Братья не по крови - Владимир Царицын

– Ну…, – Олег Алексеевич замялся. – Не знаю…, – и, повернув-шись к сыну, спросил у него: – Может, все-таки, здесь переждем?

Андрей пожал плечами. Он больше склонялся к тому, чтобы ехать, и видел, что отец тоже не прочь. Уверенность, звучавшая в словах

Сидорова и его бравая богатырская внешность, внушали мысль, что ничего страшного и опасного в поездке на западный кор-дон нет и быть не может. Зэки, затерявшиеся в дебрях тайги, казались ему каплей мочи, растворенной в соленой воде Тихого океана, и встреча с ними была менее вероятной, чем встреча с уссурийским тигром.

– Неизвестно, сколько нам здесь ждать придется, – сказал он. -

Честно признаться, я бы не хотел попусту время терять.

– А то оставайтесь, – предложил доселе молчавший Лев Матвее-вич. -

Места хватит. Переночуете. У меня в кладовке матрац имеется и две медвежьи шкуры. А сегодня посидим, как люди, разговоры по-разговариваем. Мне все веселее службу нести будет. До понедельни-ка сюда никто не придет. Да и в будни-то здесь не особенно людно – начальник, бухгалтерша, да секретутка. Начальник наш, тезка мой, тоже Львом зовут, Лев Капитонович – мужик нормальный. С понятием. Он против не будет. А не хотите здесь ночевать, можно вас в гостини-цу оформить, у меня в гостинице дочка кастеляешей работает.

– Ты погоди, Матвеич, не агитируй, – сказал Сидоров и повернул-ся к Инзариным: – Ну, решайте. Захотите остаться, переждать, оста-вайтесь, я не обижусь. Жаль, что я с вами только до вечера побыть смогу. Ехать надо. Сын там у меня один на полтайги. А у меня, поми-мо служебных обязанностей, еще и хозяйство кой-какое имеется.

Не большое, правда – один петух, куры-несушки и четыре собаки, но все же.

– А, – Олег Алексеевич махнул рукой. – Поехали.

По-видимому, упоминание о собаках придало ему решимости.

– Вот и я говорю, – подхватил Сидоров. – Кого нам бояться четы-рем здоровым мужикам?! Оружие есть, роту вооружить хватит. А со-бачки у меня тоже не пустолайки какие-нибудь. Овчарки. Служебные. Порвут любого, только слово скажу… Поехали!

– А это как? – Старик указывал кривым узловатым пальцем на бутылку и пакет, которые Сидоров поставил на середину секретарско-го стола.

– С собой возьмете?

– Это мы тебе оставляем, – ответил Сидоров щедрым жестом.

– Мне одному много, – грустно сказал Лев Матвеевич.

– А ты сразу-то все не пей.

– Я оставлять не умею, – с вызовом ответил старик. – Не приучен.

Я, может быть, плохо одет, но хорошо воспитан.

– А ты по чекушкам разлей, – с легкой усмешкой в голосе посове-товал Сидоров. – Будет четыре удобных для разового потребления дозы. У тебя ведь наверняка в кладовке пустая стеклотара есть?

– Есть, – обрадовано произнес Лев Матвеевич. – А то, как же? И как раз чекушки. Это ты, Михал Иваныч здорово придумал!

– Ну, давай, – Сидоров протянул Льву Матвеевичу свою лопату, в которую сторож сунул кулак, – сторожи тут. Мы отбываем к месту службы.

– Прощевайте, – сказал Лев Матвеевич и попрощался с Инзари-ными: -

Удачи вам. Хорошей рыбалки! На обратном пути заходите. Буду рад. А ежели свежего ленка завезете – буду рад вдвойне.

Во дворе рядом с военным УАЗиком, на котором приехали Олег

Алексеевич и Андрей, стоял точно такой же, только более обшарпан-ный, побитый и поцарапанный ветками деревьев и временем.

Олег Алексеевич сел в машину егеря, сказав Андрею:

– Поезжай следом. Не отставай от нас.

Когда тронулись, Сидоров сказал другу:

– Сын у тебя деликатный парень. Наврал, небось, что ты ему обо мне рассказывал?

– Наврал, – честно признался Инзарин. – Но не сильно. Я расска-зывал ему о нас, о войне. Только он не сильно-то запомнить хотел. У него своя жизнь. Сейчас у каждого своя жизнь, свои проблемы. Ты не обижайся на меня, а на него – тем более.

– Да я не обижаюсь, – заверил Сидоров Инзарина. – Я-то чем луч-ше?

Тоже ведь забыл о друге, целых шесть лет не писал.

– Это я не ответил на последнее твое письмо…

– Да какая разница, кто кому не ответил? Я ведь не стал выяс-нять, почему ты молчишь. Мог бы еще одно письмо написать. Не отве-тил, значит, не мог, значит, были на то причины. Были?

Инзарин отрицательно помотал головой:

– Да не было никаких таких особенных причин. Инфаркт? Да раз-ве это причина? Ручку-то в пальцах держать мог, значит, и письмо на-писать мог. Чай, не левша. Просто о другом я видимо думал, и это другое мне более важным казалось. Тогда… Сейчас-то я понимаю, все, что было – обычная рутина.

– Постой. У тебя же инфаркт в Афгане случился. Потому и рань-ше меня на полгода в Союз вернулся. Это что – второй?

