнал коня, и себя загнал, дабы получить очередную порцию яда, становящегося уже не просто лакомством, а Жизненно Необходимым Лакомством…
Вот это тревожило, и жутко раздражало!
…Меж тем, подходил к концу краткий, беглый курс "салонного" обучения.
Стараниями Правителя и Судебной Палаты "позорная беседа"* прошла быстро, без проволочек и обычной тягомотины.
Близился Красный День — день публичной казни, зрелища малоприятного, но довольно интересного, завораживающего и мерзкого одновременно.
Итак, казнь была назначена на рассвете, мрачном и снежном, в особом, отведенном для этого большом здании, каменном и добротном, как и всё в славном городе Дангорт.
Вообще, в Дангорте, равно как и во многих городах многих княжеств Остара, любили помпу, шумиху, пафос и торжественность. Но, если в других местах иногда несколько упрощали проведение таких "празднеств" как, к примеру, казни или похороны, то именно в городе Дангорте, принадлежащем любимому слуге Правителя, они приобретали уж совсем какой — то невероятный размах.
Вот такое "празднество" готовилось и на этот раз.
Чтобы созерцать мучения и смерть своих обидчиков, из Синна, главного