– Третий. Я после него только три года еще и прослужил, а потом еще один, четвертый, вот мне врачи и порекомендовали – валите-ка вы, товарищ генерал, на пенсию, нечего вам в армии делать, освобо-дите дорогу молодым. Молодым расти надо, а куда расти, если вас, старых пердунов на пенсию не выгонишь? Я подумал и решил: пусть после моего ухода все мои подчиненные на один шажок вперед по во-енно-служебной лестнице поднимутся. Всем хорошо будет. Мне – пен-сия и покой, им – прибавка к жалованью. Да и…, честно тебе скажу, что-то устал я от всего. Надоело. Непонятно мне стало – кому служу? Чьи интересы защищаю? Олигархов этих, гребаных? – Инзарин гово-рил спокойно, без надрыва, но Сидоров понимал, что слова друга не просто слова, чувствовалось, что отставной генерал многое пережил и о многом передумал, и что не на все свои вопросы он нашел ответы. – На кой мне хер их защищать? Как нас учили? Наш главный враг – ми-ровой империализм и капитализм. Олигархи – наши, доморощенные капиталисты.

Выходит, что я своих врагов защищать должен. Они бу-дут Россию по кускам растаскивать, а я буду их защищать? А от кого? От американцев? Газеты почитаешь, телевизор послушаешь и узна-ешь, что

Америка не враг нам, а самый главный стратегический парт-нер. Они добра нам желают и процветания всяческого, только мы должны здесь полную демократию организовать… А против кого я воевать буду, если меня с моими ребятишками вдруг в Чечню бросят? Или в другое какое пекло? Против капиталистических агрессоров? Да нет, против простых людей. А простые люди воевать не хотят, это по-литики воевать хотят. Каждый норовит поживиться, кусок пожирнее ухватить.

Так пускай они, политики, и воюют. В общем, ушел я на по-кой.

Солдатиков только жалко, офицеров молодых…

– Капитулировал перед превосходящими силами противника.

– Можно и так сказать, – согласился Инзарин. – Сердце – это так, откоряка. Инфаркт, он не страшней насморка, если на него внимания не обращать. Ты уж мне поверь… Капитулировал, правильно ты ска-зал.

Спасовал. Мог бы еще послужить, побороться. Знаешь, в армии патриотов больше, чем где бы то ни былом, многие офицеры не раз-деляют нынешнего курса.

– И что, стал бы вторым Рохлиным?

– Не стал, как видишь. Живу…

Сидоров достал сигареты, предложил закурить Инзарину.

– Бросил, – отказался Олег Алексеевич. – Три года уже не курю. А ты кури, если хочешь. Мне дым не мешает.

Сидоров закурил. Деликатно выпуская дым из левого уголка губ в открытое окно, молчал, изредка поглядывая в зеркало заднего вида – не отстает ли Андрей. Олег Алексеевич тоже молчал и тоже погля-дывал в зеркало. Докурив сигарету до половины, Сидоров выплюнул ее в окно и сказал:

– Я ведь не сразу тебе написал, как здесь, на Дальнем Востоке, оказался. У меня и адрес твой новый был, мне его тот прапор достал.

Ну, тот, с которым мы познакомились, когда охоту на кабана организо-вывали. Мне мое руководство команду дало, чтобы все, как в старые добрые времена – чтобы кабана забить обязательно, чтобы толстопу-зые штабники домой с трофеем уехали и чтобы на месте оттянулись по полной программе. Ну, ты знаешь – банька, шашлык, водяра с коньяком.. Хорошо еще, что блядей организовывать не пришлось, эти вояки со своими приехали. Прапора и трех солдатиков нам с Игорехой в помощь отрядили. Я когда узнал, что они из твоей части, думал, с тобой встречусь. А когда среди охотников тебя не увидел, у прапора о тебе спросил. Ему под твоим командованием послужить не пришлось, так как он недавно откуда-то из-под Казани в эту часть перевелся, но о тебе он знал прекрасно и отзывался с почтением. Рассказал, что ты в отставку ушел по состоянию здоровья, правда, про инфаркты твои ни-чего не сказал. Я у него твой адрес попросил, думал, а вдруг ты место жительства поменял? Он мне передал через неделю. Смотрю, и точно – поменял. Я твой адрес больше года в кармане таскал, а написать вот только недавно смог. Знаешь, почему?

– Догадываюсь…

– Мне надо было нервы свои в порядок привести.

– Да, я понимаю, – кивнул Инзарин. – Потерять сразу и жену и внучку и сноху – это ужасно.

– Ужасно? Нет, ужас – это не то слово, – помолчав, сказал Михаил

Иванович. – Ужас проходит, когда исчезает причина, его вызвавшая. То состояние, в котором я находился, было ужасом, который не про-ходит, не исчезает со временем. Это было крахом, концом моей жиз-ни. Концом света! Мне было непонятно – зачем я еще живу? Зачем я вижу людей, деревья, солнце? Зачем мне все это? Я с ума сходил. Я пил. Безбожно, практически не приходя в себя, не давая себе про-трезветь ни на минуту. Пил и сходил с ума. Я дома с ума сходил, а Игорь у себя, на службе. Я пьянствовал и даже не думал, что ему-то, Игорю, еще горше, чем мне было. О сыне забыл, идиот старый. Жена Игоря, Александра вторым беременна была. Так, что мы сразу четве-рых родных людей потеряли. Оба мы с Игорем мертвыми тогда были. Игорь тоже с катушек сорвался, тоже пить стал. Белая горячка с ним приключилась, почудилось ему, что он в Чечне, и его роту боевики атакуют. Забрался в танк, ворота части протаранил и в Москву поехал. По пути какой-то курятник раздавил. Слава богу, в танке боеприпасов не оказалось. В общем, уволили моего Игоря в запас по-тихому, дело замяли.